Серебряный меридиан

Олломоуц Флора

СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН

— Это моя любимая, — обрадовался он. — Только я не все слова

помню. Там много цветов и красок.

Она поставила цитру, взяла кувшин и снова разлила вино по кружкам.

— Могу я спросить, Ви? У тебя что-то стряслось?

— Да. Стряслось. А пойти некуда, — и тут же поправилась, —

Джек, прости меня! Пришла к тебе и говорю «некуда»! Это не

в том смысле, поверь!

Он растерялся.

— Значит, у тебя нет этого…

ну, как бы это сказать…

Виола улыбалась.

— Кого? Жениха, возлюбленного?

— Да.

— Нет. Не возьму в толк, почему, — оглядывая себя, улыбнулась Виола.

— Я тоже… не возьму, — сказал Джек надтреснутым голосом.

Она с удивлением посмотрела на него.

— Я… просто хочу сказать, что ты, если бы только захотела…

— Я давным-давно захотела, дорогой. Но, видно, одним хоте-

нием этому не поможешь.

Она взяла цитру и снова тихо запела:

Пойдем глядеть с крутых высот,

Как пастушок стада пасет,

Под шум ручья в полденный час

Внимать, как птицы славят нас.

Из роз я там совью шалаш,

Сложу из маков вензель наш,

В цветах, как в раме, будешь ты,

Одежда, ложе — все цветы.

Вплету в солому пук цветов,

И пояс для тебя готов

С застежками из янтаря

И в бляшках, алых, как заря.

И это все — тебе одной,

Приди же, будь моей женой!*.

* Шекспир У. Песни для музыки (пер. В. Левика).

282

ЧАСТЬ II. ГЛАВА X

— Обязательно запомню все слова, — прошептал Джек.

— Ты хочешь кому-то ее спеть?

— Да… Тебе.

Он опустился перед ней на колени.

— Виола, я знаю, кто ты и кто я. Ты пришла ко мне сейчас с пе-

чалью в сердце. И я был бы последним ничтожеством, если бы

просил тебя остаться со мной. Но я хочу этого. Поверь мне, я овла-

дею мастерством и буду лучшим, чтобы стать достойным тебя. Я

отдам тебе свою жизнь, я буду служить тебе. Доверься мне! Ты

узнаешь самое преданное сердце на свете. Ты единственная из

всех, кого я знаю, кто достоин любви. Прими меня таким, какой

я сейчас, и я сделаю все для

тебя. Я люблю тебя.

Она мягко прикрыла ладонью его губы. Он сжал ее руку, прижал

к лицу и держал молча, не отпуская. Прошло несколько секунд или

минут в молчании. Потом Джек сказал, не глядя на нее.

— Я буду служить тебе верой и правдой, где бы ни было.

— Пообещай мне, Джек.

— Все, что попросишь.

Она улыбнулась.

— Ни одной женщине, кроме меня, потому что ты это уже опро-

метчиво сделал, не обещай сделать все, не услышав сначала ее

просьбы. И еще…

Он ждал.

— Поверь, Джек, все слова, какие ты сейчас сказал мне, через некото-

рое время тебе обязательно снова пригодятся. Запомни их и сохрани

в своем сердце. Добром и трепетом. Слова ужасны, Джек. Самые прекрас-

ные из них могут выглядеть в отражении зеркал самыми жестокими.

— Зеркал?

— В сердце, Джек. Прости меня — сейчас я не смогу солгать. Не

здесь. Не сегодня. Не я. Прости меня, Джек.

Он с трудом справился со слезами. Виола вспомнила, как точно

также сама стояла не столь давно на коленях перед Ричардом и го-

ворила ему о своей готовности вечно служить ему верой и прав-

дой. Джек первым нарушил молчание.

— Я больше не буду докучать тебе. Я пойду в мастерскую. Оста-

вайся здесь, тебя никто не потревожит.

Виола вздохнула. Даже в хмельную ночь собеседник вынужден

покинуть ее. Еще два часа назад она была уверена, что ни в ком не

283

СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН

может пробудить страсти, и вот получила первое в жизни призна-

ние в любви. Немыслимый театр, в котором коллизии превращают

своих героев — достойных и сильных людей — в тривиальных

участников ни к чему не ведущего фарса. Она, Ричард, Жаклин, Уильям, Энн, Джек — сколько может длиться эта череда невостре-

бованных влюбленных? Принять любовь Джека? Она представила

себя рядом с ним и поняла, что выглядит его старшим братом, потом, вообразив себя в платье невесты, показалась самой себе

его матерью. Кошмарное видение. Нет, она могла быть расточи-

тельницей своей жизни, но не чужой.

Уильям в эту ночь, лежа без сна рядом с Энн в своем новом страт-

фордском доме, думал о том же — о любви и судьбе. После бурной, жаркой и ласковой близости, в возможность которой оба уже от-

казались верить, он забылся недолгим сном. А проснулся с мыс-

лями о сестре. Даже к этому размягчающему сердце и утешающему

душу покою рядом с женой он обязан Виоле. Не он, а она почув-