Шведское огниво
Шрифт:
Друзья его уже вернулись из кельи к очагу и, конечно, сочли оставленные пироги с медом своей добычей. С ними сидел и сам хозяин. Погашенная лампа была отодвинута на темный край стола. Здесь текла неспешная задушевная беседа, какие любят долгими вечерами вести мирные простые люди, которые никуда не торопятся. До Злата долетели последние сказанные слова. Собравшиеся за столом говорили на своем родном языке. Наиб вспомнил, что все они мохшинские, в разное время и разными путями занесенные из далеких лесов в блистательную столицу грозных ханов, на степные берега великой реки. Когда собеседники, обернувшись к нему, замолчали, он даже слегка пожалел об этом.
Правда, Туртас молчал и до этого. Отвернувшись к очагу, он пристально вглядывался в пламя, о чем-то думая.
– Вот хорошо, что ты вернулся! – искренне обрадовался Сарабай. – Я велел гуся зажарить, а они уже пирогов наелись.
Хозяин уже начал привыкать к присутствию Злата и, похоже, считал его почти своим.
– Мой спутник не обидел тебя?
– Пять иперперов! За пару пирогов и кувшин меда! Передай ему, чтобы заходил почаще. Ему комната не нужна?
– Помалкивал бы ты уже про свои комнаты. Постоялец твой так и не нашелся.
– Даст бог, к лету забудется! – беспечно отмахнулся Сарабай.
Злат повесил сушиться плащ у очага и примостился возле Туртаса, блаженно вытянув ноги к огню, как уже давно хотелось.
– Сарабай!
– Аюшки?
– Тулуп мне опять принеси. У тебя заночую.
Хозяин выскочил в свои покои.
– Ведьму решил подловить? – усмехнулся Туртас, оторвавшись от огня. – Чего вдруг удумал?
– Ты же тоже останешься здесь?
– Птички покормлены, вода налита. Старик, видно, сегодня уже не явится. Чего мне там одному слушать, как ветер в вербах гудит?
– Что-то раскисли мы с тобой. Я тоже не хочу идти домой.
– Нет у тебя дома, – жестко сказал Туртас. – Как и у меня. Дом – это жена, дети.
Оба долго молча глядели в огонь. Только притихший Илгизар вздыхал за спиной.
– Историю я одну вспомнил. Тем же летом случилась, как хан Тохта умер. Я тогда был кошчи – ханский соколятник. В степи дело было. Лето жаркое стояло, и двор откочевал севернее, ближе к Укеку. Тохта вообще те края любил. Многие тогда даже считали Укек столицей. Как раз середину года по-монгольски собирались праздновать, полно народа съехалось. Каждый хочет свои шатры на почетное место, к хану поближе. Нас с голубями и соколами отселили подальше. Пока не нужны. Вдруг скачет посыльный: беги срочно к хану! Буде в голубях нужда – сразу письмо бы привезли, вздумай хан внезапно на охоту отъехать – велели бы соколов прихватить. А я-то зачем? Дело оказалось невиданное и зловещее.
Рассказчик замолчал, нарочно нагнетая напряжение. Зачем? Злат насторожился: с чего вдруг потянуло этого матерого филина на страшные сказки? Поди, неспроста.
– Говорил со мной Тохта с глазу на глаз. Оказалось, на его маленькую дочку напал беркут. Та только-только ходить начала. Играли с нянькой возле юрты. Та ее буквально на несколько шагов отпустила, как вдруг с неба орел упал. Хорошо нянька была совсем близко, да и не робкого десятка. Едва еще тень мелькнула, как она к ребенку бросилась. Тот только и успел зацепить девочку за шею. Когти у беркута как бритва. Придись удар лапой хоть чуток в сторону – ничто бы не спасло девчонку. Повезло. Рядом старуха оказалась из тех, что кровь заговаривать умеют, сразу ребенка перевязали. Пока лекарь прибежал, та уже с матерью смеялась, опять играть просилась. Дочка эта у хана самой младшенькой была. Он в ней души не чаял.
– Баялунь? – словно ни к кому не обращаясь, спросил Злат.
Бывший ханский кошчи усмехнулся:
– Сразу на нее подумал? Вот и Тохта тоже. Слишком приглянулась ему молодая жена – мать этой девочки. Много времени с ней проводил. Она из наших краев была. Красавица, каких мало. Я ее знал хорошо. Они с моей сестрой подругами были. Только одна Урук-Тимуру в жены попала, а другая – самому хану. Она-то молодая была, беды не чуяла. А Тохта был не лыком шит. Чутко нос по ветру держал. Понимал, что Баялунь новая жена не по нраву. Сторожился. Охрана была хорошая. Да и нянька возле девочки неспроста такая боевая оказалась. Это и спасло. Меня хан спросил, часто ли орлы на людей нападают и можно ли их этому научить.
– У нас в деревне рассказывали, как филин ребенка утащил, – встрял Илгизар.
– Слушай больше! – отмахнулся Туртас. – Я таких историй на своем веку столько наслушался. По всему свету. Байки все это. Сам я с орлами почти не охотился, но что они на людей нападают, не верю. Человек – слишком сильный зверь, а добычу еще унести нужно, да и на земле ее могут отбить. Орел нападает, потому что хочет есть. Человеческая лютость и коварство ему чужды. – Помолчав, он заговорил совсем другим голосом. Злым и чужим. – А вот лютость и коварство человека не знают предела. Приучить беркута нападать на маленьких детей можно. Нужно только долго и упорно его натаскивать на эту дичь.
– Ты так и сказал Тохте?
– Так и сказал. Сказал, что думаю. Кто-то натаскал беркута на маленьких детей и выпустил его совсем рядом с шатром. Выпустишь подальше, да еще над переполненным людьми лагерем, – можно ведь и промахнуться.
– Ну и чем кончилось?
– Ничем. Где искать этого орла? Небо не оставляет следов. Да и, скорее всего, хозяева в тот же миг, как он вернулся с этой охоты, сожгли его в ближайшем костре. Чтобы и костей не осталось. Кроме того, Тохта мог мне и не поверить. Он же знал, что его молодая жена моя землячка. Да еще с моей сестрой дружна. Стрела-то в самую Баялунь направлялась. Сам знаешь, под нее многие копали. Мог Тохта подумать, что я нарочно на одну жену тень бросаю, чтобы положение другой укрепить.
– Когда это было?
– В июле где-то. Точно уже не помню.
– Тохте оставалось жить всего месяц. Возможно, он тебе и поверил. Только теперь об этом никто не расскажет. Ни хан, ни Баялунь.
– Пусть покоятся с миром. Над ними теперь другие судьи. На всякий случай Тохта приказал мне осмотреть место происшествия, опросить свидетелей. Вдруг что обнаружится. Только зря время потратил. Осмотрел и рану у девочки на шее. Точно след орлиный: борозды сверху и одна снизу. Ни с чем не спутаешь. – Туртас повернулся к наибу и пристально взглянул ему в лицо. – Не думал я тогда, что увижу эту отметину снова. Двадцать лет спустя.
Эти слова будто обрубили нить давней истории и перенесли рассказ в день нынешний. Подальше от сказочных страстей, заговоров, ханов, дворцовых интриг. На городскую окраину, в старый постоялый двор на окраине города, где к осени уже не осталось жильцов, весело горит огонь в очаге, а добродушный хозяин сейчас принесет жареного гуся. Вся та история совсем не вязалась с этим простым и понятным миром, казалась обычной сказкой, рассказанной темным дождливым вечером у очага.
Даже сам рассказ стал каким-то будничным и незамысловатым: