Старая сказка на новый лад, или Куда же смотреть, чтоб отвернуться
Шрифт:
– Старик, ты, видать, совсем ополоумел. А если придут враги? Будут насиловать наших жен, сестер, дочерей, а нам, значит, терпеть? – Хитрицов повысил голос и, грозя пальцем перед лицом странника, гневно сквозь зубы процедил: – Прекрати вести такую пропаганду! Слышишь, старик, запрещаю!
– Я этого не говорил и никогда не скажу. – Нахмурив брови, произнес Игнатий. – Врагов пускать на родную землю нельзя. За Родину погибнуть – это великая честь. Сказано было: «Кто не боится потерять душу свою, тот ее не потеряет». А вот вторгаться на чужую землю, то есть защищать интересы политиков – грех не малый.
– Стой, старик, ты же сам себе противоречишь. Взять, к примеру, убийцу. Он тоже не боялся потерять душу. Стало быть, ее не потеряет? А на войне сколько таких убийств? Ты же сам зашел в тупик и нас за собой туда тянешь.
– Эхе-хе-хе-хе. – Тяжело вздохнул Игнатий. – Трудно говорить с тобой на эту тему. Ты же ничего не понял. А для того, чтобы понять, надо думать душой, а не глазами. То есть подключить к голове сердце. И помнить заповеди Божьи.
– А меня агитировать не
– Да-а-а-а. – Усмехнулся старец. – Когда-то, очень давно, мне приходилось встречать людей преданных своей партии и народу. Вот, помню, был такой случай: пришел поезд, к нему был прицеплен вагон с продовольствием, а сопровождающий умер с голоду на ящиках с тушенкой, но чужого не взял, вот он был истинным коммунистом. И еще, помню, когда в сорокаградусный мороз комиссар отдал свой тулуп женщине с ребенком, а сам замерз насмерть. Похоронили его в чистом поле. Сказать по правде, я и место то забыл, где его могилка. Уж так давно это было. А вы могли бы сделать тоже самое?
Хитрицов отвернулся от старца и, понизив голос, пробормотал – сейчас времена другие.
– Не надо ссылаться на времена. – Продолжал Игнатий. – Как сказал Господь наш Иисус Христос: «Не удивляйтесь ничему, что произойдет, ибо все это исходит из сердец ваших». А вы, к большому сожалению, лукаво смотрите на жизнь. Любите извлекать из нее выгоду. Ну, разве я не прав? Если не будет соблазнов, и жизнь вам станет не в радость.
– Хе. – Усмехнулся секретарь. – Любой нормальный человек стремится продвинуться по службе, Сделать себе карьеру. Или побольше заработать денег, чтобы был в семье достаток. И я считаю, что это нормально. А без того жизнь была бы пустой и неинтересной.
– Зря вы так считаете. – С горько опущенной головой произнес странник. – Послушайте старую притчу, когда-то мне рассказал ее хороший человек. Вот только, не знаю, поймете ли вы? Это было давно. Жил на свете барин. Имел много друзей. Но пришла беда. Заболела у него единственная дочь. Каких только лекарей ни приглашал, никто не мог излечить ее от такого недуга. И вот как-то раз постучалась к нему в дом старушка. Попросила милостыньку. Разозлился барин и велел гнать ее со двора. И так, мол, горе большое, да еще и нищенка приплелась. Не к добру это. А старушка и говорит: «Я уйду, а кто же тебе скажет, как дочь твою можно исцелить? Ведь недуг к ней, через дела твои, да через обиду людскую пришел. Скольких людей обманул?! Скольких пустил по миру?! Излечить ее может только тот человек, который жизнью своей доволен. Пусть отдаст свою нижнюю рубашку. Этой рубашкой накрой дочь свою, и она тотчас исцелится». Так сказала старушка и ушла своей дорогой. Обрадовался барин, приказал запрячь самых быстрых лошадей и поехал к друзьям, таким же богатым, как он сам. И вот приезжает к первому другу и спрашивает его: «Доволен ли ты своей жизнью?». А тот ему отвечает: «Да разве же это жизнь? Людей много, а земли маловато. В этом году урожай плохой собрали. Кругом