Светоч русской земли

Иванов Сергей Иванович

Сергий поклонился земно, принял свёрток, сорвал печать и, развернув грамоту, увидел греческие знаки. Свернув грамоту, он передал её в руки Михея и знаком приказал тому принять и убрать дары, а сам, помыв руки, начал готовить трапезу. Последнего, кажется, не ожидали и греки, представлявшие что угодно, но только не игумена в сане повара. Вскоре перед греками явилась вынутая из русской печи гречневая каша, солёная рыба, ржаной квас, а также блюдо черники. Нарезанный хлеб был уложен на деревянную тарелку, а поданные ложки имели узорные рукояти.

Угощая гостей, Сергий всё время думал о грамоте патриарха. Он даже улучил момент, чтобы выйти в келью и осенить себя крестным знамением перед иконой Богоматери,

попросив у Заступницы совета. Можно было, конечно, призвать Стефана, разумеющего греческую молвь, но внутренний голос отсоветовал ему делать это. В содержании грамоты Сергий не сомневался: это было послание об учреждении общежительства. Но таковое учреждение должно быть освящено не только грамотой патриарха, но и авторитетом Алексия, и потому Сергий, к концу трапезы уже порешивший, что ему делать, распорядившись принять и упокоить греков, устроив им постели и особое житьё в монастыре на всё время гостьбы в пустующей келье недавно умершего Онисима, и проверив, всё ли и так ли сделано, как он повелел, простился с греками, переоделся в дорожное платье и в ночь вышел в путь, засунув в калиту грамоту патриарха и ломоть хлеба.

Вечерняя свежесть и звон комаров сразу охватили его, лишь только он спустился под угор, и устремил стопы по направлению к Москве, достичь которой намеревался не позже завтрашнего полудня. Он продирался одному ему знакомыми тропами, спугнув два раза лосей, а раз кабана, с хрюканьем убежавшего, ломая кусты, с дороги Сергия.

Тощие в эту пору года комары почти не досаждали ему, и шёл он, наслаждаясь тишиной в очаровании восходящей над вершинами елей луны. Ухала выпь, в низинах восставали руки туманов, и даже жаль стало, когда пришлось, вынырнув из-под полога лесов, ступить на увлажённую росой дорогу, текущую мимо спящих деревень, где едва взлаивал спросонок пёс, почуяв путника.

Он шёл, не останавливаясь и не сбавляя шагу, пока не засинело, а потом побледнело небо, пока не проклюнулись туманы, и сияние зари не перетекло от земли на небо. Уже когда солнце пробрызнуло сквозь бахрому окоёма, разбросав пятна света по дороге, от которой начал восходить пар. Сергий присел на пригорок, выбрав место посуше, и пожевал хлеба, следя разгорающуюся зарю. Потом, разбросав крошки от трапезы воробьям, подтянул пояс и пошёл, напевая псалмы Давида, которыми и он славил Господа и красоту созданного Им мира.

На подходе к Москве начали встречаться крестьяне, возчики и земледельцы. Бабы выгоняли скотину и, остановившись и сложив руку лодочкой, провожали взглядом монаха-путника, а то и кланялись ему на подходе, в ответ Сергий, поднимая руку, благословлял их. Его ещё не узнавали и потому поклоны крестьянок были от чистого сердца, относясь не к нему, Сергию, а к прохожему старцу, печальнику и молитвеннику, и потому радовали его. Так он шёл, и поднималось солнце, зажигая рыжую листву, и лес, пахнущий сыростью и грибами, отступал и отступил, наконец, освободив место простору убранных полей, и всё чаще пошли избы, терема и сады, и близилась, и подходила Москва, в которую когда-то явился он молодым парнем, наряженным на городовое дело, и впервые видел князя Семёна в белотравчатом шёлковом летнике, а потом приходил опять и опять в его горестях, и беседовал с Алексием, тогдашним наместником митрополита, а ныне идёт, неся с собой послание константинопольского патриарха! И было бы всё это так же, если бы он желал того, стремился к почестям и славе? Господи! Ты даёшь по Своему разумению, и не просить, не желать несбыточного, но достойно нести свой крест - обязанность смертного!

