Сестра Моника
Шрифт:
Избавь от оков нас
Презренного тела
И раскрой тюрьму наших душ.
Потом я стояла вместе с ними перед высокими железными воротами... Дон Цезарь поднял мои юбки и исподнее и держал их в руке вместе с громадным замком от чугунных ворот, он... велел мне встать на четвереньки и оттопырить зад, а дон Мануил принялся жестоко сечь меня березовой розгой, и я почувствовала, что моя кровь потекла во второй раз, причем сильней даже, чем у святого Януария[201]. ...Я кричала, а зрители декламировали a gara, сначала справа:
С одной стороны дешево, с другой - наоборот.
По миру шатается проклятый род -
Сестру брат грабит без чести.
Потом слева:
С
Один был слугою, другой глядел в рот,
Не всегда хозяин на месте.
С последней строчкой занавес упал; загрохотали и открылись створки железных ворот; и я стала засыпать во сне с мыслями из Сираха[202]: «Публичное наказание лучше, чем тайная любовь», а надо мной звучало: «по Воскрешении вы не сможете ни свататься, ни быть сосватанными».
Но я не могла заснуть во сне! Я будто бы очнулась в гробу; с распятием в руке я поднялась и увидела себя в храме Диа-На-Сор[203]. Государство должен был он презирать; он считал его мыслящей машиной, заведенной, разросшейся, набрасывающейся тут и там, никакого уважении к Я, повсюду власть обыденности... и... скотское, счастливый... [23]
– --------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
23
Anima humana non est immortalis per suam essentiam.
– Anima humana est sua natura immortalis.
– Anima etiam separata a corpore cogitare potest.
– Nulla vis creata existere potest, quo minus mens existat, mens existere sine essentialibus nequit: at inter essentialia animae est vis confuse aeque ac distincte cogitandi, ergo fieri nequit, ut hac vi mens nostra per vires hujus universi destitatur.
– Sic canis, si ei flagellum ostendas, qui semel aut iterum vapulavit, mox fuga et calmore prodit denuo in se reproductas esse longam absentiam tandem domim redeunzem cernit, variis laetitiae signis resuscitatis in se pristinorum beneficiorum ideas conscientiasque palam facit etc. etc. etc. Bruta ergo facultate cogitandi praedita sunt etc. etc. etc. Etc.[204]
Дорогая Мальхен! Вчера я неожиданно была вынуждена прервать свое письмо с описаниями важных решений и поучений моего доброго Жерома... Подумай только! Твоя мать, Луиза, графиня фон X. у меня в гостях!..
Графиня фон X.?
Да! Да!.. Граф фон X. самым оригинальным способом на свете познакомился с ней в купальнях Бадена в Швейцарии... Прежде, однако, ты должна узнать, что твой отец и Бовуа закололи друг друга. Они оба должны были трагически погибнуть, Бовуа - оттого, что из набожного христианина он превратился в жалкого еврея, а твой отец потому, что истинное, справедливое и четвероякий корень Шопенгауэра[205] для него значили больше, чем доброта и красота твоей матери...
«В век фантазии человек живет без царя в голове», имел обыкновение повторять граф фон X., когда речь заходила о каком-нибудь безрассудстве, которое совершает человек. Он считал всех людей в определенной степени фантазерами, а бремя, которое они несут, вдвойне тяжелым, а значит и любовь к ним вдвойне обязывающей.........То, о чем я пишу вкратце, твоя мать расскажет тебе потом сама: граф как-то раз испытывал жеребца соловой масти, граф был высокого роста и поэтому прямо с земли запрыгнул на крепкую, словно железо, спину великолепного зверя... Все зааплодировали... Луиза подошла к нему, ее красота и элегантное купальное платье притягивали взоры, и прямо в лицо заявила графу, что она-де на его сивого так может вскочить, как даже Пентесилея с Тамирис [24] не умели... И она сдержала слово; как только граф спрыгнул с лошади, она подняла платье до самого пояса и с такой быстротой, раскинув ноги прыгнула сзади и оседлала необъезженного зверя, что даже Чиарини[206] не смог бы этого достойно изобразить...