одни проблемы. Как бы бунта не было». Опечалился барин и поехал дальше. Всех объездил, кого знал, но не нашел среди них того, кто бы жизнью был доволен. Так, ни с чем, и назад вернулся. И только стал подъезжать к своему имению, как вдруг слышит, кто-то на дудочке играет. Рассердился барин и велел доставить того молодца. Не прошло и пяти минут, как привели слуги пастуха. Испугался пастух, в ноги упал, разрыдался. Прости, мол, если что не по-твоему вышло. Посмотрел на него барин и спрашивает: «По какому поводу играешь, пастух? Или радость какая?». А пастух и отвечает: « Как же мне не радоваться?! Гляди, какое небо сегодня ясное! Как птицы поют! Солнце светит так, что душа сама на волю рвется». Удивился барин: «Уж не хочешь ли ты сказать, что жизнью своей доволен?». «А как же, – отвечает пастух, – не быть довольным?! Сейчас пасу коров, а вечером стадо назад погоню. Меня люди всей деревней встречать выйдут. Домой приду – ужин готов. Попью, поем, да и спать лягу. Проснусь чуть свет, еще солнышко не выйдет, а я уже здесь и коровки при мне. Лягу под кустиком, достану дудочку, и снова играть буду. Благодать! Обед дочка принесет. Разве у меня плохая жизнь?». Обрадовался барин и говорит: «Дай мне свою нижнюю рубаху. Сказано было, найти человека, который доволен своей жизнью. Накрыть ею дочь, и она тотчас исцелится». Тут пастух и отвечает: «Не прогневайся. Отдал бы я тебе нижнюю рубашку, да нет ее у меня, и никогда не было».
– Мда-а-а-а. – Протянул Хитрицов. – Хорошая притча, и мысль глубокая. Честно говоря, она мне нравится. И вообще, люблю народную мудрость. Но пойми, старик, чтобы ты там ни говорил от имени своего Бога, времена поменялись. И ходить в нищите, дабы быть довольным своей жизнью, это, знаешь, просто смешно. Нужно создать такие условия, чтобы все были счастливы. Вот это – наипервейшая задача, ради которой живу и работаю. Мы, коммунисты, делаем все для народа.
Глава 6 «Спор»
Кот Василий все это время стоял недалеко от Игнатия и секретаря и внимательно слушал весь разговор от начала до конца, выкуривая очередную сигару, пока остальные жители леса, кроме Лешего, занимались своими делами: кто собирал хворост, а кто подбрасывал его в огонь. Хозяин леса, расположился на пне и прислонившись к большому дубу, крепко спал, подложив под голову руку, что в данный момент служила ему подушкой, а другая свисала и плавно покачивалась в такт душераздирающему храпу. Бес, не раздумывая, подошел к Водяному и вложил ему в руку коробок спичек.
– Иди, Мокруша, не дрефь. – Сказал он. – Видишь, у Лешего, рука свисает?
– Вижу. И что?
– Пойди, вставь спичку между пальцев и подожги ее.
– Зачем?
– Да затем, что он проснется, да как начнет трясти пальцами, словно на балалайке заиграет. Умора! Обхохочешься!
Невыразимая радость злорадной улыбкой пробежала по физиономии Водяного, и он без лишних слов направился к Лешему. Подойдя к нему, что есть мочи, во весь голос, прокричал прямо в ухо: – Леша, а Леша, ты все спишь! А Рыжий-то, знаешь, что сказал?
От такой неожиданности Владыка лесных угодий свалился с пня. Тут же вскочив на ноги, еще не придя в себя растеряно забормотал: – Что? Где? Кого?
– Да, нет, Леша, это я. – Пытался успокоить Хозяина леса, Водяной. – Я говорю, вот ты, все дрыхнешь! А знаешь, что мне сейчас, Рыжий-то сказал?
Владыка лесных угодий больше не стал слушать и сильнейшим ударом в челюсть послал Мокрушу в нокаут.
– Нет, вы только посмотрите, что твориться-то?! – Выдал свой могучий бас Хозяин леса, обращаясь ко всей честной компании. – Ему что-то Рыжий сказал, а он, гад, меня будит. Ну, ни сволочь?! Я вас спрашиваю!
– Старик, что там случилось? – С ощутимой тревогой на лице поинтересовался секретарь.
