Том 4. Плачужная канава
Шрифт:
И, вспомнив так близко Христину Федоровну, встал идти к ней, но дверь отворилась, и высунулся, закутанный в башлык, Костя.
– Ну как, Костя, поживаешь? – поздоровался Нелидов, оглядывая своего странного гостя.
– Ничего, – не раздеваясь сел Костя и нахмурился.
– Что это, Костя, у тебя на колокольне часы пошаливают?
– Ничего.
– Как ничего? то вперед летят, то отставать начнут, не уследишь.
– А зачем следить?
– Чтобы знать: по часам все построено.
– Так не строй, кто велит?
– Тебя,
– В единичное? – усмехнулся Костя.
– В единичное не в единичное, а уж там придумают, за этим дело не станет… Эх, Костя, если бы часов и совсем не было!
Костя скривил рот и, глядя в упор, спросил резко:
– Вы ничего не замечаете?
Нелидов осмотрелся:
– Ничего.
– Ничего? – Костя загрустил, – где Сережа?
– Сережа уехал, сделает свои дела, а там и вернется.
– Вернется! не верю я, все врут и вы врете, впрочем и я, знаете, скоро тоже этот магазин – к черту. Что, в самом деле, за нужда мне торчать целыми днями? Я уж по секрету скажу вам, никому не рассказывайте, я поступил… в лягушачью веру49!
– Как так в лягушачью? – Нелидов перестал ходить, присел к Косте.
– Видите, слышал я, можно притянуть к себе человека так, чтобы он за тобой, как тень, следовал, так за тобой и шел бы, и ничего бы не мог делать без тебя…
Нелидов задумался.
– Его, Костя, надо пожелать крепко, всем сердцем, всею душою, и тогда возможно, человек пойдет за тобой.
– Знаю! – Костя снисходительно улыбнулся, – желал, да ничего не выходит.
– Если ничего не выходит, стало быть, вся суть только в тебе…
– Да не во мне! Средство есть. Верное. Надо лягушку. Надо изловить лягушку. Отломить у лягушки левую заднюю лапку. Высушить лапку и незаметно, чтобы никто не видел, зацепить кого хочешь. И все готово.
– Ну и в чем же дело?
– То-то и дело, не могу я достать лягушачьей лапки… заячья у меня есть…
– А ты попробуй заячьей.
– Заячья – это от другого50, – Костя болезненно морщился, – это если что-нибудь такое… неохота срамиться, дать ему по шее…
Нелидову стало жалко Костю.
– Вот придет весна, – сказал он, – ты налови лягушек, их везде много, не оберешься, да и действуй.
– Мне надо сейчас! сейчас! – задрожал Костя от нетерпения.
И сидел так мучительно долго, надутый, с выпученными глазами, и надувался, как лягушка.
Нелидов не раз заговаривал, но Костя молчал; лицо его зеленело, как у лягушки.
И вдруг поднялся, съежился весь и, не говоря ни слова, вышел из комнаты.
Вышел и Нелидов. Догнал Костю.
И они шли рядом, один такой высокий и прямой, другой такой маленький и горбатый.
На душе было безветрие, каждый шаг вторил времени.
Обиходные мысли тянулись ровным столбом в стороне, а другие без помехи копались в подпольях.
Казалось,
Раскрывались подполья, выходила из них своя неспокойная, вечно допрашивающая, вечно глумящаяся жизнь.
– Эх, Костя, если бы часов и совсем не было! – сказал Нелидов, вдыхая глубоко морозный воздух.
Ударял лютый мороз.
Часты, густы звезды рассыпались по небу, – золото по царскому двору. Там, казалось, сидел царь с царицей. Считал царь свои богатства, пил из золотой чаши, нанизывала царица звездный бисер.
Часть третья
– Большое случилось несчастье…
Христина Федоровна сжала руками лоб, хотела замкнуться от этих ворвавшихся назойливых выкриков и скрипучих голосов, – от них вся стена, дрожа, колебалась.
Но часы не могли остановить своего разговора, ни успокоиться. Шли, шамкая, топоча и постукивая, – приставали к ней по-человечьему:
– Ну и принимайся за работу. – У тебя рука легкая. – Засучивай рукава выше. – Встречай, принимай дорогого гостя. – Сажай в красный угол. – Хвали горе, чтобы не плакало. Ты больше не можешь валяться в постели и ни о чем не думать, не можешь, не думая, нежиться и не держать в голове времени. –
– Оно всегда с тобой. –
– Оно идет. –
– Оно не станет ждать. –
– От него никуда не скроешься. –
– Ты больше не можешь подолгу причесываться, стоять перед зеркалом, стоять так сама с собой. – Нет, ты чем свет, подымайся на ноги. – Кое-как оденься, не прихорашивайся, все равно, только бы прилично было. – Прилично и сойдет. – И не жалуйся, не пеняй, что кофточка поистрепалась и не по моде, а у юбки подол обшаркался. Оборви тесьму, не обращай внимания. – Сойдет. – Знаешь, когда попадет так человек на зубцы нашего колесика, – колесико неумолимо, – оно не выпустит, будет тикать на самое ухо, совьет в сердце маленькое певучее гнездышко, петь будет. –
– Всюду за тобой. –
– Всегда с тобой. –
– От него никуда не скроешься. –
– Понимаешь, нет ему дела, как ты одета и как ты выглядишь. – И не обрадует. – А многое идет к тебе, помнишь? – Ты заметила, как уж в течение нескольких недель ты опустилась. – Не блестят твои ногти. – Будешь еще и еще опускаться. – Все станет некогда и неважно. – Возьмет оно и потянет. – Да. – Да. – С утренними думами расстанься. –
– Они не придут. –
– Они не возвратятся. –
– Не жди их. –