Убежище, или Повесть иных времен
Шрифт:
свои услуги, граф дал мне почувствовать значительность собственной
персоны и попытался неумеренной лестью покорить мое сердце и проникнуть в его
намерения, но я не нуждалась в отличиях, обретенных через его содействие.
Я вежливо уклонилась от разговора как о клеветнических измышлениях, так
и о цели желаемой аудиенции и лишь поблагодарила его за то, что он
обратил ко мне слух короля; говоря это, я покраснела при мысли о том, к какому
презренному
любопытство и разочарование, отразившиеся на его — действительно красивом —
лице, но не могла принудить себя доверить что бы то ни было человеку, к
которому принц Генрих питал презрение. Граф откланялся с теми же
изъявлениями глубокого почтения и готовности к услугам, с которыми явился ко мне,
и назначил на следующее утро представление меня королю.
Поскольку приватность обещанной аудиенции избавляла меня от
необходимости соблюдать торжественный этикет, я не стала увеличивать свиту и не
изменила своему обычному вдовьему наряду, лишь сделала его похожим на
траурное платье моей матери, отчего сходство с ней, присущее мне от
рождения, стало еще более очевидным и разительным. Сотни полузабытых
происшествий и событий теснились в моей взволнованной душе, когда я проходила
один за другим хорошо знакомые мне покои дворца, пока они все не
отступили в прошлое, а я не оказалась перед дверью королевского кабинета.
Услужливый Сомерсет, одетый с таким отменным изяществом, словно
вознамерился пленить меня, едва только обо мне было объявлено, приблизился и
галантно предложил мне руку. Внезапный холод оледенил меня, дрожь пробежала
по телу, я замешкалась, сникла, но тут же, победив свою слабость, смахнула
со щеки горькую слезу и, опершись на предложенную руку, позволила
фавориту представить меня королю.
Горделивый вид, который я приняла, чтобы предстать перед королем,
оказался излишним: неловкий и растерянный всегда, сейчас он испытывал
большую, чем обычно, неловкость и растерянность и словно не мог решить —
скрыться ли ему при первом же взгляде на меня или, по крайней мере,
воротить Сомерсета, который уже удалился.
Преклонив колено, как того требовал обычай, я тут же поднялась и, не
выпуская руки, которую он протянул мне, устремила взволнованный взгляд на
его изменчивое лицо.
— Ваше Величество, — заговорила я, — без сомнений, ожидает встретить во
мне слабую просительницу, молящую о защите или взывающую к жалости,
но в таком жалком качестве я никогда не склонялась перед вами. Я пришла,
чтобы предъявить права на дорогое мне и священное звание, до сей поры
неведомое, но никем не упраздненное. О царственный Иаков! — воскликнула я,
и слезы хлынули из моих глаз. — Разве сердце твое не узнает нечто
родственное в этих чертах, в этом голосе, в трепещущей руке, которая впервые
сжимает твою сестринским пожатием?.. О святая страдалица Мария, подарившая
мне жизнь! Взгляни с небес и обрати сердце своего сына к безутешной сестре,
стоящей перед ним.
Король вздрогнул, отступил назад, всем своим видом выражая сомнение и
неудовольствие, и попытался отдернуть руку, которую я упорно удерживала в
своих, прижав ее к губам и орошая потоком слез.
— Не отталкивай меня, не отвергай меня, не узнав, — вновь заговорила я
голосом, исполненным сдерживаемой муки. — Не гордыня, не тщеславие, не
честолюбие побуждают меня сейчас раскрыть тайну, так давно скрытую в
сердце моем. Прахом нашей миропомазанной матери я молю тебя выслушать
меня, более того — поверить мне. Я рождена втайне, воспитана\ в уединении, я
рано сделалась жертвой враждебной судьбы, от долгих страданий усталая
душа моя готова смириться с любым чинимым мне злом, но не e бесчестием —
против него она по-прежнему гордо восстает. Та же кровь, что\гечет в твоих
жилах, струится в моих, ударяя в сердце жгучими толчками причиной
мысли о чем-то недостойном; она побуждает меня подтвердить мою невиновность
неоспоримыми доказательствами, и я буду оправдана — перед Богом и
людьми. Права, о которых я заявляю, не основываются единственно на моем
слове: Ваше Величество найдет в этих бумагах торжественные свидетельства,
написанные не вызывающим сомнений почерком вашей царственной матери, в
них найдете вы и подтверждающие свидетельства многих благородных и
безупречных людей. Изучите их со всей тщательностью и, умоляю, остерегитесь
судить обо мне предвзято!
Не в силах более произнести ни слова, я склонилась почти к самым ногам
Иакова и дала волю гнетущим, мучительным чувствам, которые не мог не
пробудить этот период моей жизни. Король, продолжая глядеть на меня в
растерянности и нерешительности, холодно посоветовал мне удалиться на
время в его приемную и там успокоиться, пока он просмотрит бумаги, на
которые до той минуты лишь единожды взглянул, хотя даже при этом беглом
взгляде лицо его вспыхнуло под влиянием неотразимой достоверности. В
приемной меня встретил граф Сомерсет, который, видя, что я близка к