Страсть Северной Мессалины
Шрифт:
Тем дело с Тепловой и кончилось. Ну а потом Петра (уже в бытность его императором) отвлекали от Елизаветы Романовны другие наложницы. В их числе была, скажем, семнадцатилетняя фрейлина Екатерина Чоглокова, застенчивая девушка, довольно хорошенькая, хотя горбатая… Из дам с прямой спиной императрица могла вспомнить только Елену Степановну Куракину, вызвавшую у Петра короткую, но бурную страсть. Она была одна из первейших придворных щеголих: темноволосая и белолицая, живая, бойкая, остроумная красавица. Куракиной было двадцать семь лет, она была замужем, однако обладала более чем сомнительной репутацией. Ходили слухи, что всякого мужчину, который находится рядом с ней, можно считать либо ее бывшим, либо настоящим, либо будущим любовником. В числе прошлых, как известно, уже побывали могущественный фельдмаршал Петр Шувалов и… его адъютант Григорий Орлов.
Эти и подобные истории, конечно, доходили до ушей Елизаветы Романовны и вызывали у нее страшную ревность. Воспитанная Петром «по образу своему и подобию», Воронцова не трудилась сдерживать чувства, да и не умела это делать. Обуреваемая злобой, она не стеснялась ни придворных, ни иностранных дипломатов, ни жены своего любовника – императрицы. На одном из обедов, выйдя из себя, «девица Воронцова» забыла и о том, что должна оказывать государю почтение, и обо всех правилах приличия. Она просто орала на Петра истошным голосом, называла его гадким мужиком – и это еще очень мягко! Император недолго молчал: он ответил подобающим образом. Попросту говоря, эта парочка публично лаялась, и многие из гостей предвкушали страшную участь «девицы Воронцовой» – самое малое, усекновение главы с предварительным урезанием языка и позорным клеймением.
Напрасны были их ожидания! После этого бурного словоизвержения парочка, все еще вяло перебраниваясь, проследовала в покои императора и вышла оттуда только к обеду… следующего дня.
– Охо-хо! – причитали люди строгих нравов, наблюдавшие за всем этим со стороны. – Полное повреждение нравов в России настало. Не токмо государь благородных женщин употребляет, но и весь двор пришел в такое состояние, что почти каждый имеет открыто свою любовницу, а жены, не скрываясь ни от мужей, ни от родственников, любовников себе ищут… И такой разврат в женских нравах, угождение государю, всякого рода роскошь и пьянство составляют умоначертания двора, откуда они уже изливаются и на другие сословия людей…
А они изливались-таки!
Петру было плевать на мнение людей, которые находились рядом с ним, а уж тем паче – на мнение какого-то там русского народа. Он полагал, что трон поднимает его на недосягаемую высоту и делает неуязвимым для осуждения. В то время, как его жена заботилась скрывать свои романы, император выставлял их напоказ и гордился ими, как полководец – победами на поле боя.
Вернее, как глупый мальчишка – своими игрушками.
В числе других игрушек были вино и табак. Петра никогда нельзя было назвать противником курения и трезвенником, но он, казалось, решил упиться до могилы, предварительно накурившись до одури. То же Петр заставлял делать своих сановников, а потом требовал, чтобы они еще прыгали на одной ножке и толкали друг друга боком. Он словно впал в детство.
В то время жена его уже стала подругой Григория Орлова. Это была бурная, неудержимая страсть – тем более что Орлов и его братья решительно собирались возвести Екатерину на престол.
Между тем заговорщики – в число их входили братья Орловы, несколько капитанов Измайловского полка, князь Михаил Иванович Дашков и его жена Дарья Романовна, в девичестве Воронцова (родная сестра императорской фаворитки, ненавидевшая ее), воспитатель наследника – цесаревича Павла Никита Панин и другие – начали тревожиться о том, что, несмотря на распутство, популярность императора среди дворянства растет. Причиной тому стал Манифест о вольности дворянской, позволявший представителям благородных сословий не находиться на государственной службе. Это событие вызвало слезы радости у дворян. Однако императрица и близкий к ней круг отлично знали, кто, как и почему написал этот документ! Этот случай мог бы относиться к числу исторических анекдотов, когда бы не был истинной правдой.
