Скифская история
Шрифт:
Вместе с тем некоторые наблюдения показывают, что знания составителей и редакторов Истории о Казанском царствии об описанном совещании несколько отличались от представления, которое они хотели создать у читателя. В следующей статье КЛ говорилось, что царь "начат советовати с митрополитом, и з братиею, и з боляры, дабы свободити христианство", и вспоминается история русско-казанских отношений с начала царствования Ивана IV, которая и должна была, по традиции решения международных вопросов, обсуждаться на совещании.
В КИ, в конце рассказа об этом событии, приводится речь Ивана IV, в которой тот благодарит присутствующих за "совет" (какой?). Именно выслушав совет, царь "познахом, яко будет на ползу вам и мне", и добавляет: "Вопросиши бо, рече, отца твоего, и возвестит
Рассказ "Скифской истории" выглядит логичнее и в других аспектах (л. 76-77об.). Перед представительным собранием в Золотой палате царь обоснованно поставил вопрос: "...како бы <он> возмог поганым таковое их свирепство возразити?". Участники совещания "седше начаша советовати", оценивая многие несчастия, приносимые Крымским ханством Руси. Затем в своей "продолжительной речи" Иван IV выразил готовность последовать {429} примеру славных предков и "подвигнутися сам и со всеми своими воинствы государств Российских на исконных своих врагов поганых казанских татар", отметив, в соответствии с проведенным обсуждением: "...зело бо стужают и досаждают мне погании".
Это намерение было поддержано "всеми", и затем не Иван IV единолично, а участники совещания "многоразумным советом утвердиша таковое дело, еже неотложно быти ево государеву шествию на Казанское царство". Однако прежде организации столь дорогостоящего мероприятия в Казань были посланы "милостивые граматы" с предложением "прощения" казанцам всех "вин" при условии их подчинения России по прежним договорам. Лишь получив отрицательный ответ из Казани, "царь... начат совокупляти премногое воинство".
Описанный в "Скифской истории" ход событий косвенно подтверждается отдельной статьей КЛ "О сугубом шествии" Ивана IV на Казань. Здесь помещено отступление о том, что с начала своего правления "благосердный же царь... всячески хотяше кровопролитие утолити: овогда грамоты своя посылаша в Казань, овогда же воинство свое посылаше на них". Накануне же похода 1552 г. казанцы "не хотеша под игом царствия Рускаго быти, не требоваху прежняго присягания к царю и великому князю", но активно воевали с русскими (с. 388-389). Это сообщение подразумевает русскую посылку с предложением Казани вернуться в "иго" (по Лызлову - "легкое иго") и отказ казанцев, ставший причиной похода Ивана IV.
Интересный рассказ "Скифской истории" о посольстве в Казань объясняет необходимость царского похода против ханства. Никоновская летопись подтверждает, что казанцы воевали в районе Свияжска в марте 1552 г. и усилили свои действия в апреле; они серьезно потеснили русских воевод и перебили христианских пленников, показав свою склонность к решительному сопротивлению 69. Там же имеется неизвестный Лызлову рассказ о совещании Ивана IV с боярами и воеводами в апреле 1552 г., происходивший, очевидно, после принятия решения о военном походе. На этом совете "бяше много различьных слов, яже бы государю не самому быти, но послати" (воевод), указывалось на опасность сосредоточения всех сил против Казанского ханства при угрозе со стороны Крыма и ногаев.
Речь Ивана IV в Никоновской летописи отличается от переданной в "Скифской истории", КЛ и КИ: если ранее царь выражал готовность пострадать "до последняго издыхания", то здесь выразил уверенность в победе. Видя твердую решимость царя участвовать в походе, советники приступили к обсуждению стратегического плана военных действий, приняли решение о сборе походных запасов и войск. Материал Никоновской летописи подтверждает, {430} что обсуждение вопроса о войне с Казанью весной 1552 г., во-первых, было связано с реальным обменом мнениями, а не ограничивалось декларацией царской воли (как описано в Истории о Казанском царстве), во-вторых, находилось в связи с конкретными действиями казанцев.
