Сфинкс
Шрифт:
Внезапно объектив камеры загородила чья-то рука, и экран почернел. Перед зрителями снова появился Робин Дэй, но мне не пришлось выслушать его комментарий показанного сюжета. В комнату ворвалась дежурная сестра.
— Мистер Уарнок, ваш брат пришел в себя!
Гарет все так же плашмя лежал на кровати, но теперь его голова была повернута набок — он смотрел на черное небо за окном палаты. Я боялся, что его мозг поврежден и он останется умственно неполноценным.
— Гарет, это я, Оливер.
— Значит, я вернулся обратно на планету?
Голос
Гарет, пораженный, что видит меня настолько потерявшим самообладание, сжал мне руку.
Удивленные его быстрым выздоровлением, врачи все-таки заверили меня, что мозг брата не пострадал. В половине шестого утра я вышел в пахнущий дезинфекцией узкий зеленый коридор, опустил монеты в телефон-автомат и набрал номер жилища Гарета. Трубку взяла Зоя. Я рассказал ей новости и дал возможность поплакать от радости. А когда отходил от таксофона, окинул взглядом коридор — в нем не было никого, кроме больничной уборщицы, возившей шваброй по плиткам пола.
Прежде чем вернуться домой, я заехал на Примроуз-Хилл и поднялся на холм. Восход в тот день был самым вдохновляющим из всех, что мне приходилось видеть: огромный красный шар поднимался над Лондоном, окрашивая перистые облака в коралловые, голубые и розовато-лиловые тона. На вершине холма у меня появилось чувство абсолютной власти. Мне показалось, что я обрел способность командовать, кому в городе просыпаться, а кому спать. Это пьянило, будто я вознесся над всеми, распростерся вне пределов лежащих предо мной жизней. Видимо, то же чувство испытывал Нектанеб, когда ощутил власть над жизнью и смертью людей и возомнил себя живым богом. И Моисей, стоя перед вздымающимися ввысь стенами воды. Возможно ли это?
Домой я возвратился измученным, но в приподнятом настроении. Рухнул на диван и тут же заметил мигающий огонек стоявшего рядом на столике автоответчика. Нажал на кнопку, и в комнату ворвался голос Йоханнеса Дю Вура, который требовал, чтобы в десять утра я встретился с ним в отеле «Ритц», — гнусное напоминание, что я все еще у него на жалованье. Я понятия не имел, что южноафриканец находится в Лондоне, но это было совершенно в духе Дю Вура — он всегда объявлялся в самый неподходящий момент. Я сверился с часами: до встречи оставался час.
Построенный в 1910 году, «Ритц» оставался в Лондоне одним из последних бастионов старорежимного обслуживания. В первые годы в Лондоне я, северянин из рабочей семьи, чувствовал себя неловко в его роскошном сводчатом вестибюле с хрустальными люстрами и мраморными напольными вазами, словно боялся, что гостиничный персонал почувствует во мне самозванца. Но, познакомившись со своими клиентами, вскоре научился перенимать повадки другого класса — по крайней мере изображать спокойное безразличие и принимать услуги так, словно я давно к этому привык. Исполнительный директор компании «Геоконсалтанси» и мой работодатель Йоханнес Дю Вур считал, что я до сих пор испытываю
Йоханнес, втиснутый в кресло в стиле Людовика XVI, неловко поерзал. По сравнению с его грузной фигурой стол с льняной скатертью, серебряным чайным прибором и тонким фарфором показался совсем маленьким. Он пригубил из чашки и с отвращением поставил ее на место.
— Господи, слабый как моча! А еще говорят, что здесь единственное место, где умеют заваривать чай. Беда с вами, англичанами, — больно уж вы самонадеянные и высокомерные. Будь осторожен: иногда я испытываю то же самое по поводу твоей хваленой интуиции.
— Какое это имеет значение, если я добиваюсь результата?
Официант с подносом ячменных лепешек, слушая раскатистый голос южноафриканца, колебался. Я поманил его к столику.
— Попробуйте ячменную лепешку. Вы знаете, что еда вас успокаивает.
— Да пошел ты, Оливер! Если бы ты недавно не овдовел и если бы не был лучшим геофизиком из всех, кого я знаю, я бы вышиб тебя еще вчера. Кстати, прими мои соболезнования.
Огромная лапа Йоханнеса смела несколько лепешек с подноса к себе на тарелку.
— Спасибо. И еще спасибо за венок.
— Протея. В Египте эти цветы чертовски трудно достать. Знаешь, я плакал, когда узнал о смерти Изабеллы. Отличная была девчонка — сильная, эффектная, страстная. Слишком хорошая для тебя.
Я смотрел, как он наваливает на лепешки полную ложку сметаны и добавляет к ней изрядную толику клубничного джема. В «Геоконсалтанси» ходили разговоры, что исполнительный директор настолько растолстел, что в самолете больше не влезает в кресло в салоне первого класса, и поэтому задумал приобрести частный самолет с мебелью на заказ.
— Зачем вы приехали? — спросил я его. — По-моему, я ясно дал понять, что беру отпуск на несколько недель.
— А что, похоже, что мы сейчас работаем? — По подбородку южноафриканца сбегал ручеек джема, но он продолжал невозмутимо уничтожать лепешки. — К примеру, та, последняя работа — я изучал геологию, карты, результаты сейсмического анализа, но не увидел ничего на той глубине, а ты все-таки настоял на бурении.
— Вы не правы. Кое-что там все-таки было. Данные казались мне совершенно очевидными.
— Тебе — может быть, но никому другому. Ты, Оливер, становишься по-настоящему рискованным разведчиком: расшифровываешь знаки, которых никто не видит. Даже голландцы начинают считать тебя чудиком. Ты слишком полагаешься на интуицию и недостаточно — на науку.
— Не согласен.
Я понимал, насколько неубедительно это прозвучало. Йоханнес тем временем продолжал тираду, не обращая внимания на мои сомнения.
— Приведу еще пример: работу в Нигерии, где ты делал расчеты. Ты прислал мне размеры и глубину залегания нефтеносного слоя еще до того, как были получены результаты разведки. Как ты это объяснишь?