Сердце Ёксамдона
Шрифт:
Но теперь всё-таки попался, да ещё так обидно: под вечер пятницы. Радость от окончания рабочей недели Кын познал быстро и понял, почему люди обожают это время. Два коротких дня впереди в этот час всё ещё казались бесконечными.
Но вот его подстерегли: начальник Сонъ выдал нечто действительно срочное — причём с дедлайном «сегодня в полночь», как будто приберегал эту задачу на особый случай. Выдал, велел отчитаться по выполнении, мол, буду ждать в кабинете, сразу проверю и передам наверх. А потом исчез.
Кын даже не
Кролик и его еда, прокомментировал про себя Кын, пока тело Ким Санъмина само автоматически сгибалось в поклоне. Не слишком глубоком, но вполне уважительном.
Кын молчал, ожидая, как же они начнут разговор. Его обрадовало уже то, что они вообще пришли по его душу.
Неделя вышла бесполезной, все заслуги по-прежнему принадлежали Чо Юнха, что будило в Кыне подобие трудовой ревности. Или люди называют это завистью к успешным коллегам? У Ким Санъмина в голове был архив случаев, когда такая зависть не доводила до добра: иногда страдал тот, кому завидовали, а иногда, от собственных интриг, убивал свою карьеру завистник. В общем, ничего хорошего.
К тому же перед прокурором Имом ему пришлось выдать заслуги Чо Юнха за свои, и это его ранило в самое сердце. Несмотря на суть притворщика, вот так грубо врать он не любил.
Кыну просто хотелось достичь хоть каких-то заметных успехов, наконец-то вонзить зубы в тело колосса (когда Кын представлял, в какую именно часть тела, он выбирал место помягче и понежнее, чтобы колосс наверняка потерял равновесие и возопил от боли). Следы проекта растворились будто волшебные, и если бы Ли Кын наверняка ни знал, что это не так, то даже бы поверил. Но люди просто избавились от доказательств, которые могли бы использовать другие люди. И Кыну приходилось действовать как человек, что очень, очень, очень раздражало.
Он наконец дождался.
Заместитель Чхве, бросив быстрый, испуганный и вопросительный взгляд на Дёрганого кролика, кивнул и сообщил неприятно высоким голосом:
— Старший менеджер Ким, вы не вняли нашим предупреждениям! Мы видим, что вы продолжаете настаивать!
Кын издал звук между покашливанием и хмыканьем. Он в самом деле не понял, о чём речь, но решил, что признаваться в этом нельзя.
— Вы слишком любопытны, старший менеджер Ким, — подумав, добавил заместитель Чхве.
Кын знал это и без них. Наверное, стоило что-нибудь сказать, и он, поискав варианты, ответил тон в тон:
— Вас это смущает, заместитель Чхве?
У директора Кима дёрнулась верхняя губа, и он стал точь-в-точь как кролик, Кын
Кын ждал, что ещё они скажут. Если они попытаются прямо сейчас (или попозже, чужими руками) напасать на Ким Санъмина, Кын с ними справится. И потом, возможно, напишет заявление, чтобы попортить им кровь.
Но лучше бы они что-нибудь сказали, что-нибудь полезное, дали бы какой-нибудь намёк, где спрятали этот проклятый проект.
Пока они переваривали ответ «Ким Санъмина», внезапно осмелевшего и даже обнаглевшего, Кын их рассматривал. В них не было червей, но и чистыми этих людей он бы не назвал. Источенные жадностью, завистью, властолюбием, но больше всего — страхом. Черви бы прогрызли их в один миг.
Дёрганый кролик, наконец, поднялся с кресла, угрожающие поставил ладони на стол и наклонился вперёд:
— Вижу, предупреждение начальника Кима тебя не убедило, — произнёс он, чуть брызнув слюной на стол.
— Начальника Кима? — Кын изобразил искреннее недоумение. Он же и впрямь не знал, предупреждал начальник Ким кого-то о чём-то или нет. Память об этом исчезла.
— О, он должен был меня о чём-то предупредить? — заговорил Кын, будто его осенила догадка.
— Две недели! — не выдержав, истерично заверещал заместитель Чхве. Странное поведение Ким Санъмина поколебало его представления о мире и лишило ориентиров в тумане жизненных путей. — Две недели назад!
— А… — Кын пожал плечами. — Две недели назад… Мы столкнулись поздно вечером в городе. Начальник Ким на ногах не стоял и ничего не сказал, кроме «кхр-кхр», когда его рвало.
Кын наглел всё больше. Он говорил с ними уже не как Ким Санъмин, а как Ли Кын, существо, старше их на века, видавшее много раз, как люди прогибаются под начальство, какие бы титулы и должности оно ни носило. Люди позволяли вытирать о себя ноги и называли это «верностью». Лично Кын больше любил таких, которые не соглашались с тем, что считали несправедливостью. И ценили своё право на волю. Он и сам был такой — и не служил Фантасмагории, хотя всё равно, встретив Небесную владычицу, назвал бы её «матушкой». Но, считал он, есть разница.
Он наблюдал, как корчит Дёрганного кролика и этого сморщенного заместителя Чхве, которого, пожалуй, можно называть Корешком. Поведение «Ким Санъмина» собьёт их с толку. Они не уволят его прямо сейчас, сперва захотят понять, что с ним не так. Занервничают — и, может, выдадут себя.
И тогда Кын отыщет проклятый план, или проект, или хоть что-то полезное.
— Доказательства уничтожены, — проскрипел Дёрганый кролик, внезапно расслабляясь и принимая добродушный вид. Он сел обратно в кресло и с улыбкой наблюдал за Кыном. — Хватит искать, только время потратишь зря. Не остановишься — не работать тебе в этой отрасли.