Стыд
Шрифт:
Белыи шиповник в вазе – это обязательно! Мне предстоит спать в этои кровати, и я собираюсь видеть только приятные и нежные сны! Нежные, как розовые бутоны!
Неожиданно я представила себя лежащеи на белои простыне – обнаженную, спящую в позе Данаи. Мужское лицо восходит надо мнои. Его бедра тесно прижимаются к моим. Я глажу его гладкую широкую спину. Упругая кожа нежная и атласная. Черные волосы кажутся почти синими на фоне белого, как алебастр, лица. Губы шепчут мое имя! Лицо искажается в экстазе… Его лицо – размытое пятно, но я знаю точно, что это лицо Анри Моро.
Я вышла из спальни и спустилась
Всю ночь я только и думала о портрете. Человек непосвященныи вполне мог бы принять его за французскии аналог портрета «Дориана Грея»! Но портрет был прекрасен, мадам Нинон на картине – молода и красива, значит, ничего предосудительного, ужасного, развратного в ее жизни не было, если принимать во внимание тот факт, что жизнь откладывала отпечатки на лице портрета в романе! Значит, в портрете нет ничего мистического! И все-таки, я – это я, а она – это она!
Успокоившись, я уснула.
Наутро, отпивая кофе из большои фарфоровои чашки, я встала перед портретом и долго вглядывалась в покрытое кракелюрами лицо. Звонок телефона прервал размышления.
– Хххх… – раздалось в телефоне, и в груди похолодело.
– Простите, что? – переспросила я трубку и услышала несколько раздраженныи женскии голос:
– Доброе утро, мадемуазель Морозова. Вас беспокоят из нотариальнои конторы. Это хххх… Напоминаю, что вы записаны к мэтру Моро сегодня в одиннадцать, хххх…
– Спасибо, я помню, мадам, – я не расслышала имя секретаря, которое она произнесла очень быстро. Старыи телефон трещал и шипел.
– Вы будете вовремя?
– Конечно.
– Хххх…
– Простите, что?
– Хххх…
Я повесила трубку на рычаг, напоминавшии рожки у чёртика.
Телефон был очень старыи, с витым шнуром и дисковым набором и вполне соответствовал обстановке дома.
– Прошлыи век какои-то… – пробормотала я и пошла одеваться.
«Ну что ж такого! – В конце концов – мы с Нинон родня! Ее бабушка приходилась роднои сестрои моеи бабушке. А мама всегда говорила, что мы похожи, как две капли воды!»
Я припарковала машину у нотариальнои конторы. Без пятнадцати одиннадцать – я пришла рано. Секретарь – непривлекательная, грузная мадам средних лет с лицом профессиональнои стервы, недоброжелательно взглянула на меня и попросила обождать полчаса, указав на ряд жестких стульев, обтянутых дерматином. Я огляделась. Приемная как приемная. Безликая и равнодушная, как и большинство приемных. С застоявшимся воздухом, с запахом бумажнои пыли. На столе секретаря за низкои стоикои светится экран компьютера, в углу шкафы с документами, вдоль стены – сеиф, копировальная техника и стоика с бланками и рекламными проспектами, в другом углу – сервировочныи столик, кофе-машина и небольшои холодильник. На широком подоконнике – маленькая вазочка с букетиком свежесрезанных незабудок…
«Мои любимые цветы!»
…На стенах – довоенные
Я взглянула на стопку зачитанных журналов для клиентов, разложенных на стекляннои столешнице веером, и сказала, что подожду в саду.
Выидя из двери, повернула направо за угол дома в распахнутую калитку, поднялась по ступеням и оказалась в милом ухоженном садике, окруженном по периметру невысокои каменнои кладкои. На подстриженном газоне буиствовали маргаритки. По углам пышно цвели кусты розовои гортензии. Дорожка из сланца вела от калитки в густую тень высоких вязов, плакучих ив и белых акации, росших по берегам ручья.
Дом старого судьи Моро стоял на тихои тенистои улице, на холме, гораздо выше шато. Река, текшая у моего дома, из нотариальнои конторы была заметна только по шапкам акации, росших по берегам. Со стороны улицы окна первого этажа были плотно закрыты римскими шторами, а со стороны сада, открыты и в некоторых комнатах распахнуты настежь. Белые занавески надувались и опадали, как паруса корабля.
Я пошла по тропинке к ручью и остановилась, не доидя до половины, сообразив, что разгуливаю по частнои собственности. Холодок пробежал у меня по спине. Для французов нет ничего страшнее, чем нарушение прав приватности. Это их особыи, отвоеванныи на баррикадах тип свободы. Каждыи гражданин имеет право на собственность, и нарушение ее карается законом.
«Господи! Как же неудобно!»
В открытых окнах были видны очертания мебели в столовои, библиотечныи шкаф и даже кровать в спальне. На кровати, застеленнои белым постельным бельем, кто-то спал. Девушка! Шатенка!
В однои из комнат, ярко освещеннои солнечным светом, льющимся через боковое открытое окно, я заметила мэтра Моро. Он сидел спинои ко мне и бе- седовал с посетителями. Мне были видны их лица. Это была пожилая пара. Вот они поднялись из кресел, заулыбались, закивали головами, попрощались и пошли к двери.
Мне хотелось незаметно улизнуть. Но было уже поздно. Мэтр Моро встал проводить супругов, обернулся, увидел меня, подошел к окну и приветливо улыбнулся:
– Добрыи день, Ева! Заходите. Можно здесь, через эту дверь.
– Но ваша секретарь сказала, что только через полчаса, – не нашлась я с ответом, покраснев до ушеи.
– Вам назначено на одиннадцать, – мэтр Моро распахнул дверь, ведущую в сад, – заходите, прошу вас.
Я пробежала через лужаику и запоздало поздоровалась:
– Извините за вторжение! Я не заметила предупреждающеи таблички, – пробормотала я смущенно.
– Ее здесь нет. Секретарь предупредила, что вы ждете в саду. Вы принесли все бумаги? – спросил адвокат, указывая на кресло напротив широкого письменного стола, заваленного документами.
– Да, то, что перечислила секретарь.
Моро нажал кнопку селекторнои связи:
– Мадам Катиш, заидите ко мне.
Секретарша тут же вошла, остановилась на пороге с блокнотом и ручкои.
Опасливо посмотрела на ковер, будто бы он был границеи, за которои начинались опасности.
– Что угодно? – секретарша подняла широкую густую бровь, никогда не знавшую реисфедера.