Том 4. Плачужная канава

Ремизов Алексей Михайлович

И, вспомнив так близко Христину Федоровну, встал идти к ней, но дверь отворилась, и высунулся, закутанный в башлык, Костя.

– Ну как, Костя, поживаешь? – поздоровался Нелидов, оглядывая своего странного гостя.

– Ничего, – не раздеваясь сел Костя и нахмурился.

– Что это, Костя, у тебя на колокольне часы пошаливают?

– Ничего.

– Как ничего? то вперед летят, то отставать начнут, не уследишь.

– А зачем следить?

– Чтобы знать: по часам все построено.

– Так не строй, кто велит?

– Тебя,

Костя, за это в тюрьму посадят.

– В единичное? – усмехнулся Костя.

– В единичное не в единичное, а уж там придумают, за этим дело не станет… Эх, Костя, если бы часов и совсем не было!

Костя скривил рот и, глядя в упор, спросил резко:

– Вы ничего не замечаете?

Нелидов осмотрелся:

– Ничего.

– Ничего? – Костя загрустил, – где Сережа?

– Сережа уехал, сделает свои дела, а там и вернется.

– Вернется! не верю я, все врут и вы врете, впрочем и я, знаете, скоро тоже этот магазин – к черту. Что, в самом деле, за нужда мне торчать целыми днями? Я уж по секрету скажу вам, никому не рассказывайте, я поступил… в лягушачью веру⁴⁹!

– Как так в лягушачью? – Нелидов перестал ходить, присел к Косте.

– Видите, слышал я, можно притянуть к себе человека так, чтобы он за тобой, как тень, следовал, так за тобой и шел бы, и ничего бы не мог делать без тебя…

Нелидов задумался.

– Его, Костя, надо пожелать крепко, всем сердцем, всею душою, и тогда возможно, человек пойдет за тобой.

– Знаю! – Костя снисходительно улыбнулся, – желал, да ничего не выходит.

– Если ничего не выходит, стало быть, вся суть только в тебе…

– Да не во мне! Средство есть. Верное. Надо лягушку. Надо изловить лягушку. Отломить у лягушки левую заднюю лапку. Высушить лапку и незаметно, чтобы никто не видел, зацепить кого хочешь. И все готово.

– Ну и в чем же дело?

– То-то и дело, не могу я достать лягушачьей лапки… заячья у меня есть…

– А ты попробуй заячьей.

– Заячья – это от другого⁵⁰, – Костя болезненно морщился, – это если что-нибудь такое… неохота срамиться, дать ему по шее…

Нелидову стало жалко Костю.

– Вот придет весна, – сказал он, – ты налови лягушек, их везде много, не оберешься, да и действуй.

– Мне надо сейчас! сейчас! – задрожал Костя от нетерпения.

И сидел так мучительно долго, надутый, с выпученными глазами, и надувался, как лягушка.

Нелидов не раз заговаривал, но Костя молчал; лицо его зеленело, как у лягушки.

И вдруг поднялся, съежился весь и, не говоря ни слова, вышел из комнаты.

Вышел и Нелидов. Догнал Костю.

И они шли рядом, один такой высокий и прямой, другой такой маленький и горбатый.

На душе было безветрие, каждый шаг вторил времени.

Обиходные мысли тянулись ровным столбом в стороне, а другие без помехи копались в подпольях.

Казалось, ничего нет такого на свете, – все сделает каждый, все можно сделать… А впрочем, кто его знает? – кто смеет сказать да или нет, кто подымет руку, кто поймет? И если мы принимаем, и если мы судим, – можем ли мы не принять, можем ли мы не судить? Свергая одного бога, воздвигаем небо другому, попирая одну власть, поклоняемся другой. Все – едино. А наши звезды нам неведомы. И, может быть, лягушка, зацепив мир нашей рукой, мир покорит?..

Раскрывались подполья, выходила из них своя неспокойная, вечно допрашивающая, вечно глумящаяся жизнь.

– Эх, Костя, если бы часов и совсем не было! – сказал Нелидов, вдыхая глубоко морозный воздух.

Ударял лютый мороз.

Часты, густы звезды рассыпались по небу, – золото по царскому двору. Там, казалось, сидел царь с царицей. Считал царь свои богатства, пил из золотой чаши, нанизывала царица звездный бисер.

Часть третья

1.

– Большое случилось несчастье…

Христина Федоровна сжала руками лоб, хотела замкнуться от этих ворвавшихся назойливых выкриков и скрипучих голосов, – от них вся стена, дрожа, колебалась.

Но часы не могли остановить своего разговора, ни успокоиться. Шли, шамкая, топоча и постукивая, – приставали к ней по-человечьему:

– Ну и принимайся за работу. – У тебя рука легкая. – Засучивай рукава выше. – Встречай, принимай дорогого гостя. – Сажай в красный угол. – Хвали горе, чтобы не плакало. Ты больше не можешь валяться в постели и ни о чем не думать, не можешь, не думая, нежиться и не держать в голове времени. –

– Оно всегда с тобой. –

– Оно идет. –

– Оно не станет ждать. –

– От него никуда не скроешься. –

– Ты больше не можешь подолгу причесываться, стоять перед зеркалом, стоять так сама с собой. – Нет, ты чем свет, подымайся на ноги. – Кое-как оденься, не прихорашивайся, все равно, только бы прилично было. – Прилично и сойдет. – И не жалуйся, не пеняй, что кофточка поистрепалась и не по моде, а у юбки подол обшаркался. Оборви тесьму, не обращай внимания. – Сойдет. – Знаешь, когда попадет так человек на зубцы нашего колесика, – колесико неумолимо, – оно не выпустит, будет тикать на самое ухо, совьет в сердце маленькое певучее гнездышко, петь будет. –

– Всюду за тобой. –

– Всегда с тобой. –

– От него никуда не скроешься. –

– Понимаешь, нет ему дела, как ты одета и как ты выглядишь. – И не обрадует. – А многое идет к тебе, помнишь? – Ты заметила, как уж в течение нескольких недель ты опустилась. – Не блестят твои ногти. – Будешь еще и еще опускаться. – Все станет некогда и неважно. – Возьмет оно и потянет. – Да. – Да. – С утренними думами расстанься. –

– Они не придут. –

– Они не возвратятся. –

– Не жди их. –