Пятьсот лет на Марсе
Шрифт:
Дэн упомянул о них в своем последнем сообщении к Горбовскому, когда был на озере. "Останки астронавтов могут быть тау-нестабильны, вызывая обрушения обсерваторий и оставляя колеи или воронки тринитации, похожие на кратеры. Вот что мы нашли. Все потому, что каждый геоскрипт наносился излучением таурионного пульсара. Геада, что создавала тау-пульсары, надеялась на тау-энергии прожить в подземельях долгие годы и дождаться помощи. Наверное, за ней не вернулись".
Вспоминая об этом, Дэн больше не противостоял преобразованному свечению.
Зачем? Все равно скоро наберет смертельную дозу. И не от Сектора - от тау-пульсара. "Излучение
"Оставь райтскринер Дарстэна. Тебе лучше уйти раньше, чем Дарстэн до тебя доберется", - сказали ему голоса.
Уйти? После всего, что он натворил своими выстрелами из сиггарджетса?
Нет, пока он не убедится, что тау-пульсар теряет свою светимость, он не имеет права никуда уходить. Сети энграммных полей сохраняли тау-пульсару стабильность, но эктерионы в тау-реакциях необходимо было отправить в прошлое, не отходя от райтскринера. Долина Маринера, еще одна, вот что останется от шельфа, если Дэн ничего не предпримет.
"Когда уйдешь, тау-пульсар погаснет. Защита его обезвредит".
– Докажите, что погаснет. Докажите, что обезвредит, - потребовал Дэн у голосов.
Никакого ответа.
А может, он этот ответ знал?
Можно было, конечно, еще их послушать и понадеяться на то, что в энграммных полях пульсарные амберволны себя исчерпают. Но Дэну в это не верилось. Имело бы смысл и в райтскринере поискать данные по реакциям, и со свечением еще побороться.
И тут ему вспомнилось: алмаз. Тот самый, который он нашел, выбираясь из распадка. Возможно, за все время существования подземелий таурионные свечения не повреждали всех участков Сектора, потому что алмазы были для них и замедлителями полей и проточастиц, и антидотами реакций. Чтобы докопаться до правды, нужно было сунуться с этим алмазом в костер. Предоставить энергиям антидот, рискуя взамен получить что угодно: вспышку, взрыв, конвергенцию. Некому, конечно, будет оттащить его потом на лед, как однажды на Плутоне, потому что тут больше не осталось никакого льда. Но зато судьба пребывания людей на Марсе не была бы так беспросветна.
Наверное, голоса Сектора были такой же частью ксеноидной защиты, как и тау-свечения. А ксенозащита была чужда знаниям людей настолько, что можно было лишь догадываться, как она действовала. Дэн сейчас находился там, где ни один человек не должен был находиться, так что... Пятьсот лет люди вторгались на Марс, и людям тут не мешали, почти не создавали помех. И Рефтнер тоже сумел как-то договориться с Сектором, и остался жив.
Остальные астрофизики давно покинули Марс по собственной воле, - а вот с Дэном было не так. Дэн со всей уверенностью мог сказать, что его сюда что-то привело. Что-то еще, кроме его собственных намерений предотвратить катастрофу в ледниках.
Он поместил алмаз в какой-то выемке в базальтах, достал сиггарджетс и выстрелил в райтскринер.
Райтскринер сразу оказался пробит насквозь: блеснул напоследок россыпью кристаллических сверхпроводников,
Дэн ринулся к кристаллам, что еще тлели, и стал ворошить их стволом сиггарджетса.
Такого он не ждал. Нутро райтскринера должно было выглядеть совсем по-другому, а тут... Кристаллы, из которых одни были побольше, а другие напоминали марсианский песок, - и еще немного светящейся микрокристаллической пыли.
– Удивлен?
– услышал он вдруг хорошо ему знакомый голос.
Помертвевшей рукой сжимая оружие, он обернулся на звук.
В нескольких шагах от него стоял Элизар Дарстэн.
– И вы так быстро меня нашли?
– едва слышно проговорил изумленный Дэн.
– Не быстро. На все про все три дня. Тебе нужно было вернуть вот эту вещицу.
И Дарстэну как-то незаметно удалось покласть на базальтовый выступ дейтролитовый кулон с триптовером допуска в Сектор, названный на Плутоне философским камнем.
Сейчас ничего не будет, - подумал Дэн. Аксинуация часто сопровождалась приходом друзей. Дэн хотел, чтобы за ним пришли - и за ним пришли. Он сожалел об утраченном философском камне, который отдал Дарстэну, чтобы спасти ему жизнь, - и философский камень к нему вернулся. Но только все это было не по-настоящему.
"Триптовер... Твой кристалл... Твой философский камень..." - говорили Дэну голоса, растекаясь по всей пещере.
Впрочем, Дарстэн немного изменился. Совсем как в реальности. Скамандер такой же легкий, но совсем другой. Накидка-паллиум для защиты от облучения, которой раньше на нем не было, немного светится от базальтовой пыли. И капюшон откинут; и на лице и в волосах пещерная пыль смешалась с реголитовой грунтовой, как будто еще совсем недавно он побывал на песчаном фарсидском ветру. На его лице больше не было изморози, и внешне Дарстэн оказался чем-то похож на самого Дэна в те дни, когда Дэн впервые прибыл на Марс. Дарстэн был такой же светловолосый, смуглый от солнечной радиации, сухощавый и невысокий. А в базальты рядом с философским камнем водружен был хорошо заряженный аллювир, что давал вдоволь света и уверенности в том, что Дарстэн был вовсе не призрак, и Дэна одного погибать он не бросит.
Словом, все как в столетиями повторявшихся снах, что уводили Дэна на Марс.
С тем лишь отличием, что Дэну всегда казалось, будто Дарстэн - это он и есть.
Дэн сказал Дарстэну:
– Триптовер не возвращают - его отдают. Без страха погибнуть одному. На добрую память.
И Дарстэн в ответ быстрым движением вложил философский камень Дэну в ладонь, в которой от облучения почти не осталось тепла, и накрыл руку Дэна своей рукой.
– Согласен, что отдают. Ты выживешь, - сказал Дарстэн.
– Выживет из нас лишь кто-то один, и это будешь ты...
– хрипло произнес Дэн.
Все было реальным. Осязаемым. Руки Дэна слегка светились - как всегда после стрельбы из сиггарджетса; светился энерготоками и философский камень под дейтролитовой поверхностью триптовера.
Дарстэн, конечно, от этих энергий облучался, но ему было не привыкать.
– С тобой все хорошо?
– спросил Дарстэн.
– Ты понимаешь, где мы и что с тобой было раньше?
– Я в здравом уме, - утвердительно ответил Дэн.