24
Пентесилея была дочерью Марса и царицей амазонок; она убила Ахилла, а Тамирис, скифская царица, убила Кира.
С этого времени граф фон X. стал ее обожателем, а когда, наконец, вместе с «Леонтиной» Коцебу[207] пришло известие о том, что луизин супруг вместе с Бовуа собственноручно лишили себя жизни, то граф заинтересовал Луизу еще больше.
Между тем, домашний врач прописал графу поменять купальни Бадена на купальни Пьемонта, и граф, который, с тех пор, как переболел в детстве оспой и лишил девственности камеристку, ни о болезни, ни о здоровье ничего толкового сказать не мог, слепо последовал совету врача.
Твоя мать поехала с ним, и в Пьемонте для нее открылось новое поле боя. Ты, конечно, знаешь про неодолимую прелесть своей матери, дорогая Моника! Но ты будешь изумлена, что ее вид... Достаточно! Весь Пьемонт, иностранцы и местные жители были бешено, без памяти в нее влюблены. Когда она появлялась на променаде и приподнимала свое легкое платье так, что показывались восхитительные икры, а иногда даже и подвязка, порой - голая коленка, а то и белоснежная нижняя рубашка, то все вокруг замирало в сладостном восторге, и никто и не думал о своей болезни...
Четыре студента даже поклялись друг перед другом жизнью, - или овладеть ею и насладиться, или умереть... и божественный промысел, казалось, благоприятствовал их гнусному намерению.
Графа фон X., закоренелого холостяка сорока девяти годов, неожиданно хватил удар, тогда-то он и вспомнил обо всех грехах своей молодости; он завещал Луизе владение Фламмерсбах, тридцать тысяч гульденов годового содержания, обвенчался с ней и испустил дух в ее объятиях, не дожидаясь, пока второй удар напомнит ему о смерти...
Луиза тяжело перенесла смерть графа, ты же знаешь ее неравнодушное сердце - ей опротивел и Пьемонт, и пресмыкающиеся перед ней любовники...
Она собралась, тайно покинула Пьемонт и направилась к своим поместьям...
На полдороги к ее владениям как раз начинаются мои поместья. Березовая рощица с романтическими полянками, окруженная гесснеровскими[208] буками, отделяет владение Лебенсциль от городка ***.
Четыре студента, про которых я тебе написала, и в каждом преобладал свой телесный сок, преследовали ее станция за станцией... Я рассказываю тебе, что она мне рассказала, и как получилось, что я застала ее вместе с этими студентами...
Паулини, медик из Иены, Хильдебрант, теолог из Марбурга, Бек[209], юрист из Геттингена и Будеус[210], философ из Галле, заключили этот союз. [25]
У Паулини при себе был пистолет, у Бека - шпага, у Хильдебранта - казацкая сабля, а у Будеуса - труба.
Еще с ними был слуга, гасконский портной, которого они окрестили Jean de Paris, он был отличным скрипачом и такие пьески и пьесы наигрывал!.. А теперь представь себе, дорогая Мальхен! как эта безумная процессия проезжала по нашей почтенной Германии.
25
Паулини, автор книги «Целебные грязи» достаточно известен.[211]
Хильдебранд - Григорий VII[212] - «Адский пламень» забыть невозможно.
Бек написал: de ео quod justum est circa stupriim? о беременностях девственниц и вдов, Нюрнберг, изд-во Лохнера, 1741. О беременностях женщин он ничего не знает - но довольно увлекательны такие пассажи: «Миранда хвалилась своими прелестями, задрав юбку». Budeaus, elementa philosophiae practicae. 8. Halle 1719, весь тираж раскуплен.