Тесные комнаты
Шрифт:
– Ничего подобного, Рой... Ты поправишься. Вот увидишь. Будешь как новенький. Давай позову врача.
– Нет, - равнодушно отрезал Рой.
– Не хочу видеть в своем доме никаких врачей. Я сам врач. Мне известно о человеческом теле больше, чем док Ульрик и целый медицинский университет сумели бы узнать, учи они свою науку хоть тысячу лет.
– Лучше бы ты меня самого прибил к двери, - прошептал Сидней.
– Нет, нет. Тогда ничего бы не вышло. Надо было именно так.
– Хочешь возьму у тебя в рот, если слова тебя ни в чем не убеждают? - спросил Сидней, чья рука между
– Нет.
– А я хочу.
– Ладно, давай... но на пару секунд. Для таких вещей я потерял слишком много крови.
Сидней обхватил член салотопа губами и отсасывал, целовал и послушно лизал языком, пока Рой сам не отстранил его.
– Не теперь, не теперь!
– Сильная у тебя там в комоде была штука, Рой, - нарушил Сидней долгое молчание. Голова его покоилась у салотопа на груди.
– И не говори, Сидней, уж я по себе ощущаю это будь здоров как.
– Может еще хочешь?
– Да, но потом, помаленьку.
Ладонь салотопа погрузилась в кудри Сиднея. Герой футболист встрепенулся и задрожал, а салотоп накручивал его волосы себе на пальцы аккуратными тонкими кольцами, точно золотую пряжу.
– Ты выкарабкаешься и будешь как новенький, - пообещал Сидней.
В ответ, что-то горящее капнуло ему на лицо, и Сидней вначале решил, что у Роя опять пошла кровь, но затем увидел, что это слезы. Слезы были горячее крови.
– Надень на меня новую пижаму, хочу хоть раз ее примерить - она в верхнем ящике комода.
– Чего у тебя в ящиках комодов и буфетов только нет, - заметил Сид.
Потребовалось немало времени, чтобы одеть Роя в пижаму, однако и верх и штаны почти тотчас пропитались кровью, которая разом пошла из всех ран, стоило его пошевелить.
– Сколько сейчас на часах?
– спросил Рой после долгого молчания.
– Нужно сходить вниз и глянуть, Рой. Я точно не знаю.
– Не надо, не ходи. Судя по свету уже за полдень.
Вдалеке завыли сирены полицейских машин.
Сиднею вдруг вспомнился случай из недавнего прошлого, когда он сам того не ожидая застал в тюремной душевой человека, который был там совершенно один: этот тип никогда ему не нравился, и сказать по правде, от него вечно пахло как он псины, которую только что искупали. Однако в тусклом вечернем свете этот самый заключенный показался ему прекрасным принцем (хотя на самом деле убил пять человек), чьи призывные взгляды ослепляли губительной красотой и вожделением, а тело было подобно бронзовой статуе, в чьей груди теплилось дыхание жизни и чьи движения были исполнены почти непостижимого совершенства. Сидней не произнося ни слова подошел к нему и заключил в объятия. Оба повалились на пол имели друг друга всю ночь. На самом деле, Сидней врал Вансу насчет "ужасных вещей ", которые творили с ним в тюрьме, или, вернее, не мог ему сказать, что он сам и был инициатором этих "ужасных вещей ".
Вспомнив тюрьму, Сидней вновь мысленно перенесся в те стены, и ему показалось, что человек, которого он любил в ту ночь как никого на свете, теперь снова лежит с ним рядом. Не стало больше ни салотопа, ни сына салотопа, ни точильщика ножниц, ни чистильщика цистерн, ни обстригальщика
Время от времени, Рой возвращался из темной долины, где стремился сгинуть его разум, пробужденный этими невероятными, неиссякаемыми и даже жестокими ласками, которые дарил ему человек, лежавший рядом.
Периодически Рой повторял: "Ты ведь Сидней, правда?"
– Кто бы я ни был, я твой. Я весь твой.
– Если ты - он, то почему, - отвечал ему Рой, и разговор их был похож на заученный наизусть диалог, который они, даже не понимая значений своих фраз, должны были повторять снова и снова, словно для магнитофонной записи показаний в какой-то неведомой тюрьме, - почему ты так долго не приходил?
– Не понимаю, Рой... о чем ты?
– Я сказал, почему тебя не было так долго...? Почему ты столько времени ждал, чтобы сказать мне, что чувство, которое ты ко мне испытываешь, не ненависть?
– Я знаю только то, что теперь ты у меня есть, Рой. Ты мой. Это все, что я знаю.
– Но ты же под кайфом, так что может это все не по-настоящему и назавтра окажется сном.
С этими словами он приподнял верхние веки Сиднея и заглянул ему в глаза. Затем, взяв его голову ладонями торжественно поцеловал в губы.
– Все это наяву, Рой, и будет наяву и через час и потом, и завтра тоже. Слышишь?
– Для меня завтра уже не настанет, - возразил точильщик ножниц.
– Моя песня спета.
Тут дверные петли заскрипели и на пороге появился Гарет с ружьем в руках.
– Полиция уже едет сюда, - угрюмо буркнул он.
– По радио внизу объявили... они нашли разрытую могилу...
Гарет произнес это, по-видимому, еще не отдав себе отчет в том, что происходит в постели прямо у него пред глазами.
– Вот значит как, - сказал он, однако замолчал на полуслове, и крутанув в руках ружье положил его себе на плечи, - выходит, мои подозрения не с потолка взялись...
Гарет подступил к постели, где лежали Сид и Рой, чьи объятия были тесно сомкнуты, лица прижаты друг к другу, а губы полуоткрыты.
– Ну и дела, - прошептал Гарет, опустившись у самого края постели на колени, словно подглядывая в замочную скважину.
– Меня ты никогда так славно не целовал, а, Сидней Де Лейкс...? Никогда не был со мной таким нежным.
– Дуй вниз, Гарет. Нам с Роем нужно много о чем поговорить.
– Разбежался. Я останусь и буду смотреть, чтобы как следует все запомнить.
В этот момент все трое услышали, как машины с воющими сиренами въехали во владения Стертеванта, после чего раздался скрип тормозов, визг покрышек и крепкая брань. Не прошло и пары минут, как лучи фонарей впились в окно их спальни, слепя Гарету глаза.
Затем послышались громкие матерные возгласы и крики негодования, свидетельствовавшие о том, что полицейские обнаружили тело Браена.