– Да ничего страшного. – Невозмутимо за старца ответил Василий, который, по-прежнему, продолжал стоять рядом и слушать мирную беседу между странником и Хитрицовым и одновременно любоваться шалостями своих компаньонов. – Просто кто-то что-то Лешему сказал, а ему это не понравилось. Обычное дело. А вот твои слова, ехидна ты, поганая, не только взволновали, но и разбудили во мне зверя. И терпеть больше не буду. А потому отвечу так: все то, что тобой здесь говорилось – это вранье. Как можно болтать о пламенной любви к своему народу, на который, в сущности, тебе наплевать? Я не верю ни единому твоему слову. Мне приходилось часто бывать в городе. Там познакомился со многими интересными людьми. Заходил, и в кафе, и в рестораны, прейскурант там настолько скуден, хоть волком вой. К примеру, взять столовую, между прочим, ни где-нибудь, на окраине, а в центре, в самой сердцевине. Висит на стене скромный листок с меню, прикрепленный обыкновенными канцелярскими кнопками. И что же там написано?! Первые блюда: щи или суп вермишелевый с курятиной. А на самом деле, с маленьким кусочком куриного хребта. На второе: макароны или картошка-пюре. Кстати, почему она какого-то темного цвета, а не белого, как должно быть? Вдобавок, тянется, как клей? И, причем, не вкусная? Ладно, проехали, все равно не ответишь, так, как и сам не знаешь ни фига. Котлеты отвратительные. Пахнут, не поймешь чем, только не мясом – это точно тебе говорю. Я всегда обедал примерно на рубль. Выходил из столовой, вроде, сытый, с полным брюхом, а часа через два снова есть хотелось. И, что самое невероятное, никто не жаловался. Понятное дело, привыкли к таким харчам и обслуге. Вот и молчат, не возмущаются. Да, совсем забыл, третье блюдо: чай с пирожками или кисель с каким-нибудь коржиком или коврижкой. И все. В магазинах тоже ассортимент не богатый. Кроме консервов и плавленых сырков закусить хорошему человеку нечем. И тогда решил узнать, как кормят в обкомовской столовой тамошних «великомучеников». Но запросто туда не пройдешь – у ворот охрана в милицейской форме. Морды такие, что глаз не видно, на обезжиренных не похожи. На животах пуговицы не застегиваются. Кроме того, без специального пропуска не пустят. Охраняют, как секретный объект. Пришлось прибегнуть к шапке-невидимке. А что делать? – Развел руками Василий. – Соблазн был настолько велик, что не сдержался. Таким образом, ни кем незамеченный, прошел все преграды. Подошел к столу, где лежала папка с листами бумаги, на которых было отпечатано «меню». Если все это читать, дня не хватит. И чего там только не было! Рыба любая от кильки до кита, даже про которую я и не слышал, там была. Долго размышлять не стал, заказал себе: суп с телятиной, картошку с печенкой и говяжьим языком, какао и пирожок с мясом. За все это, заплатил восемьдесят шесть копеек. Приносят в алюминиевой чашке суп, если мерить по стандарту городской столовой – две порции, не меньше. Я ложкой ткнул – нейдет. Как подцепил, а там кусок телятины, чуть поменьше моего кулака. Все это ел без хлеба и все равно наелся. А тут, вдогонку, несут в такой же посудине картошку. Порций пять, если не больше. Огромный кусок говяжьей печени и, примерно такого же размера, язык. Еле-еле съел. Кое-как допил какао, пирожок на карман, и тягу. Как оттуда вышел – помню с трудом, но ту трапезу во веки веков не позабуду. Нет, на свой аппетит никогда еще не жаловался. Но, чтобы переесть обкомовского служащего? Это никому не под силу будет. Говорю с полной ответственностью. Ведь, кроме первого, второго и третьего, они еще заказывали и холодную закуску: карбонат, или буженину, или еще какой-нибудь деликатес. Там всего много. И заметьте, на тарелки накладывали верхом. И обязательно, вдобавок брали по полному стакану сметаны, да по пирожному, кофе и пирожки с мясом или с ливером. Сжирали все. Не в одном ресторане такого деликатеса не подавали. Народная мудрость гласит: «Человек должен есть, чтобы жить». А вы живете для того, чтобы жрать. Ну, какая, спрашиваю Вас, – Василий обратился к Игнатию – может быть работа? Заглатывали так, что по спине бугры шли. А после такой трапезы, придут в кабинеты, плюхнутся в кресла, расплывутся в них, как медузы, и дремлют. У меня сложилось такое впечатление что у этих гадов, так разработаны желудки, что втроем или вчетвером, запросто уговорят годовалого бычка. Костей и шкуры не оставят. Ох, как же я мучился после эдакого обеда, с непривычки. Ужинать не смог. На завтрак тоже не пошел. Да что там завтрак, всю ночь глаз не сомкнул, болел животом. Тошнило, думал, концы отдам.