Отправляясь как-то на свидание с прекрасной Еленой Куракиной, император отговорился от скандальной султанши Воронцовой тем, что собирается-де со своим секретарем Дмитрием Волковым составлять новый манифест. Елизавета Романовна отпустила любовника добром, ну а он помчался к новой пассии, небрежно бросив Волкову:
– Ты давай там чего-нибудь напиши, чтоб утром моей-то показать!
С секретарем Петру повезло. Дмитрий Волков был умен, образован, надежен. Однако и он не знал, о чем следует писать. Но ведь приказ государя! И Волков вдруг вспомнил, как князь Роман Воронцов, отец фаворитки, по пьянке что-то такое лопотал: негоже-де благородным людям служить, надобно дать им поболее вольностей. Обрадовавшись, Волков в один присест создал великий документ и спокойно лег спать.
Это было именно так, однако не станешь же всем и каждому объяснять подноготную! Отношение к императору среди дворян сменилось к лучшему, заговорщики встревожились. А тут еще заболела императрица. И ей немедленно стало известно, что в это время Петр обещал «девице Воронцовой» немедленно жениться на ней, коли Екатерина умрет. Это привело фаворитку в необузданный восторг. В то же время не прекращались угрозы заточить немилую жену в монастырь, в тюрьму, отправить в ссылку…
Угрозы были страшны. Кто знает, быть может, если бы Петр их осуществил, и его судьба, и судьба России были бы иными. Если бы он был тираном, то остался бы жив. Однако у него не хватило ни твердости, ни жестокости наказать Екатерину и ее сторонников.
Это и стало причиной его гибели.
– Маска-маска, какая вы серьезная! Какой у вас унылый нос! Какой преважный хохол!
– Это не я серьезный, а моя маска. И нос, как вы можете видеть, унылый тоже у нее.
– Ах, сударь… прошу простить мою невольную ошибку! Я обратилась к вам в роде женском, не разглядев под плащом, что предо мною мужчина.
– Маска-маска, а ведь окажись у вас не столь нежный голос, который не оставляет сомнений в вашем поле, вы могли бы схлопотать от меня оплеуху. Вы нарочно пытаетесь меня обидеть, не желая считать мужчиной, или просто озорничаете?
– Сударь, по манерам вижу, что вы при дворе новичок. Кто, скажите на милость, на маскарадные шутки обижается?! Здесь чего только не наслушаешься, потому что никто не знает наверное, с кем он говорит. Самый незначительный гость, какой-нибудь неотеса, может запросто беседовать с императрицей самым фривольным образом, и ей в голову не придет оскорбиться! А впрочем, государыне по вкусу фривольное обращение.
– А вам сие откуда ведомо? Может быть, вы и есть… может быть, это вы и есть?!
– Вы полагаете, что под моим домино скрыта императрица?! Ах, сударь, ну и насмешили вы меня! Сейчас вижу, что вы и в самом деле гость залетный, мало что знающий о дворе и его обитателях. Наверное, вас привел сюда какой-нибудь приятель из числа дворцовых завсегдатаев? И вы, конечно, государыню даже издали не видели? Ну так знайте: она ростом невысока. В отличие от меня! Если я даже над вами, мужчиной, чуточку возвышаюсь, то по сравнению с ней – я верста коломенская.
– Держу пари, на ваших туфельках трехвершковые каблуки, вот вы и возвышаетесь.
– Насчет каблуков вы угадали, но вершка в каждом только два [12] .
– Не верю, сударыня! Чем докажете?
– А чем доказать?
– Подол извольте приподнять!
– Экий вы прыткий! Подол ему приподнять!
– Ах нет, не мне, а вам. И не высоко, самую чуточку, только над каблуками.
– Ну, в самом деле, ничего страшного, чай, не произойдет. Извольте глянуть.
12
Вершок – старинная русская мера длины, примерно 4,4 см.