Сердце Ёксамдона
Шрифт:
— Что?
— Я чувствую чью-то волю за ним, — произнёс Мун тихо и неуверенно. — Или мне так кажется. Я плохо понимаю людей, не могу сказать, становятся ли они такими из-за обстоятельств или же что-то их такими делает. Судьба их такова или что-то в неё вмешивается. Портал теперь растёт — очень медленно, но он продвигается. Я не знаю его источник. И не верю, что это рождение нового страшного духа. Я знаю наверняка лишь вот что: я не справился со своей работой, я хранитель дверей, не способный запереть вот эту.
Юнха
Он прижался к ней так, будто она была единственным спасением в чёрной пустыне.
—
Кын шёл рядом с молчавшей Хан Чиён по парку Тосан и старался не улыбаться слишком широко. Но когда она была близко, он переставал владеть собой: уголки губ так и ползли вверх, в животе как будто лопались мыльные пузыри, и в каждом был кусочек радости, восторга или счастья.
Но Чиён была сейчас серьёзна и почти печальна, и он не смел радоваться слишком явно.
— О чём ты думаешь? — спросил он, решив, что это будет уместно: они молчат уже четверть часа, с тех пор как вошли в парк.
— О том, что вы мне ничего не рассказываете, — сразу же ответила Чиён.
Ли Кын смутился. Во-первых, он не мог решать сам, что нужно и можно рассказывать об операции «Возмещение», потому что тут было очень много обстоятельств, и ещё ему мерещился гневный взгляд Ок Муна, способного зашвырнуть его куда подальше, в самое сердце Западных земель, например.
Во-вторых, с последнего раза, как они с Чиён виделись (и тогда она тоже всё расспрашивала и осталась недовольна, что он почти ничего ей не рассказал!) новостей было ровно две: Чо Юнха видела служебный архив Фантасмагории, и Чо Юнха видела язву под Ёксамдоном. И то, и другое он рассказать точно не мог.
— Юнха с вечера воскресенья, как вернулась, очень… ну… — Чиён остановилась, раздражённо закусила губу, тряхнула короткими волосами. — Ну, заторможенная. Она всё время в свои мысли проваливается и не хочет ни о чём говорить. В работе дело?
— Не, — ответил Кын правду. На работе не происходило ничего. То, что Чо Юнха обдумывает увиденное и услышанное, он и сам заметил, но как тут не впасть в размышления-то?
— Нет, — повторил он уверенно, — в «КР Групп» пока ничего не происходит.
— «Пока»? — вскинулась Чиён. — Оппа, что значит «пока»? Ты уже что-то нашёл?
Кын тоскливо отвёл взгляд: ничего он особенного не нашёл. Подворовывал из корпоративной сети информацию о всяких мелочах, а следов проекта реконструкции Ёксамдона всё не находил. И даже тайная часть проекта офистеля как в воду канула, хотя раньше Ким Санъмин почти её обнаружил. Начальство тоже на провокации не реагировало. И тот коллега, который сперва боялся взгляда Ли Кына, вдруг стал держаться увереннее. Что-то, может, и происходило, но Кын не мог увидеть что и только злился всё больше. Потому что был совсем не молодец.
Ему
Потеряв от отчаянной жажды восхищения всякое соображение, Кын уже открыл рот, чтобы ляпнуть: «Однажды я разговаривал с Ан Чханъхо, он как раз вернулся на полуостров», — как Хан Чиён сказала:
— Ты мне всегда нравился, оппа.
Он замер с полуоткрытым ртом. Чиён тоже остановилась, посмотрела ему в глаза. Ни волнения, ни радости, ни тревоги. И голос её был спокойным:
— Не знала, что когда-нибудь скажу это тебе. И вообще кому-то. Просто вслух. Так привыкла держать в секрете, что… — она не закончила фразу, посмотрела на идущих по дорожке людей.
Когда те прошли мимо, Кын хрипловато спросил:
— Почему тогда… сейчас?
— Ах… — Чиён вздохнула. — Ну, ты изменился.
Кын слегка встревожился: заметить, что перед ней не Ким Санъмин, а кто-то другой в его теле, Чиён бы не смогла. Таково искусство притворщиков: их могут разглядеть только такие же оборотни или же те, кому притворщик сам покажет себя. Но её слова означали кое-что ещё:
— И я немного изменилась тоже, — добавила Чиён. — И ты же заметил, что я говорила в прошедшем времени?
«Заметил!» — с тоской подумал Ли Кын. Конечно, такова любовь: она привязана лишь к одному человеку, и невозможно подменить его так, что любовь не почувствует разницы. Конечно, Хан Чиён не видит правды, но чует её. Сердце её чует.
— А вон и Хевон, — произнесла Чиён, расплываясь в улыбке.
Кын обернулся, скрывая недовольство: ладно, закончат этот разговор в следующий раз. Из-за племянницы Ким Санъмина они и пришли сюда, так что она должна была появиться рано или поздно.
Кын натянул скромную улыбку: Ким Санъмин будто никогда ничему не радовался по-настоящему. Даже любимой племяннице как следует не улыбался.
Хевон шла рядом с мамой, держа на поводке Кона.
Увидев Кына, она замахала рукой, закричала радостно «дядя!» и помчалась по дорожке вперёд. Померанец бежал за ней со всех коротеньких ног, а в нескольких метрах от Чиён и Кына припустил даже быстрее, вырвался вперёд, натягивая поводок, подскочил к Кыну, прижался к земле и зашёлся тявканьем, скаля лисьи зубки.
«Ах ты ж человечий прихвостень!» — расстроенно подумал Кын. Конечно, собака его не признаёт. Тоже чует, что никакой он не Ким Санъмин.
Чиён посмотрела с удивлением на пёсика, на Хевон, которая уже чуть ли не со слезами пыталась успокоить Кона, а потом — чуть-чуть склонив с интересом голову — на Кына. И тогда он слегка вздрогнул, заметив в её глазах оранжевые огоньки.
— Может… — Кын сглотнул. — Что это с ним?
Мама Хевон уже подбежала к ним и подхватила впавшего в истерику пса.