Странствие по дороге сновидений; Середина октября - смерти лучшая пора; Место, где убивают хороших мальчиков; Хризантема пока не расцвела; Старик в черном кимоно; Ниндзя: специальное задание
Шрифт:
Звонок Стоукера депутату парламента Цюй Линю был зафиксирован резидентурой японской разведки.
Фуруя знал, что депутат был персоной «нон грата» для американцев. Чего же добивался Стоукер?
Цюй Линя не любили и в Токио. Он не упускал случая напомнить японцам, что их вина за преступления, совершенные в Сингапуре в годы войны, еще не искуплена, и требовал от них бесконечных уступок. Неужели Стоукер нашел ключик к старику?
Цюй Лин был так же спокойно-доброжелателен, как и в первую их встречу.
— Можете не извиняться, — сказал он. — Я прекрасно понимаю ваши чувства и готов ответить на любые ваши вопросы. Мне жаль, но память не сохранила ничего из того, что вас больше всего интересует.
— Память коварна, — согласился с ним Стоукер. — Скажите, а такое имя, как Сонода, ваша память тоже не сохранила?
Лицо Цюй Линя оставалось безмятежно-спокойным.
— А кто это?
— Сонода служил в охране лагеря Чанги.
— Нет.
— Странное дело, — не отступался Стоукер. — Сонода хорошо вас помнит.
— Я могу это объяснить только какой-то аберрацией памяти у вашего Сонода. Сколько ему лет?
— Шестьдесят восемь.
— Мы почти ровесники. В наши годы немудрено обознаться.
Стоукер согласно кивнул.
— У него есть фотография, где вы изображены вместе, — Стоукер открыл папку, принесенную с собой и выложил на стол увеличенный фотолаборантом резидентуры ЦРУ в Сингапуре снимок, запечатлевший троих человек.
— Вы слева, Сонода стоит рядом с вами, — пояснил Стоукер. — А на заднем плане японский офицер из охраны.
Фотография была любительская, но достаточно четкая. Все трое получились хорошо. И сейчас, глядя на снимок полувековой давности, можно было заметить, что, несмотря на разрушительные перемены, произведенные временем, черты лица Цюй Линя остались неизменными. Как и его взгляд — прямой и открытый.
— Сонода сидит в моей машине. Может быть, пригласить его?
С точки зрения японцев, сидевшие в Чанги люди были преступниками. Их преступление было огромно: они проиграли войну, но остались живы.
— Вы падаль, — не скрывая своего отвращения, сказал японский офицер на утренней поверке. Он стоял на деревянном помосте, с четырех сторон окруженных шеренгами заключенных. — Солдат не имеет права сдаться в плен. Если его побеждают, он должен уйти из жизни. Но никто из вас не сохранил ни капли мужества для того, чтобы поступить так. Вы достойны презрения и, надеюсь, понимаете это. У империи нет средств, чтобы кормить вас. Мы не рассчитывали на вас, предполагая, что имеем дело с достойным противником. Получая утром свою порцию, вы лишаете горсти риса японского ребенка, который имеет больше прав на нее, чем вы.
Шеренги обреченно молчали. Слова японского офицера были не просто унизительны. Они означали смертный приговор. Тех, кого они еще не убили, японцы уморят голодом. И в этот момент каждый из военнопленных понял, что за жизнь придется бороться. Эта борьба будет не менее тяжелой и страшной, чем на поле боя. И те, кто стоял справа и слева от него, в борьбе за выживание окажутся не союзниками, а соперниками. Все выжить не сумеют. Останется в живых более сильный, смелый, находчивый, удачливый. Лишнюю горсть риса в лагере взять неоткуда, кроме как у своего соседа. Главной задачей стал поиск еды.
В университете, где учился Патрик Стоукер, представитель отдела кадров Центрального разведывательного управления появился в последних числах февраля. Он устроился в одном из административных кабинетов на первом этаже, где до него сидели вербовщики самого крупного из банков штата, а после — это уже было известно — обоснуются сотрудники министерства торговли. Представитель отдела кадров ЦРУ действовал так же, как и другие наниматели — из государственного аппарата и частного бизнеса. На столике в приемной он разложил свои буклеты «Разведка: вершина мастерства». Студентов, предварительно выразивших желание поступить на службу в Лэнгли, собрали всех сразу.
Вместе со Стоукером их набралось семь человек. Патрик сидел на кушетке рядом с другими желающими и ждал своей очереди. Хотя Митчелл и уверял, что ЦРУ ничем не отличается от других государственных учреждений и работать в разведке не менее почетно, чем в исследовательском отделе любого банка, Стоукер чувствовал себя не совсем уверенно. В те далекие времена о Центральном разведывательном управлении американцы знали совсем мало, до разоблачений комиссии Чёрча было далеко, и все же репутация ЦРУ была какой-то сомнительной.
Поймав взгляд Стоукера, его сосед многозначительно кивнул на дверь кабинета:
— Эти ребята из отдела кадров очень толковые, я их знаю. Поэтому я и написал заявление с просьбой принять на работу. Для специалиста в области международных отношений лучшей возможности не найти. Получаешь информацию из первых рук, имеешь полную возможность первым анализировать ее и самостоятельно принимать решения. Где еще есть такая возможность развернуться?
Их разговор прервался, потому что распахнулась дверь, и из кабинета вышел молодой человек, который первым побывал на беседе. Выглядывавший из-за его спины представитель отдела кадров ЦРУ сделал приглашающий жест: «Прошу следующего». Сосед Стоукера поднялся.
Вербовщик беседовал с ним почти целый час, и, покинув кабинет, студент первым делом с облегчением стащил с шеи галстук. Патрик Стоукер тоже приготовился к длительному разговору, но ему вербовщик задал несколько пустяковых вопросов и отпустил. Прощаясь, он одобрительно улыбнулся и сказал Стоукеру, что в отношении его кандидатуры на сто процентов уверен в положительном решении. Патрик понял: Митчелл, уговоривший его подать прошение о приеме в ЦРУ, переговорил с кем-то в отделе кадров и поручился за него.