Валдаевы
Шрифт:
— Тять, а тять, ты чего?..
— Мамка твоя померла…
Теплая, серебристо-звездная глубь неба, мягкая от пыли проселочная дорога, ведущая в графское имение. Только что прошел дождь, и в воздухе влажная бодрящая свежесть. Отблески далеких зарниц изредка выхватывают из темноты пролетку, запряженную парой гнедых.
Графский кучер Харитон оглядывается и щурится, стремясь разглядеть поближе графскую чету, о которой было так много разговоров накануне: судачили, что граф Ростислав Максимович Кар вместе с молодой женой наконец-то приезжают домой навсегда, поскольку хозяин имения
Графа Харитон видел лет семь тому — тот был тогда молод, носил военную форму; приезжал навестить матушку, но в имении пробыл недолго — всего недельку.
Харитон старался услышать, о чем заговорят молодые, чтобы затем поделиться новостями с дворовыми, но графская чета ехала молча. Лишь когда подъезжали к ярко освещенному дому, Ростислав Максимович усмехнулся:
— Смотри, Ирен, какая иллюминация!
На другой день Ростислав Максимович знакомился с имением. В его кабинете, в большом гулком зале, где по углам были свалены связки старых журналов, а на стенах висели портреты, собралось много народу. Сам хозяин — черный, высокий, длиннолицый — сидел за письменным столом. Вошла Ирина Павловна; все учтиво встали.
— Садись, Ирен, вот сюда. Садитесь, мои друзья. Прежде всего должен сообщить вам: к нам приехал… нет, не ревизор… к нам сегодня утром приехал новый управляющий, господин Лихтер, Густав Эрихович, человек ученый… Прошу любить и жаловать.
Со стула поднялся маленького роста, безукоризненно одетый мужчина. Умные глаза его поблескивали, словно стальные шарики. Новый управляющий поклонился с важностью, свойственной всем недоросткам, и неторопливо опустился на место.
— Не вам в обиду, думаю, Моисей Василич. — Ростислав Максимович повернулся к прежнему управляющему. — Вы человек надежный, я благодарен вам и не обижу… Считайте себя первым заместителем управляющего… Думаю, вы не откажете нам в любезности рассказать, как шли дела в имении.
Встал высокий, плотный мужчина лет сорока. Густые русые волосы его волнами ниспадали на большие, серые глаза. Откинув шевелюру обеими руками назад, он заговорил мягким, вкрадчивым голосом:
— Земли у вас, как известно, двенадцать тысяч десятин. Добрая половина под лесными угодьями, остальное — поля и луга. Неудобных участков всего около пятисот десятин.
Солидно откашлявшись, Моисей Васильевич снова откинул движением головы растрепавшиеся волосы и с явным удовольствием заговорил о фабриках. Их две возле села Никольского. На одной прядут шерсть, на другой ткут сукна. Кроме того, имеется пять исправных заводов. Винокуренный, пивоваренный, кожевенный, лесопильный и пенькотрепальный. Последний — самый доходный. Междуречье в половодье заносится илом, на котором родится такая конопля, что взять ее можно лишь топором. И лен вымахивает отличный — длинный, волокнистый, белый. Коноплю вымачивают в тех же речках, а на прибрежных лугах стелют лен…
Говорил он с увлечением, но Ирина Павловна слушала его невнимательно, поглядывая на запутавшуюся под окном в паутине муху; другие мысли волновали ее…
— Пекарня, что возле мельницы, работает исправно. Там всем делом заправляет Домна Лепетухина — прямо скажу, бой-баба! Печет калачи и пряники, меняет их с изрядной прибылью помольщикам на муку. А теперь — о пчельниках…
Ирина Павловна думала, что отсюда до ее родных мест не так уж далеко — каких-нибудь сорок верст, и непременно завтра же нужно послать кого-нибудь за своей старой нянькой, пусть приезжает сюда…
— Если Густав Эрихович по-настоящему возьмется за дело — миллион даст, — заключил бывший управляющий.
Камердинер Арефий приказал кучеру Харитону:
— Поедешь в Алатырь и привезешь Лидию Петровну. Приходилось тебе ее возить?
— Четыре раза… Да только дома ли она днем-то?
— Без нее не возвращайся. Очень нужна. Барыня, скажи, разболелась…
В Алатыре Харитон остановился у большого дома, обшитого тесом и покрашенного в салатовый цвет. Старушка рубила на крыльце жгучую крапиву. Харитон уже знал, что это квартирохозяйка Лидии Петровны.
— Здорово! — рявкнул Харитон почти над самым ее ухом, снимая картуз. — Это на кой? — указал он на корытце, над которым священнодействовала старушка.
— Ну и напугал же ты меня, батюшка… Для кур это.
— Докторица дома?
— Не успела еще уехать, только собирается. Позвать?
— Уж потрудись.
Старушка ушла. Немного погодя на крылечко вышла стройная, подвижная, как пламя, девушка — волосы светленькие, точно солома, а глаза — темно-карие.
— А-а, старый знакомый!.. За мною? — спросила она грудным голосом. — Что там приключилось?
Кучер поведал, что было приказано.
— Значит, Кары приехали в имение? Интересно, какая она из себя? Молодая? Ладно, только дай срок — оденусь. Видишь, я в халате.
Она так прытко повернулась, что у крыльца облысел одуванчик.
— Не девка — вихрь один, — ласково проговорила старушка, любовно глядя вслед своей постоялице.
Горничная Глаша принесла подсвечник с тремя свечами, поставила его на маленький, будто игрушечный, ломберный столик и вышла, чтобы пригласить докторицу.
Когда та вошла, Ирина Павловна невольно приподнялась с кровати. «Неужели?.. Быть не может… Она или не она? — Графиня с недоумением смотрела на докторшу. — Блондинка, черные глаза… Боже, так ведь это она!..»
Хотелось убежать, спрятаться, несмотря на тупую боль в пояснице, но Ирина Павловна даже не пошевелилась — неотрывно смотрела на вошедшую.
Лидия Петровна поздоровалась. Ирина Павловна выдавила из себя лишь одно слово:
— Вы?
— Сколько лет, сколько зим!.. Ирина… Ирина Павловна. Я ведь запомнила? Хоть знала, что мы землячки, не чаяла встретить вас. Два месяца назад меня выслали из веселого Петербурга в наш неприглядный Алатырь под негласный надзор полиции… Ну, это вам неинтересно… Так что же вас беспокоит?..
— Представьте, я запомнила вас — на всю жизнь. Ваши глаза… А как зовут — забыла.
— Лидия Петровна Градова.
— Мне сказали, что в округе есть женщина-врач. Это редкость. Кроме того, эти женские недуги… Я сочла, что лучше обратиться к женщине, и вот приезжаете вы!
— Надеюсь на ваше благородное молчание.
— Можете быть спокойны. И вряд ли вам стоит искать другого домашнего врача. Больше ни на что не жалуетесь?
— Пока нет. Будем встречаться. До свидания.
«Градова… И зубы у нее словно градинки — ровные, белые. — Пронеслось в голове Ирины Павловны. — К добру ли такая встреча? Но что же делать? Ничего другого не замыслишь…»