Именно отмеченной в "Скифской истории" надеждой царской думы на сравнительно мирное урегулирование конфликта можно объяснить тот факт, что решение о царском походе состоялось только в апреле 1552 г. Разряд
Текст "Скифской истории" о подготовке Казанского похода восходит к неназванному источнику, близкому к КЛ и КИ, и в то же время заметно отличавшемуся от них, то есть к ЛЗЗ. Помимо мелких уточнений в последующем тексте, к этому же источнику можно, со значительной долей уверенности, отнести и описание составления плана штурма Казани (л. 99-99об.). Редакции Истории о Казанском царстве и Никоновская летопись сообщают об этом мероприятии, как единоличном распоряжении Ивана IV 71, в то время как в "Скифской истории" оно раскрыто иначе: план был составлен представительным военным советом, что более соответствует нашим представлениям о правлении Ивана IV до разгона Избранной рады. Склонность Затопа Засекина к описанию совещаний царя с подданными позволяет датировать сочинение 2-й пол. 50-х - нач. 60-х гг. XVI в. Разумеется, это предположение не может использоваться как аргумент в дальнейших построениях.
Нельзя исключить и предположения, что к ЛЗЗ или, по крайней мере, к той же рукописи восходят летописные сведения за 2-ю пол. 1570-х - 1-ю пол. 1590-х гг., привлеченные Лызловым для описания борьбы Московского государства с Крымской ордой. К известным источникам "Скифской истории" не восходят описания похода хана Девлет-Гирея на Болхов и победы И. Д. Бельского (л. 161 об.), похода хана на рязанские места и победы Б. В. Серебряного в Печерниках, под г. Михайловом (л. 162), набега Девлет-Гирея на Белев, Козельск и другие города и победы М. А. Безнина под слободой Монастырской (л. 162-162об.). Сюда же следует отнести сообщения о выезде на русскую службу царевичей Мурат- и Кумы-Гиреев, о посылке их в Астрахань с Р. М. Пивовым и М. И. Бурцовым, о набегах крымских людей на Пятницу Столпину и Крапивну (л. 162об.- 163), большую статью о разгроме Казы-Гирея под Москвой в 1591 г. (л. 163об.- 167) и заметку о его {431} набеге на рязанские и тульские места "на другое по том лето" (л. 167-167об.), наконец, сведения о знаменитом городовом строении конца XVI в. (л. 168).
В исследовании Е. В. Чистяковой, впервые поставившей задачу полного выявления источников "Скифской истории", помимо перечисленных, назван еще ряд сочинений, предположительно использовавшихся в работе А. И. Лызлова: "Автор, по-видимому, знакомился с Никоновской, Воскресенской, Архангелогородской летописями. Новым летописцем, Московским летописным сводом и др.", а также с "Повестью об убиении Батыя", сказаниями о Тимуре, Густынской летописью и Хроникой Феодосия Сафоновича. Две последние, по наблюдению Е. В. Чистяковой, имеют сходство со "Скифской историей": одна - по "системе изложения и оформлению ссылок", вторая - "по содержанию глав, касающихся Турции". В исследовании отмечено, что "в указанных трудах украинских историков и в "Скифской истории" использованы одинаковые польские и латинские источники. Поскольку упомянутые исторические труды возникли раньше "Скифской истории", есть основание полагать, что через них автор знакомился с произведениями западноевропейской, в частности польской, историографии" 72.
Проведенное в ходе подготовки к изданию "Скифской истории" А. И. Лызлова полное сравнение ее текста с источниками, позволяет отказаться от этих предположений. Весь использованный авторов фактический материал восходит к сочинениям, перечисленным им в оглавлении и отраженным в примечаниях. Никоновская, Воскресенская и иные летописи не использовались в "Скифской истории", хотя содержали важные для Лызлова сведения. Все повести и сказания (за исключением житий, на которые сделана ссылка) привлекались автором в составе его основных источников (СК, ХР и т. д.). В "Скифской истории" нет следов использования Густынской летописи и Хроники Сафоновича, что дает нам возможность наметить интересные параллели в развитии историософских, политических и источниковедческих идей в России и на Украине.