Сердце Ёксамдона

Толстова Ольга

Казалось, пока говорил, он убеждал самого себя, что всё правильно. И теперь наконец зазвучал как раньше, даже усталость — в семь утра — прорезалась.

— Вот так, так и сделаем, — закончил он. — Самому интересно, что сегодня произойдёт. Не знаю уж, хватить тебя или ругать. Отсыпайся сегодня или что там…

— Спасибо, начальник Ли, — ответила Юнха искренне.

После разговора на неё и саму навалилась сонная усталость — неизвестно с чего. Снова на погоду пенять не получалось: день был хоть и не солнечный, но и пока без дождей. Юнха на минутку присела на диван,

закрыла глаза, слушая, как Мун готовит завтрак, и будто провалилась в сон.

Глубокий, как котловина или ущелье, полное белёсого тумана. Там тонул не только свет, но и звуки исчезали. Там не было ничего.

Очень спокойно.

Пока через тишину и покой не пронёсся электрический разряд.

И Юнха пробудилась рывком — от боли, прошедшей через всё тело, и закричала. Мун что-то уронил на кухне, бросился к ней, но боль уже ушла, оставив затихающую судорогу в пальцах.

Нити дрожали, снова видимые, и не все они были целыми. Она уже знала это ощущение, так было, когда Ли Кын попал в беду, и теперь Юнха понимала, что оно означает. Она схватилась за ту нить, что дёргалась и слабела с каждым мигом, вцепилась, что было сил, и пальцами, и мыслями, и сердцем — и удержала в последний момент, не всё, но хоть что-то, хоть призрачную тень нити, недавно такой крепкой.

Наверное, Мун тоже видел это или почувствовал, потому что не стал спрашивать, что случилось.

Он спросил, став мрачнее тучи:

— Кто? Кто на этот раз?

—

Люди много разного говорили о Западных землях под западными небесами, и хоть и вправду берегли то место широкие реки, и без огненной тоже не обошлось, было оно бесконечным полем цветов.

Садом, в котором обитал хранитель с изменчивым ликом. Муну садовник не обрадовался.

— Снова вы, — буркнул он. — Ну хоть только вдвоём, а не всей семейкой…

И пошёл по своим делам, демонстративно повернувшись спиной.

Мун завертел головой, пытаясь понять, а кто второй-то, и увидел шестого брата, нерешительно мнущегося на самом краю поля.

— Откуда ты здесь, хёнъ? — спросил Мун.

Шестой брат виновато пожал плечами:

— Я услышал, как ты вернулся с земли людей… и пошёл за тобой.

— Остальным-то, поди, всё равно, — скрывая горечь, пробормотал Мун.

Шестой брат отвёл глаза:

— Я и сам их почти не вижу.

Казалось, каждый раз, как Мун возвращался, мир духов менялся к худшему. И всё быстрее.

— Зачем ты здесь, на поляне? Опять нужно кому-то волшебство? — спросил шестой брат. — Я могу тебе помочь?

— Не знаю, можешь ли. Я ищу душу одного человека.

— Покойного?

— Нет, но и не сказать, что живого. Пойдёшь со мной?

Шестой брат явно обрадовался:

— Да, пойду.

Хотя помочь брат не мог, потому что не знал Ким Санъмина, идти про бесконечному, одинаковому, куда ни кинь взгляд, цветочному полю вдвоём было приятнее. Вот что оно умело, так это внушать одиночество — и человеку, и духу.

И душам, что застряли здесь, ожидая дальнейшей судьбы. Кто-то не мог двинуться дальше из-за случившегося

при жизни, другие всё ещё обдумывали выбор, для третьих это было наказание, четвёртые будто надеялись на что-то, что-то не могли отпустить. И были и те, кто, как и Ким Санъмин, зависли между жизнью и смертью. Хотя, пожалуй, причина и обстоятельства у него были уникальным.

Мун шёл, держась той едва заметной нити, которой не давала порваться только воля Юнха. Его собственная связь с Ким Санъмином была, разумеется, никакой — не выстроишь же её из клочка когда-то испытанной ревности и сочувствия пусть искреннего, но малознакомому человеку.

Нить петляла, почти терялась меж цветочных бутонов на высоких стеблях, но наконец привела к стоящей неподвижно полупрозрачной тени.

Ким Санъмин не ответил, когда Мун позвал его.

Не ответил и во второй раз.

Но в третий всё же чуть приподнял голову, хотя смотрел всё равно в ничто, в прозрачный, навсегда утренний воздух над цветочным полем.

— Помнишь, что случилось с тобой недавно? — спросил Мун, стараясь говорить спокойно и не спугнуть тень.

Ким Санъмин наклонил голову, потом кивнул.

— Ко мне кто-то уже приходил, — прошелестело в воздухе едва разборчиво.

— Кто-то?

— Такой, как ты.

— Имеешь в виду, кто-то из Фантасмагории? Чосынъ сачжа? Или какой-то другой дух?

— Он сказал… — тень задумалась. — Что мы уже встречались — на земле. И теперь я принадлежу ему.

— Тот, кто напал на тебя… — понял Мун. Холодная ярость вспыхнула в нём — обжигающе ледяной шар, что заставляет забыть человеческое. Мун с трудом подавил её, иначе, выйдя наружу, она уничтожила бы не только цветы вокруг, но, возможно, и эту едва держащуюся тень.

— Ты знаешь его? — хрипло спросил Мун. — Он назвал имя?

— Нет. Но он пытался…

— Что?

— Разорвать меня.

— Наверное, его связи с миром людей, — тихо подал голос шестой брат, замерший неподалёку. Он сумел разобрать последние слова тени, пусть она и говорила тихо.

— Да, именно так, — согласился Мун.

Он отступил от тени, которая тут же склонила голову, уставившись на цветы под ногами.

Кто-то пытался уничтожить связь Ким Санъмина с миром людей, чтобы наверняка низвергнуть его в посмертие. Бессмысленное действие, если только само существование Ким Санъмина — именно этого человека в именно этом перерождении, именно с этими воспоминаниями — не угрожало каким-то образом напавшему.

Может быть, Ким Санъмин видел что-то, что сейчас не может вспомнить. Может быть, он знает имя. Того, кто создал гнилой портал под Ёксамдоном.

Или может как-то привести к нему — создателю портала.

Мун стиснул кулаки.

— Ты можешь отомстить ему, — сказал он. — Понимаешь? Ты имеешь право на отмщение.

— Но я не хочу, — прошептала тень. — Ничего. Раньше… я хотел вернуться… к кому-то… я теперь не помню. Теперь — не хочу возвращаться.

— Если ты потребуешь права отмщения, судьба приведёт тебя к тому существу! — настаивал Мун с нарастающим отчаянием. И понимая, что слова его, конечно же, бесполезны.