С прибоем на берег
Шрифт:
Особенно было душно по ночам. В крохотной, величиной в два шкафа, командирской каюте нечем было дышать, мокрые простыни прилипали к телу. Даже в редкие часы отдыха капитан третьего ранга Мирский не мог забыться настоящим, освежающим сном. А однажды, проснувшись и откатив дверь, чтобы пустить хоть немного свежего воздуха, он увидел в раскрытой каюте напротив разметавшуюся на кургузом диванчике женщину в рубашке с кружевной оборкой на груди.
Назавтра Сенюшкин перенес его постель на парусиновую койку к торпедистам, а по боевым постам передали устное распоряжение Мирского, запрещающее без надобности появляться ночью в офицерском отсеке.
– То ли еще будет!
– кратко прокомментировал это событие мичман Придыбайло.
А замполит в подходящий момент спросил командира:
– Не напрасно ли чудишь, Сергей Егорович? Домой вернемся - в дивизионе проходу не дадут.
– По мне пусть хоть на весь флот разнесут, - хмуро буркнул Мирский, - а во втором зевакам делать нечего!
Замполит внимательно глянул на него, улыбнулся каким-то своим мыслям.
– Тебе влюбиться надо,- вдруг сказал он. оторопевшему командиру, - чтобы плесень военная с тебя сошла.
Мирский выразительно крутнул пальцем возле виска, бросив странный взгляд на замполита.
– Нет, в самом деле, - невозмутимо продолжал Иван Ильич.
– Приглядись получше к Наташе. Чем тебе не невеста? Не был бы я женат, ни за что б не уступил.
– Та-ак, - нараспев произнес командир.
– Выходит, ты, Иван Ильич, решил стать сватом.
– С чего ты взял? Просто сказать тебе хочу: зря ты сычом па нее глядишь. Ей и без того круто в жизни пришлось. Ленинградскую блокаду перенесла. И жених у нее на фронте погиб. Летчиком был. Это она для виду лихость на себя напускает. Поверь мне, Сергей Егорович, ведь я учитель и в людях немножко разбираюсь… Душа у нее нежная и незащищенная.
Этой же ночью Мирскому пришлось подкрепить свое запрещение делом. Спустившись вниз после «собаки» - вахты с ноля часов до четырех, он увидел возле открытой двери помощничьей каюты какую-то неясную фигуру.
– Я только простыню поправить, товарищ командир… - оправдывался застигнутый врасплох Сенюшкин.
– Вон отсюда!
– прошипел Мирский, показав вестовому ладонь с растопыренными пальцами.
– Ну что ж, справедливость восторжествовала!
– прослышав о конфузе приятеля, сказал трюмный Чугунов.
– Теперь не придется мне, Сенюшкин, одному на губе припухать. Слышь, а какой арест кэп тебе отвалил, простой или строгий?
– Это еще не все, попомните меня!
– многозначительно изрек мичман Придыбайло.
Лодке по конструкторскому заданию предстояло работать в подводном положении. Для этого ей назначили район моря контрольно-протравленный и потому относительно безопасный. На кромках его лежали затопленные суда, которые предполагалось использовать в качестве акустических мишеней.
Готовясь к ответственным испытаниям, инженеры почти круглые сутки проводили в носовом отсеке. Раскатывали прямо на палубе чертежные рулоны, что-то паяли в аппаратуре, наполняя тесное помещение резким запахом канифоли. Понимая важность происходящего, даже Чугунов с Сенюшкиным не решались предлагать свою помощь Наталье Сергеевне.
– По местам стоять к погружению!
– раздалась по переговорке команда вахтенного механика. Глухо ухнула вода в балластные цистерны, сразу стало тихо за бортом и замерла под ногами чуткая палуба, А уши словно закупорило ватными пробками.
– Глубина тридцать метров!
– сообщил командир.- Приступайте к эксперименту!
– Хорошо!
– не по-военному откликнулась по трансляции Наталья Сергеевна и немного погодя сказала: - Пожалуйста, попрошу держать курс ноль градусов, скорость четыре узла.
– Четырнадцать лет на флоте, - громко удивился сидевший на горизонтальных рулях мичман Придыбайло, - а первый раз вижу, как баба лодкой командует…
– Не отвлекайтесь! amp;apos; Держите глубину!
– резко оборвал его Мирский.
– Теперь нужен курс девяносто!
– снова запросила Наталья Сергеевна.
– На румбе девяносто градусов!
– Глубина тридцать метров! Лодка на ровном киле!
– доложил Придыбайло, продолжая мысленно костить новоявленную командиршу.
– Большое спасибо! Принимаем эхо от предмета значительной протяженности на большом удалении.
Мирский склонился над картой. Ага, видимо, это первый топляк. Пеленг и дистанция совпадают. «Приличную аппаратуру сделали эти сухопутные люди», - удовлетворенно подумал он.
– Просим курс двести семьдесят градусов!
– Есть двести семьдесят!
– Что это такое?
– вдруг воскликнула Наталья Сергеевна и тут же взволнованно зачастила: - Эхо от мелких предметов. Прямо впереди, очень близко!
– Стоп оба мотора! Боцман, ныряй!
– мгновенно изменившимся голосом приказал командир.
– Вот и влипли!
– выдохнул Придыбайло,
Первыми услыхали скрежет те, кто был в носовом отсеке. Растерявшиеся инженеры перебрасывались недоуменными взглядами.
– Минреп с правого борта!
– ответом на их безмолвный вопрос прозвучал тревожный доклад вахтенного.
Что такое минреп, инженеры знали и понимали, сколько смертей закреплено на свободном его конце. Да и по бледным, напряженным лицам бывалых моряков они осознавали всю серьезность положения. Мысль о том, что может произойти каждую секунду, леденила им кровь. А металлический скрежет предательски медленно удалялся назад. И тут, разорвав гнетущую тишину, раздался звонкий женский голос:
– Впереди чисто! Никаких предметов нет!
– Пронесло!
– расплылся в улыбке мичман Придыбайло.
В ореоле белесых пузырей с шумом выбросилась лодка на поверхность. И словно волнение людей передалось ей, долго не могла уравновеситься, переваливаясь с носа на корму.
– Передайте циркулярную, - смахнув со лба бисеринки пота, приказал командир радисту.
– Обнаружена минная банка. Координаты…
Потом, постояв какое-то время на откидной площадке ходового мостика, вновь наклонился к переговорной трубе: