Рейс в одну сторону

Лопатин Федор

Королев был самым "живым" из всей этой группы. Он подошел к телу, приложил пальцы к шее Егора, хотя и так, по синюшному лицу, было ясно, что перед ним труп, и, спокойно отойдя назад, направился к телефону. Набрав вчерашний номер санитаров, он, заодно, позвонил в медслужбу, у которой был другой телефон. Опыт звонков на этом объекте, похоже у него был самым большим, учитывая его срочные разговоры на Фаяле, когда происходили те или иные события. В другом коллективе, в мирной спокойной обстановке, его бы прозвали человек-ЧП, или еще как-нибудь, и он бы не обиделся. Но здесь, на "Цитроне", в данный момент ему не было замены.

Через пять минут после звонка, пришли все, кого он вызывал.

– Доброго вам дня, - пробубнили санитары, и не дожидаясь ответа, протиснулись сквозь плотно сгрудившихся, возле мертвого Егора, слесарей.

Они молча уложили тело на носилки и, хотели было, уже уходить, но тут в слесарку забежал запыхавшийся полутораметровый медработник, с неизменной улыбкой до ушей, со вчерашнего дня так и блуждавшей по полному сытому лицу.

– Так, где больной?
– спросил он, оглядывая всех.

Тимохин обернулся к Королеву и вполголоса спросил:

– Ты ему не сказал, что ли?

Королев посмотрел на него каким-то мутным взором, и неуверенно пожав плечами, сказал:

– Не помню.

Медработник, больше никого не спрашивая, заметил, наконец, санитаров, и радостно кивнув, подошел к ним.

– Ох, ты!
– воскликнул он.
– А почему мне об этом не сообщили? Я-то, грешным делом, подумал, что опять у кого-нибудь нервный срыв.

Ему никто не ответил.

Медработник покрутился возле тела Егора, сделал необходимый осмотр, потом взял какую-то бумажку, и, почиркав в ней ручкой, вопросительно посмотрел на бригаду:

– Кто здесь старший?

– Я, - тут же отозвался Тимохин и взял, протянутое ему, свидетельство о смерти.
– А подробности будут?
– спросил он медработника, собиравшего уходить.

– Позже, позже, уважаемый, сейчас не до того!
– он выбежал из слесарки. Санитары, накрыв зеленой простыней тело Егора, спрятав под ней его голову с модной прической, вышли вслед за медработником, навсегда унося с собой тело веселого, в прошлом, парня, готового всегда помочь каждому или поддержать в тяжелую минуту...

Кто-то из бригады смахнул вдруг набежавшую слезу. Кто-то просто шмыгнул носом, как от попавшей в него пыли. Королев молча смотрел на закрывшуюся, минуту назад, дверь слесарки, и ни о чем в этот момент не думал: всё кончилось так внезапно, что невозможно было поверить в то, что, человек, с которым только вчера разговаривал, сегодня уже будет лежать в холодном морге.

Никто не хотел говорить. На людей словно напал страх, который лечится лишь молчанием. Странные ощущения

испытывала вся бригада: многие потом говорили, что, когда они стояли около страшного стола, отмеченного смертью, то чувствовали чьё-то невидимое присутствие даже в пустой слесарке. Позже, на допросах, Никита и Тимохин, вспоминали, что им несколько дней подряд казалось, будто в помещении сильно пахнет сигаретным дымом, хотя никто из ребят никогда в жизни даже не пробовал курить. Они упоминали этот момент несколько раз, но следователи даже не вносили в протокол эту, ничего не значащую мелочь, списывая всё на нервное потрясение работников, которые, очевидно, впервые в жизни видели покойника.

В тот трагический для всей бригады день, медработник шел к себе, насвистывая какую-то веселую мелодию. "Наверное, есть повод", - думали многие сотрудники, проходившие в тот момент мимо него по коридору и невольно оглядываясь на коротконогого веселого человека. Они не часто слышали от него свит, или песни - в основном, он просто молча улыбался, когда шел по своей надобности, часто перебирая коротки ножками.

Медработник пришел в кабинет в прекрасном расположении духа. Если так на него влияет смерть, то каково же бывает потрясение этого человека от новой жизни. Он, правда, не испытывал еще этого чувства, так как на объекте никто и никогда не рожал, но, у медсестер, знавших его многие годы, поначалу складывалось впечатление, что с этим человеком не всё в порядке. Но потом, по прошествии некоторого времени, эти нюансы забывались, и медсестры видели в нем прежнего, "много улыбчивого", как они втайне выражались, человека.

– Валюша!
– крикнул он, когда зашел в кабинет в тот самый день.
– Принесите мне, пожалуйста, карту работника по фамилии П., а звать его Егором.

– Сейчас всё будет, Пантелей Эдуардович, - отозвалась Валюша, рыжая толстая девица, передвигавшаяся, тем не менее, быстрее многих худышек. Это несоответствие замечали многие, кто видел ее за работой, когда она помогала при операциях или, например, мгновенно заполняла карточки на компьютере, в свое время моментально его освоив.

Найдя требуемую карточку, она, подражая своего начальнику, то есть, улыбаясь до ушей, положила ему на стол обтрепанную брошюрку неизвестно каких годов, и отошла на метр от стола.

Доктор, продолжая улыбаться, посмотрел удивленными глазами на карточку, отчего его улыбка вдруг превратилась в зловещий оскал, живо напомнивший рыженькой Валюше американский ужастик с незапоминающимся названием, от которого она, в свое время, чуть не превратилась из рыжей в седую, где все вот также улыбались, когда в них вселялась некая сущность, которая потом всех убивала их же руками.

Она инстинктивно отошла еще дальше от стола.

– Это что еще такое?
– спросил он таким злобным голосом, что Валюша чуть не осталась с приклеенной улыбкой до конца своих дней. Губы ее тут же опустились, превратив рот в рыбий, отчего личико мгновенно изменилось, выдав истинный возраст, который она так тщательно скрывала.

– Карточка, как вы просили, - ответила она дрогнувшим голосом.

<