В Кремнике было полно народу, кипела страда созидания. Сергий не видел Кремника после летнего пожара и потому задержал стопы, обозревая картину, радостную тем, что люди, сошедшиеся сюда, намерились воссоздать сгоревший город. Ему объяснили, что митрополит остановился не здесь, а у Богоявления. Сергий скоро достиг обители, в воротах которой троицкого игумена едва не задержали, а узнав, кинулись известить Алексия.

Алексий вышел в сени навстречу молодому старцу. Посмотрел, просквозив взглядом, и, уверясь в чём-то, троекратно облобызал Сергия, отослав его в церковь и к трапезе.

Глава 6

И вот они сидели друг против друга: Алексий, русский митрополит, и прежний светлоокий юноша, ставший настоятелем монастыря, и Алексий не знал, о чём ему говорить. Он прочёл и перевёл Сергию послание патриарха, где после цветистого обращения и похвал следовал, со ссылкой на пророка Давида, призыв устроить общее житиё: "Что может быть добро и красно более, нежели жити братии всем вкупе? Потому же и аз совет благ даю вам, яко да составите общее житиё! И милость Божия, и наше благословение да будет с вами". И они опять смотрели друг на друга, и Сергий молчал, поглядывая; его вопрошание ясно без слов: вот я - здесь, и что повелеваешь ты мне теперь, Алексие?

И Алексий, уставно долженствующий ответить нечто, похвалив общее житиё, сбился и спросил не о том и не так, как пишется в житиях:

– Возможешь ты, брате, поднять ношу сию?

Сергий молчал, улыбаясь. И Алексий, поняв, что спросил не о том, спросил, гневаясь на себя:

– Примут?

– По велению русского митрополита!
– сказал Сергий и добавил, помедлив.
– Тогда - возмогу.

И, наверное, Сергий - опять прав, и он, Алексий, восхотел большего и скорейшего там, где невозможно ни то ни другое. И игумен, ныне сидящий перед ним, по-прежнему крепок и твёрд, и не стоило Алексию сомневаться в нём даже и в мыслях. Но не уже ли изменить души немногих иноков, по своей воле сошедших вместе, труднее, чем изменить судьбу государств и участь престолов? "Да, - ответил ему взгляд Сергия.
– Да, отче, труднее! И не спеши, дай мне нести сей крест и вершить как должно по моему разумению!"

– Мне, отче Сергие, нельзя ныне оставить Москву даже на час малый, - сказал Алексий, глядя в глаза старца.
– Но я пошлю с тобой своё рукописание, и от себя бояр и церковный клир, вкупе с епископом Афанасием! Довольно сего?

– Сего - довольно, - подумав, ответил Сергий.

– Мыслишь ли ты, - спросил Алексий, кладя руки на подлокотники кресла и наклоняясь вперёд, - что минуют которы на Москве и снизойдёт мир в сердца злобствующие?

– Боюсь, владыко, что не будет сего!
– ответил, помедлив, Сергий.
– Иное, хотя и скорбное, должно дойти до предела своего и разрешить себя, яко нарыв, который не прежде изгоняется телом, чем созреет и вберёт в себя всю скверну и гной!

Два-три года назад Сергий ещё не говорил так жёстко и прямо, отметил про себя Алексий, начиная догадываться, что изменилось в Сергии и почему тот как бы нарошно не спешит на своём пути, но и не отступает вспять. Да, если возможен новый Феодосий на Москве, то это - он!

– Надобна ли моя помочь обители?
– спросил Алексий и поймал себя на давнем воспоминании: когда-то так же спрашивал он Сергия, и о том же, и он отверг в ту пору помощь. И услышал знакомые слова:

– Обитель ныне - изобильна всем надобным для неё, а излишнее - опасно для мнихов! Может, - прибавил он едва ли не в утешение митрополиту, - егда создадим общее житиё, возможет явиться нужда в чём-либо, но тогда посланные к тебе уведают о том в свой час!