Ринг за колючей проволокой
Шрифт:
Приказ центра моментально стал известен всем русским. Советские военнопленные стали спешно вооружаться, доставать тайно припрятанное оружие: железные прутья, самодельные ножи, плоскогубцы, палки и камни. Огнестрельного оружия ни у кого нет, но узники уверены, что его добудут.
К Алексею Мищенко подошел староста блока Альфред Бунцоль:
– Мы, немецкие коммунисты, хотим быть вместе с русскими.
Алексей знал, что приказ вооружаться пока издала только русская подпольная военно-политическая организация. Но он верил немецким товарищам, с которыми разделял мучения за колючей проволокой.
– Спасибо,
Гарри Миттельдорп не отходил от Андрея. Он считал себя бойцом русского подполья.
– Вместе жили, вместе умирать будем!
К шести часам вечера на главной площади собралось не более восьмисот евреев. Эсэсовцы засуетились.
Насильно выгнанных на площадь евреев, среди них было и много узников других национальностей, которых прихватили «для количества», эсэсовцы вывели из лагеря.
Эвакуация провалилась. Впервые за всю историю Бухенвальда лагерь не выполнил приказа коменданта. Вызов брошен! Десятки тысяч узников со страхом поглядывали на сторожевые вышки. На них удвоили количество солдат.
Быстро сгущались сумерки. Густой туман, словно мокрое одеяло, закутал Бухенвальд. С низины повеяло сыростью и холодом. В бараках никто не спит. Все ждут решительных действий со стороны гитлеровцев. Но со стороны эсэсовского города не доносится ни звука. Выставленные наблюдатели сообщают одно и то же: на постах спокойствие. Но это спокойствие может быть обманчивым!
Нервы узников натянуты до предела. Из подпольного центра поступило указание: «Не спать! Ждать!»
После полуночи в барак пришел Валентин Логунов. Он проверил боеготовность группы, поблагодарил Алексея Мищенко за хорошую организацию. Потом вызвал Андрея и сказал:
– Возьми надежного парня и сбегай на кухню. Там приготовлен бачок баланды. Отнесете ее медикам. Только чтоб ни одна душа не пронюхала.
– Есть, товарищ командир.
Андрей осмотрел своих друзей и остановился на Курте. Кивнул ему. Курт понял его с полуслова. Через полчаса они доставили в двенадцатый блок небольшой бачок, наполненный теплой брюквенной похлебкой, и шесть паек хлеба.
Соколовский попытался было отказаться, но Андрей настоял:
– Не обижайте товарищей… Они отдают вам от чистого сердца.
Возвращаясь назад, Бурзенко и Курт неожиданно наткнулись на двух эсэсовцев. Они, осыпая ударами пожилого узника, гнали его перед собой.
– Шнель! Шнель!
Андрей и Курт прижались к стене. Когда гитлеровцы вступили в полосу света. Бурзенко ахнул: гитлеровцы вели Пельцера! Старый одессит шел и качался, закрывая голову от сыпавшихся ударов.
Не раздумывая, Андрей рванулся на охранников.
– Назад! – крикнул Курт, но было уже поздно.
Андрей в два прыжка очутился рядом с гитлеровцами. Кулаки боксера без перчаток, тяжелые от гнева и ярости, обрушились на ненавистных палачей. Ударом в челюсть он сбил одного и повернулся к другому. Тот схватился за кобуру, но вытащить пистолет не успел. Кулак боксера, описав дугу, достал открытый подбородок. Второй нацист, лязгнув зубами, свалился под ноги.
– Бежим! – Андрей схватил Пельцера за руку.
– Подожди! – задержал Курт. – Пистолеты возьму!
Они благополучно достигли своего барака. Андрей отдал Пельцеру свою куртку, а его робу бросил в печь. Но старый одессит отказался надевать куртку с чужим номером.
– Нет, нет… Могут и тебя вместе со мной…
– Надевай, тебе говорят!
Пельцер натянул куртку.
– Спасибо…
– Ложись на мое место!
Старый учитель полез на нары.
Медленно потянулось время. Ночь, кажется, стала бесконечной. В лагере ни звука. Евреи по одному и группами стали, крадучись, выбираться из своих убежищ и возвращаться в бараки. Голодные, продрогшие, они жались друг к другу, радуясь теплу, свету и людям.
Перед рассветом посыльный принес новый приказ центра. Алексей Мищенко разрешил разойтись и лечь отдыхать.
Подпольщики нехотя разошлись по своим местам. Андрей, не раздеваясь, лег рядом с Пельцером. Закрыл глаза, но сон не приходил. Разве можно уснуть, когда кругом такая зловещая тишина?
Утро наступило сразу, по-весеннему туманное и холодное. После подъема загремели репродукторы:
– Всем евреям быть к шести часам у ворот!
К воротам никто не пришел. На утренней проверке поднялся бунт. Еврей Курт Баум, который находился b заключении с 1935 года, набросился на блокфюрера и вырвал у него пистолет. Но выстрелить не успел. Эсэсовцы застрелили его. В поднявшейся суматохе с площади разбежалось около трех тысяч евреев. Они прятались где только возможно.
Узников распустили по баракам. Не успели они разойтись, как в лагерь вошли все блокфюреры в сопровождении рядовых эсэсовцев. Они направились к своим баракам.
Андрей с тревогой смотрел на ограду. Вдоль колючей проволоки появились вооруженные до зубов группы из охранного отделения. На вышках оживление. На каждом посту усиленные наряды. А дальше, за проволокой, за вышками, в хорошо защищенных укрытиях, эсэсовцы торопливо устанавливают скорострельные пушки и минометы.
Блокфюрер сорок второго барака, узколицый пожилой саксонец, вызвал старосту:
– Построить всех! Живо!
Узники, как обычно, быстро выполнили приказ. Вдоль барака выстроились восемьсот заключенных.
Эсэсовцы ведут себя вызывающе. У каждого автомат на груди, пистолет в руках. Они беснуются, зверствуют. Кулаки и кованые сапоги покоя не знают.
Узники молча переносили оскорбления и побои. Рядом с Андреем Бурзенко и Алексеем Мищенко плотной группой стоят подпольщики. Они с ненавистью смотрят на эсэсовцев, готовые в любую минуту броситься на своих палачей.
Поведение эсэсовцев встревожило Андрея. Он понял, что охранники ищут повода, чтобы открыть стрельбу. Стоит какому-нибудь отчаявшемуся узнику не вытерпеть, броситься и убить фашиста, как на лагерь обрушится вихрь свинца и пламени. У гитлеровцев для этого уже все приготовлено.
«Предупредить ребят бы надо!» – подумал Бурзенко.
И, словно прочитав его мысли, Мищенко передал по цепочке приказ:
«Не отвечать на провокации. Терпеть!»
Блокфюрер прошелся вдоль строя и объявил:
– Всем евреям выйти из строя! Стать отдельно!
Строй зашевелился. Евреи – а их в бараке было около трехсот человек, пригнанных совсем недавно, – стали выходить и строиться отдельно. Многие, те, что посмелей, остались стоять в строю, и заключенные старались прикрыть их своими спинами.