Шизофрения
Шрифт:
В секции молочных продуктов мама, окинув взглядом контейнер с упаковками молока, приказала:
— Пакет молока мне возьми. Моего, — уточнила иезуитским тоном.
Последнее слово было испытанием, поводом упрекнуть дочь в том, что та до сих пор не знает, какое молоко предпочитает мать. Александра нерешительно протянула руку к пакету с нежирным молоком.
— Я, к твоему сведению, пью пятнадцать без… середины, — окинув дочь уничтожающим взглядом, бросила та.
— Мам, я не поняла! — робко сказала Александра, отчаявшись решить задачу.
— Я же сказала, пятнадцать без середины! — мать повысила голос. — Не понятно, что ли? Я бы тебя не просила, но сама не могу по этим горам скакать и выискивать. Ну, вот же оно! Издеваешься, что ли?!— ткнула пальцем в пакет с надписью «1,5 процента жирности».
Александра потянулась к пакету.
— Стой! Не клади в телегу. Я поглядеть должна, — одернула ее мать, достала очки и принялась внимательно изучать надписи на упаковке. — Нет, ну ты посмотри, наглость какая! Ты видишь?! — сунула пакет в лицо дочери. — Вроде наше молоко, советское, а на коробке написано по-английски. Найди мне советское молоко! Девушка, — схватила за рукав проходящую мимо покупательницу, одетую в белое пальто.
Та остановилась.
— Товарищ продавец, — в голосе мамы прозвучали строгие нотки безжалостного и бескомпромиссного народного контролера из докапиталистического периода. — Мне не нужно иностранное молоко! Я хочу советское. Со знаком качества. А не всякую иностранную дрянь. Найдите мне. А то у меня дочь, — сверкнула глазами в сторону Александры, — сегодня не в себе! Матери помочь не может!
— Мамочка, пойдем. Хватит, — Александра решительно отобрала у матери пакет, положила в тележку и крепко взяла старушку за локоть. — Это молоко — от отечественных производителей, — ласковым шепотом прошипела она, — просто на пакете написан производитель упаковки: «Тетра Пак».
— Ты что?! — немедленно возмутилась та, вырываясь. — Отпусти меня! Драться решила? Бьешь мать родную? — неожиданно сильно толкнула Александру, которая даже потеряла равновесие и почти упала на руки проходящего мимо мужчины.
— Извините, ради бога, — смущенно улыбаясь, повернулась она к спасителю, растерявшемуся не меньше, чем она сама.
— Ишь, весело ей! — заметив улыбку на лице дочери, завопила мать, подбоченясь. — Только в голове и есть, чтобы мужикам головы крутить. Уже хахаля себе в магазине завела! В минуту!
Мужчина испуганно отпрянул, видимо, опасаясь обвинения в попытке изнасилования.
— А мать бьет! — жалобным голосом посетовала старушка повернувшимся на шум покупателям. — Бье-е-ет меня… Мать родную. Что не так — сразу руки распускает. Молотком по ногам бьет. По коленкам. А сама-то из психушки своей не вылезает. Вот как! — на глазах у нее выступили слезы.
— Как вам не стыдно, девушка! — возмущенно воскликнула пожилая женщина, укоризненно глядя на Александру.
Вдохновленная поддержкой народных масс, маман запричитала:
— Я ее поила, кормила, а она приходит ко мне, когда дома меня нет, без спросу все полотенца перевешивает, зубную пасту прячет, туалетную бумагу себе отматывает. Силы моей нету, — смахнула слезу. — Вот так и коротаю дни одна, а дочери все не до меня…
С туалетной бумагой маман немного переборщила, поэтому случайная союзница ретировалась, опустив голову.
— Мамаша ваша? — негромко спросил мужчина, сочувственно улыбаясь.
— Ну да, — усмехнулась Александра. — Об этом уже весь магазин знает. А я — дочь-злодейка. Вы ж слышали. Великая актриса в ней умерла. Точно умерла, — громко повторила она, пристально глядя на страдалицу.
— А-а, — немедленно подхватила та тему. — Чтоб я умерла, хочешь? Ждешь — не дождешься! Подожди. Немного осталось. Я уже чувствую — месяца не протяну. Помру!
«Да ты уже двадцать лет грозишься!» — хотела сказать Александра, но промолчала и решительно направилась к кассе…
На свежем воздухе маман немного поостыла и даже попросила сходить с ней в сберкассу за пенсией.
Александра сначала хотела отказаться, но потом решила, что горькую чашу лучше пить сразу, а не цедить маленькими глоточками несколько дней, хотя и высказала сомнения в том, что пенсию уже начислили. Но маман была решительно настроена получить именно сегодня.
В сбербанке, как обычно, народу было много. Пенсии выдавали два операциониста. Пенсионерка встала в хвост очереди, туда, где людей было поменьше. Минут через двадцать сотрудница банка сообщила, что деньги на счет еще не поступили. Отведя Александру в сторонку, мама скорбным голосом по секрету сообщила, что «эта фифочка — злая и ей никогда не нравилась» и предложила встать в очередь к другой сотруднице, которая «добрая и всегда ей пенсию дает». Доводы и возражения Александры она проигнорировала. Еще через двадцать минут, снова получив отказ, рассерженная старушка с воплями: «Они все здесь сговорились и денежки мои пенсионные крутят!» — попыталась устроить революционный митинг, но попытка была решительно пресечена «дочерью-злодейкой», вытолкавшей бунтарку на улицу…
…Наблюдая, как мать, прикрывая замок телом, отпирает дверь квартиры, Александра размышляла, уйти ей, или все же попытаться приготовить старушке обед.
— Входи уж, — примирительно сказала маман, распахивая дверь.— Только в доме ничего не трогай.
— Ну, что ты, мамочка, как ты могла подумать? — воскликнула Александра и, пройдя на кухню, открыла холодильник, чтобы положить туда продукты.
— Зачем это ты в мой холодильник залезла, а? Что тебе в нем надо? — немедленно услышала она окрик.
— Мам, я продукты кладу. Твои продукты — в твой холодильник, — голосом терпеливого психотерапевта пояснила она.
— Ладно, — смилостивилась маман. — Клади, но закрыть не забудь! — приказала она.
Про приготовление обеда Александра решила не спрашивать. Уже знала ответ. Предложила помыть ванну и туалет перед уходом и даже успела сделать шаг в направлении санузла.
— Нет! — мать подскочила со стула. — Не надо! Я бумагу только вчера новую повес… — все же осеклась она под взглядом дочери. — У меня хоть сил и не осталось, но себя обслужить сама смогу, — добавила гордо…