Сны инкуба
Шрифт:
— Среди них есть нормальные специалисты, Ронни. Просто на работе мне они редко попадаются.
— И ты по секрету от меня ходишь к психоаналитику?
Я подумала и ответила так:
— Знаешь, я сама недавно поняла, что к Марианне я пошла не только научиться управлять своими парапсихическими способностями. В Нью-Йорке люди ходят к ведьмам вместо психоаналитиков. Я просто решила опередить моду.
— А кого ты знаешь в Нью-Йорке?
— Одну женщину, аниматора и истребительницу вампиров. Она говорила, что когда идёшь к психоаналитику-ведьме, экономишь время на пересказ всякой магии и экстрасенсорики, потому что они сами это знают. У неё были те же проблемы, что у меня, когда я ходила к священнику или обычному психоаналитику. Понимаешь, лет в тринадцать отец водил меня к такому. Психоаналитик пытался решить мои наболевшие вопросы насчёт смерти матери и повторного брака отца, но не хотел верить, что я поднимаю мёртвых случайно. Он мне постоянно говорил, что я это делаю специально, назло Джудит и отцу.
— Ты никогда этого не рассказывала.
— Только когда этот психоаналитик сказал отцу, что во мне есть «зло», тогда отец обратился к бабуле Флорес, и наконец-то хоть кто-то мог понять, что со мной происходит.
— Так ты понимала, начиная с Марианной, что это психотерапия?
— Нет, конечно. В то время я бы ни за что на это не пошла.
Она улыбнулась:
— Вот это та Анита, что все мы знаем и любим.
Я улыбнулась в ответ:
— Даже сейчас я ворчу, когда приходится это признавать, и ты единственная, кому я сказала, хотя Мика, думаю, тоже догадывается. Со мной легче становится жить — кто-то же должен был постараться.
— Так оно помогает? — спросила она.
Я кивнула.
— И ты думаешь, мне стоит поехать в Теннеси?
— Можно поискать поближе к дому. У тебя же не те проблемы, что у меня. Психотерапевт не скажет тебе, что ты неправильная, или в тебе зло, или вообще тебе не поверит.
— Ты хочешь сказать, что мои проблемы — обыденны?
— Если они не в том, что Луи раз в месяц покрывается шерстью, то да.
Она нахмурилась и подтащила к себе чашку.
— Не совсем. То есть, я видела всю картину, и с животными я не сплю. Это его устраивает, поскольку не оборотни, как правило, именно здесь проводят черту в отношениях со своими спутниками жизни. Ты знаешь, что при сексе в образе животного это может передаваться, если секс грубый и жидкости затекают в царапины.
Она это сказала, будто читала учебник, или предупреждала меня, не подумав.
— Я знаю.
— Ох, прости, ты же у нас эксперт, а не я.
И снова ниточка жёлчи в голосе. Когда она впервые на меня разозлилась? Насколько давно?
— Нет, Ронни, ты правильно делаешь. Имеет смысл это говорить человеку, который встречается с лунарно ограниченными.
Она уставилась на меня:
— Ты сказала «лунарно ограниченными»?
Я кивнула:
— Последняя политкорректная формулировка.
— С каких пор ты стала политкорректной?
— С тех пор, как услышала эту фразу и прикололась над ней до чёртиков.
Я все ещё стояла, прислоняясь к шкафу, потому что в Ронни я видела больше злости, чем могла бы объяснить. Злость из-за вампиров была мне понятна, но с проблемами насчёт допуска мужчин в свою жизнь разобраться было труднее.
— «Лунарно ограниченные» — надо будет Луи сказать. Он обхохочется… — Она осеклась, лицо её потухло, будто на неё навалилась давящая тяжесть. — Анита, что мне, к чёртовой матери, делать?
— Не знаю.
Я снова села за стол и погладила её по руке. Будь на её месте Кэтрин, она бы прильнула ко мне, ища поддержки, но у Ронни моё отношение к телесной близости, и она особо не обнимается. Да, моё отношение к телесной близости, за исключением секса. Я никогда не понимала, как можно быть не против траха, если ты не позволяешь кому-то даже обнять тебя в утешение, но у каждого свои понятия.
— Я не хочу, чтобы он совсем уходил из моей жизни, но я не готова выходить замуж. Может, никогда не буду готова. — Она подняла на меня глаза, и в них было страдание. — Он хочет детей. Он сказал, что он счастлив, что я не оборотень, и у нас могут быть дети. Анита, я не хочу детей.
Я стиснула её руку, не зная, что сказать.
— Я частный детектив, и мне тридцать лет. Если мы поженимся, придётся думать о детях сразу. Я не готова!
— А ты вообще хочешь детей? — спросила я.
Она покачала головой:
— Тоску по детям и белому штакетнику я переросла лет пять тому назад. И не думаю, чтобы вообще их когда-либо хотела, но полагается хотеть, сама знаешь.
— Знаю.
Она посмотрела на меня серьёзно, грустно и спросила:
— А ты детей хочешь?
— Нет, — ответила я. — В моей жизни трудно найти для них место.
— Нет, если бы у тебя работа была не такая, ты бы хотела быть матерью?
— Когда-то я думала выйти замуж и завести ребёнка или двоих, но это было до всего ещё.
— До чего? До Жан-Клода?
— Нет, до того как я стала истребителем вампиров и федеральным маршалом. До того, как поняла, что вряд ли вообще выйду замуж. Моя жизнь вполне подходит для меня, но не подошла бы для ребёнка.
— Почему? Потому что ты не замужем?
— Нет, потому что меня почти регулярно пытаются убить.
— Кстати, что у тебя с дверью?
— Грегори её выломал, потому что я не подходила к телефону, а он слышал крики.
— Что за крики?
— Не упоминая вампиров, я не смогу тебе рассказать.
Она вздохнула:
— Я думала, Жан-Клод уже в прошлом, неудачный эксперимент. Ты же знаешь, он из тех плохих парней, с которыми бывает классный секс, но потом ты умнеешь и уходишь. — Она посмотрела на меня, то есть пристально посмотрела, изучая. — Так он для тебя не прошлое?
— Нет.
Она набрала воздуху как следует и медленно его выпустила.
— Не скажу, что хотела бы слышать или могла бы вытерпеть все подробности, но расскажи мне, что у тебя вышло с дверью.
Даже в адаптированном виде история заняла достаточно времени. Мы как раз дошли до момента, когда Ричард меня начисто бросил, как вошли Натэниел и Грегори.
Ронни выражала на лице неподдельное сочувствие и уже хотела меня обнять, но тут её лицо застыло, руки остановились, будто в детской игре «замри».