Шизофрения
Шрифт:
Освобожденная кошка сиганула в сторону. Александра упала на заднее сиденье и провалилась в спасительное тепло…
— Досточтимый Магистр, Астролог с компанией собираются сделать это в марте в Египте в день весеннего солнцестояния в каких-то «Светочах».
— Где это?
— Можно предположить, что они имеют в виду Великую пирамиду.
— Следите за ситуацией. Удалось ли найти графа и эту, как ее там, помощницу?
— Клариссу.
— Да-да, Клариссу.
— Пока нет. Но есть информация, что они где-то на Тибете.
— Вот именно — где-то. Тибет — это не квартира и даже не Париж. Подключите наших китайских друзей. Что со статуей, которую сделал граф? Удалось ее забрать?
— В доме, по-прежнему, круглосуточная полицейская охрана.
— А русская мадам доктор?
— Она в Москве, но сменила телефон. На ее имя номер вообще не зарегистрирован. На работе и в квартире у матери не появляется. Говорят, она в отпуске. А главный врач — ее приятель — где-то на горных лыжах катается.
— Может быть, у нее есть еще жилье?
— Может и есть, но нигде не зарегистрировано. Наши друзья говорят, что у них там сейчас «дачная амнистия».
— Что это означает?
— Это означает, что нет единого полного реестра загородной собственности и земельного кадастра, а в рамках «амнистии» зарегистрировали собственность процентов десять-пятнадцать граждан.
— И когда процесс завершится?
— С их бюрократическими проволочками в лучшем случае через десяток лет.
— А что, в России у нас нет друзей в силовых структурах?
— Есть. Но у них много чего поменялось. Деньги их больше не интересуют.
— Как забавно! И что же тогда их интересует?
— Только власть.
— Хм, может и нам пора в Россию перебраться?
Толстое ватное одеяло не согревало. Линялая байковая пижама, потерявшую форму и окраску в борьбе за долгожительство — тоже. Александра лежала, свернувшись калачиком, силясь унять крупную дрожь в теле и неприличное клацанье зубов, которые, движимые руками невидимого барабанщика, выбивали дробь, отказываясь замирать и при открытом, и при закрытом положении рта. Она слышала, что в ванной льется вода, а на кухне гремят кастрюли, в которых, наверное, Сашечка опять будет варить перловку.
«Ну, и пусть, — думала она равнодушно, отпустив мысли гулять по комнате. — Лучше умереть от каши, чем от холода». Прикрыла глаза. Почувствовала прикосновение к ступням ног, но глаза открывать не стала.
— Здесь не больно? — услышала голос Онуфриенко.
Покачала головой.
— А прикосновение почувствовала?
Кивнула.
— Это хорошо. Может, выживешь, — с нарочитым оптимизмом в голосе сказал он.
Александра пожала плечами и снова затряслась от прокатившейся по телу волны озноба.
— На пол ложись!
Край одеяла отлетел в сторону.
— Зачем это? — попыталась возразить она, снова натягивая на себя одеяло, но повернув голову, обнаружила на ковре рядом с кроватью уже расстеленный шерстяной плед.
— Да ладно, ложись, говорю! Я массаж сделаю, — Онуфриенко начал энергично растирать ладони.
Александра помотала головой и запахнула пижаму на груди.
— Нужна ты мне больно! — Сашечка состроил пренебрежительную мину.
Она хотела возмутиться, но не смогла, потому что снова заклацали зубы.
— Ладно, пижаму можешь не снимать, — сжалился он.
Со вздохом она опустилась на пол, легла на живот, но глаза закрывать не стала, а повернув голову, наблюдала как Сашечка зажигает ароматические палочки и ставит по две в ноги и в изголовье. Тоненькие струйки дымящегося серпантина приятно защекотали нос.
— Ну, значится, начали, — услышала его голос и почувствовала, что пижаму с нее все же снимают, а потом щедро поливают спину маслом и втирают в кожу… Закрыла глаза…
— Сейчас, моя хорошая, сейчас согреешься, — слышала как приговаривает Онуфриенко, выгоняя из ее тела озноб и холод, на смену которым пришло легкое покалывание и отрешенность, которые уносили еще не оттаявший мозг в мир спокойствия и безразличия…
В полузабытьи почувствовала, что в рот ей вливают напиток, похожий на чай с молоком и… солью? Хотела было сказать что-нибудь про гадость, которой он вечно ее пичкает, но провалилась в расслабленное небытие…
…Неважно выглядишь, детка! — Бэс, расположившийся на краю кровати, непринужденно закинул ногу на ногу. — Однако ж замечу, что отогреваться лучше на солнце. Свет полуденного Ра — лучшее средство от холода! — сказал он проникновенным голосом рекламного агента. — И вообще, не понимаю, какой идиот придумал селиться в местах, где нет моря и так холодно? — он зябко поежился и потер плечи. — У нас возле Нила урожай четыре раза в год, а у вас? Лето — три месяца! Из снега — не вылезаете! В валенках ходите! Лес на дрова изводите! Дикость какая-то, честное слово!
— Мы дровами печки давно не топим, — возразила она. — У нас и печек-то почти нигде нет. У нас — газ и электричество.
— А ты в глубинке вашей давно была? — состроил он уморительную рожицу. — Там слова газ и электричество — как заклинания безымянным богам произносят.
— У этих богов имена есть, — возразила Александра. — И их все знают.
— Богов не только знать, но и поклоняться им надо, — наставительно сказал Бэс. — Жертвоприношения делать, чтобы задобрить. Я вот, например, конфетки люблю и молочко, а лучше — сливки, — глянул искоса, проверяя, поняла ли намек.
— Зачем нашим богам жертвоприношения, когда у них и так все есть?
— Как зачем? Для порядка и почета. А то какие же они боги, если им жертвы не приносят.
— Ну, ты скажешь тоже, не приносят! В сберкассе каждый месяц в очереди народ стоит, чтобы коммунальные жертвы принести.
— Какие ж это жертвы? Жертвы — это когда от чистого сердца, добровольно. А в сберкассе — это чисто дань. Не отдашь — так свет отключат или газ.
— Слушай, а ты чего ко мне ходить-то стал? Поговорить больше не с кем?