Ринг за колючей проволокой
Шрифт:
– Если этих восьмерых эсэсовцы найдут в бараке, то расстреляют весь блок. Будьте осторожны и бдительны. Оберегайте спрятанных товарищей. В случае появления охранников нападайте на них, начинайте драку и в это время создайте возможность вашим подопечным скрыться.
Мищенко от имени блока заявил, что задание центра будет выполнено:
– Хотя бы ценой наших жизней.
После ухода Кюнга узники обсудили план действий, распределили обязанности. Андрей стал во главе ударной группы. Она в случае опасности нападает на фашистов и любой ценой сдержит их. Тем временем Мищенко с другими подпольщиками уведут восьмерых заключенных в безопасное место.
Ночь и день прошли без особых происшествий. В лагере было тихо. Эсэсовцы большими группами ходили по баракам, искали спрятавшихся сорок шесть лидеров. Однако, несмотря на все старания, найти их не смогли.
Глубокой ночью Андрей открыл тайник и выпустил «пленников» поесть и размяться. Гарри Миттельдорп принес небольшой бачок брюквенной баланды и три пайки хлеба. Лидеры с благодарностью приняли еду.
Польский еврей, голубоглазый, с энергичными чертами лица, знал русский язык и горячо благодарил Андрея:
– Мы этого никогда не забудем!
Остальные поддакивали и кивали головами. После «прогулки» они снова опустились в свое убежище.
Потянулась томительная ночь. Подпольщики держатся кучкой. Курят. Разговор не клеится. Собственно, и говорить-то не о чем!
Вдруг открывается дверь, и в барак входят двое: один в форме лагерного полицейского, другой в полосатой куртке с красным треугольником.
Андрей и его товарищи насторожились. Ни того, ни другого они не знали. Видели в первый раз. Что привело их в такой поздний час?
Полицейский подошел к Андрею и спросил:
– Ты знаешь этого человека?
Бурзенко отрицательно покачал головой:
– Нет, впервые вижу.
– Он шел к эсэсовцам, – полицейский понизил голос, – сообщить им, что у вас в бараке прячутся комитетчики, которых ищут. Он заглядывал в окно и даже видел, куда вы их спрятали.
Андрей растерялся. Кто этот узник в форме полицейского? Говорит на чистом русском языке. Но русский ли он? Не провокация ли это?
Бурзенко взглянул на товарищей. Те застыли на местах и с напряжением следили за его действиями, готовые по первому сигналу ринуться на полицаев.
Андрей поискал глазами Мищенко. Тот уже спешил к дверям. Он издали улыбнулся полицейскому. Бурзенко облегченно вздохнул: значит, свой.
Полицейский и Мищенко вышли из барака.
– Этот тип – шпион. Он выследил вас и направлялся к эсэсовцам. Я схватил его и под предлогом уточнения привел к вам. Он ничего не подозревает.
– Спасибо, Леонид, – Мищенко пожал ему руку.
– Не за что. Я выполняю приказ центра.
Уходя, Леонид посоветовал:
– Шпиона прикончи, а комитетчиков переведи в блок, где уже сделали обыск.
Предателя уничтожили. Усилили наблюдательные посты. Что же касается лидеров, то их не стали тревожить. Переводить их без ведома Кюнга в другой барак Мищенко не решился.
Андрей снова не спал до утра. Его мучили сомнения: успел шпион сказать еще кому-нибудь о тайне или нет?
Глава сорок четвертая
Солнечный апрельский день. От земли поднимается белый дымок, испарение. В воздухе стоит запах прелой прошлогодней листвы и свежесть первой зелени. Весна в полном разгаре. Почки на деревьях набухают и лопаются, протягивая к солнцу зеленые клейкие листочки – знамена жизни. Трава тонкими острыми пиками пробивает асфальт, протискивается между камней. Все живое стремится к теплу, к солнцу, все наполнено великой энергией жизни. И пятьдесят тысяч людей, заключенных в огромном мешке из бетона и колючей проволоки, хотят жить. Жить во что бы то ни стало! Свобода, о которой мечтали долгие годы, свобода, во имя которой отдавали жизни в гестаповских тюрьмах, которой бредили умирающие от голода и побоев, эта радостная и солнечная свобода, счастливая минута освобождения вдруг оказалась такой близкой, такой доступной! Она рядом. Она протягивает мученикам свои руки, раскрывает ласково объятия.
В сырых и полутемных бараках Бухенвальда впервые за многие годы мук и страданий узники говорили не о прошлом. Они говорили о будущем. Жили не воспоминаниями, а мечтами. Каждый мысленно устремлялся далеко вперед, в свободное завтра.
– А что, парни, наверное, войн больше не будет, – мечтательно сказал чех Владек. – Повесим Гитлера, уничтожим фашистских гадов, и на земле наступит мир. Светлый солнечный мир! Ведь это будет! Да!
Узники сидят в той половине барака, которая считается столовой, за грубо сколоченными столами. Завтрак давно съели, чашки убрали в шкаф. Но никто не встает со своего места.
– Нас отпугивали коммунизмом, Советами, – рассуждал вслух немец Курт Гарденг, белокурый, широколицый баварец, – засорили нам мозги разной пропагандой. «Коммунисты, – говорили нам, – хотят весь мир захватить! Мы, немцы, культурнейшая и просвещеннейшая нация, сумеем обуздать зарвавшихся коммунистов!»
– Еще бы! – ответил Андрей. – Теперь весь мир знает про фашистскую культуру. Миллионы людей на себе ее попробовали.
– Гитлер вас крепко напропагандировал, – вставил Сергей Кононов, пограничник, высокий и худой, – в первые дни никаких мы фрицев, немцев то есть, понять не могли. Сколько раз, бывало, перебьем офицеров и прочих командиров. Останутся одни солдаты. Мы к ним: «Братишки, свои, бей буржуев!» Даже по-немецки кричали им. Все думали, солдат это тоже подневольный, значит, по нашему пониманию, классовую сознательность проявить должен. Но только мы к ним с открытой душой, а они как жахнут из автоматов! Сколько добрых пограничников так зазря и погибло…
– Если останемся живы, клянусь тебе, Андрэ, что ни я, ни мои дети не станут воевать с Россией, – Курт решительно положил свою ладонь на кулак Андрея. – Никогда!
– Мы хорошо здесь узнали друг друга и много поняли, – чех Владек наложил свою ладонь сверху и вдруг объявил: – Приезжайте все в Прагу, ко мне в гости! И ты, Андрей, и ты, Курт!
Все переглянулись. Его неожиданное предложение, его искреннее приглашение делало мечту реальной, простой и выполнимой. От его приглашения повеяло душевным теплом, домашним уютом. Неужели это возможно? Неужели это не сказка, не сон?
– Нет, нет, – Курт вскочил и, энергично жестикулируя, быстро и страстно заговорил: – Сначала к нам, в Берлин! Так будет справедливо. Вы узнали о немцах пока самое плохое. А нам обидно. И мы сделаем все, чтоб показать вам и самое хорошее. Я не успокоюсь, пока каждый из вас здесь, в концлагере, за этим столом, не даст мне свое твердое обещание!
Курт повернулся к Андрею.
– Мы, немцы, и вы, русские, четыре года угощали друг друга свинцом. Гитлер заставил нас воевать. Мы сделали вам очень много страданий, принесли много горя. И я протягиваю свою руку тебе, Андрей, представителю русского народа, народа великого Ленина и коммунизма, я прошу тебя, Андрей, принять мое приглашение. Ты и все твои друзья и все русские будете самыми желанными, самыми дорогими гостями в моем доме, в моем Берлине, в моей Германии.