Лучше нет погоды дождевой,лучше нет, да и не надо лучше.Хорошо, когда над головойсгрудились клубящиеся тучи.Время есть, пока струится дождь,поглядеть на прожитые годыи внезапно ощутить сквозь дрожьпозабытый холодок свободы.Время есть. Еще шумит река,да весло мелькает в полумраке,и лежит тяжелая рукана хребте у преданной собаки.Вьется дым над крышей зимовья,предвещая близкую разлуку…Жаль, что эта лайка не моя —слишком преданно лизнула руку.
1974
"
Уходит сын в житейский путь, "
Уходит сын в житейский путь,мать смотрит вслед из-под ладони.Ей этой ночью не уснутьв родном и опустелом доме.А сына позвала весна,встревожила судьба и слава,Жизнь длится, как во временаБатыя или Святослава.Все те же сосны на ветрушумят, рождая голос леса.Под этот шум в моем боруржавеет рейнское железо.Все те же чувства на землеродятся, умирают, зреют.Все те же ветры в синей мглес полей зазеленевших веют.Все так же в правде и во лжиты сам в родном краю бродяжишь.Все так же люди хороши,пока их к сердцу не привяжешь.
1974
" То и дело из сел в города "
То и дело из сел в городаи обратно расходятся вести…Я свидетель эпохи, когдане сидела Россия на месте.Колыхалась туда и сюда,словно тяжкое мутное море.Все здесь было — и страх, и страда,и корысть, и отвага, и горе.Сколько волн по просторам прошло,оставляя великие вехи.Сколько транспортных средств проползло —трактора, эшелоны, телеги!Время шло. Индевели вискиот морозной искрящейся пыли,и приметы дорожной тоскина моих откровеньях настыли.За плечами Тянь-Шань и Тайшет.Двадцать лет я мотаюсь по свету.Двадцать лет. А скончания нет,и, наверное, славно, что нету.
1974
" Я грустно и весело жил "
Я грустно и весело жилв соседстве травы и металла,о прожитых днях не тужил,но, если тепла не хватало,я шел на вокзал не спешапогреться в столовой нарпита…Но если сжималась душасреди иллюзорного быта,я слушал, как снежная мгламне тихо шептала, как другу:когда не хватает тепла —люби леденящую вьюгу!
1974
" На полпути я вышел в тамбур. "
На полпути я вышел в тамбур.В стекле пронёсся свет костра —то промелькнул цыганский табор,раскинувшийся у моста.В слоистой мгле, в туманной синикостёр, как искорка, алел,и горький дым цыганской жизнив курьерский поезд залетел…Да не было у них свободы.Как всякий люд, несли онисвои цыганские заботы,свои житейские огни!Всё так! Но русские поэтыне зря, как роковые сны,любили вольности приметы —и шали взмах, и звон струны.Лишь потому был вечно моденгортанный варварский мотив,чтоб верить: кто-то есть свободен,и бескорыстен, и счастлив…
1974
" С каким только сбродом я не пил "
С каким только сбродом я не пилна трассах великой земли,Но как ни хмелел, а заметил,что выхолостить не смоглини силой, ни водкой, ни ложью,ни скопищем мертвенных фразпоследнюю
искорку Божью,живущую в каждом из нас.Глядишь — негодяй негодяем,но чудом каким-то, Бог весть,сквозь сумрак, что непробиваем,то совесть пробьется, то честь…
1974
" Как подумаешь — я или ты, "
Как подумаешь — я или ты,что сказать о других подголосках! —неужели всего лишь шутына сколоченных наспех подмостках?Неужель превратилось в игрувсе, имевшее вечную цену?Неужели я пошло умру,как актер, завершающий сцену?
1974
" Как две чуждые силы, легли "
Как две чуждые силы, леглидве стихии — любовь и свобода…Я не знал бескорыстной любви:я кого-то любил и за что-то.Ты умен… Но тогда объясни,как укрыться от нежной неволи,чтоб летели бесшумные дни,исчезая в темнеющем поле.Объяснишь — я тебя обниму,ибо сердце твое безутешно:ты бездомен и лишь потомучеловечество любишь так нежно.
1974
" Не ведает только дурак, "
Не ведает только дурак,что наши прозренья опасны…Как дети прекрасны и какродители их несуразны!Помятые жизнью, вином,с печатями правды и фальши,не мыслящие об ином,чтоб выжить хоть как-нибудь дальше.А рядом комочек теплавитает в блаженной дремоте,не ведая зла и добра, —как странно: он тоже из плоти!Как будто природа саматвердит нам устами любовио том, что сиянье и тьмаповенчаны узами крови.
1974
" Мать пьет снотворное за то, "
Мать пьет снотворное за то,что столько лет недосыпала,ее бросает в забытьешальная доза нембутала.Жизнь опостылела вконец,а молодые сны — отрада.Чтобы приснился мой отец,она не просыпаться рада.Но снятся ей госпиталя,ее кровавая работа,бинты и язвы, гной и рвота —война, короче говоря.Она, не покладая рук,кромсает, режет, шьет и пилит…Один без ног, другой без рук,а третий, раненный навылет,кричит…Спаси его, хирург!Ты — Бог. Твори свои делаи день и ночь, не уставая,покамест на столы телаисправно шлет передовая…А сын ей говорит: — Вставай!Что жить искусственными снами?Волнуйся!Радуйся!Страдай!Дыши весенними ветрами!Но ничего не знает оно том, что знает только старость:— Мой сын, оставь, — я вижу сон,и это все, что мне осталось!Они идут в шумящий борсбирать цветы на солнцепеке…— Мать, подыми потухший взор,послушай, как журчат потоки!..Взгляни на голубую гладь —ты столько бед перемолола,еще настанет время спать! —Она в ответ ему — ни слова.Пригрелась в солнечном тепле.Молчит. Рукой устало машет,склонясь к оттаявшей земле.Не шьет.Не стряпает.Не вяжет…А мать-и-мачеха цветет,и сон-трава мохнатым зевомросу мерцающую пьет…Но никогда под русским небомтрава забвенья не взойдет.