Веха
Шрифт:
Рожала мать дома, как и все в деревне, а помогали ей соседки, наши тётки. Погода держалась до конца сентября и девочка, до сырости, успела окрепнуть.
Лето двадцать девятого года было дождливым и прохладным, но в ночное мы несколько раз всё-таки сходили, где наслушались всяких историй от деда Ярёмы. Рассказчик он был славный, и мог всю ночь напролёт нести свои небылицы. У всех в округе на слуху была история о поездке Еремея в Архангельскую губернию на заработки.
Один купец из Почепа, вернее даже не из Почепа, а из Брянска, просто у него была одна лавка в Почепе, стал вербовать работников на заготовку леса, но ехать надо было в Архангельск, откуда он лес отправлял в Швецию. Где и с кем этот купец договаривался, было тайной, да людям, собственно, это и не надо было знать. Наш Еремей приехал в Почеп на базар, и чисто случайно встретил этого купца. В те времена, а это было ещё задолго до революции, он был молодым и здоровым, собирался жениться, вот и решил подзаработать деньжат для будущей семьи. Купец его быстро уговорил, наобещав ему золотые горы.
Для работы в лесу необходима была бригада из двенадцати человек, насчёт лошадей и повозок, купец, якобы, договорился с местными. Еремей, по приезду домой, стал собирать желающих. Из нашей деревни поехал только один наш дальний родственник, который, впоследствии и остался там навсегда, пригревшись возле молодой вдовушки. В основном людей он набрал из Беловска и Близнецов.
Выехали они в сентябре месяце, чтобы подоспеть тому времени, когда в Архангельске станут реки, да установится морозная погода, иначе в тех местах делать нечего, сплошные болота. До Почепа их на двух подводах довезли земляки, а там встретил этот купец. Встретил хорошо, завёл в кабак, взял всем водки и закуски, а сам быстро отправился на вокзал за билетами. С ними он не поехал, сказав, что надо кое-какие дела закончить, но там, уже в Архангельске встретит их его человек и поселит в леспромхозе, где они и должны были его дождаться. Посадив всех в поезд, он дал Еремею немного денег на первое время, а сам покинул вагон.
Всё шло поначалу прекрасно. Расположившись на своих полках, мужики устроили на столике у окна трапезу. Самогон с собой взял каждый, сала было в избытке, хлеб, помидоры, огурцы, сваренные утки и гуси. Короче затарились по полной. Больше суток паровоз тянул состав до Москвы, больше суток в Москве и трое суток в дороге до Архангельска, опустошили наших мужиков полностью, и когда они вышли на перрон в Архангельске, ни в мешках, ни в карманах уже не осталось. Головы болели от выпитого самогона, но у них не было денег, даже чтобы похмелиться. Поезд пришёл в Архангельск двадцатого сентября, и Архангельск, встретил их довольно-таки тёплой погодой, хотя пугали все, что там, в сентябре уже снег лежит.
– Вот тебе и севера! – произнёс тогда Еремей, едва они оказались на перроне. – Да тут ещё теплее, чем у нас! Вот только что-то я не вижу встречающих нас!
Время было около двух дня, люди, сошедшие с поезда, разъехались на поджидающих их повозках. Остались только они, боясь уйти с перрона, чтобы не разминуться с человеком, который должен был их встретить. Проторчав на перроне больше двух часов, они направились в чёрное от времени, деревянное здание вокзала, возле которого прогуливался один околоточный, да железнодорожник, который чинил семафор. Есть хотелось так, что в животах урчало и тошнило от выпитого самогона. Поинтересовавшись у околоточного по поводу леспромхоза, который удивлённо посмотрел на них.
– Вы бы хоть назвали, какой леспромхоз вас должен был встретить? – недовольно произнёс он, посматривая настороженно на компанию здоровых, небритых мужиков, одетых чуть ли не по-зимнему.
– А нам не сказали! – ответил Еремей ему. – Посадили в поезд и отправили сюда, сказав, что здесь нас встретят.
– Ну, и что, встретили? – усмехнулся он. – Как дети малые! Куда ехали и к кому понятия не имеете!
– Может вы сбежали, откуда? – чуть помолчав, вдруг, спросил он. – Ну-ка документики ваши, господа хорошие!
Еремей пытался ему доказать, что они приехали на заработки, но он стоял на своём и, пока мужики не достали свои справки, выданные в управе, не отстал от них.
После этого околоточный ушёл в свой кабинет, который служил ему и рабочим местом, и местом проживания. На улице стало быстро темнеть и уже через несколько минут, железнодорожник зажёг лампу, весящую прямо возле входа в здание вокзала. Туда потянулись и мужики, злые и голодные до невозможности. Была там ещё одна женщина, которая работала там кассиром, подрабатывала уборщицей, да и мелкими другими занятиями. Она с интересом наблюдала за отрядом здоровых мужиков, которые явно не знали, что же им делать в этой ситуации. Кроме этого, она поняла, что все они голодные, а где поесть не знали.
После того, как мужики устроились в прохладном помещении вокзала, она подозвала парня, который был из нашей деревни, и спросила у него. – Милок! А что это вы скитаетесь, как неприкаянные? Или обманул кто?
Да, вот приехали на заработки, нас должен был встретить человек из леспромхоза, но так и не появился, а у нас нет ни денег, ни жратвы! Хоть рятуй кричи! – сказал он и горько улыбнулся.
– Дык, можа ешо объявится! – протянула женщина, погладывая на него, а потом, бросив взгляд на остальных мужиков, продолжила. – Ну, няхай ваш старшой подойдёт, я с ним погутарю, а там поглядим, шо можна для вас сделать!
Через несколько минут, Еремей вернулся от женщины к мужикам и, радостно улыбнувшись, сказал. – Ну, чо, братва! Хватай мешки и за мной! Жёнка к себе приглашает, но только с одним уговором, что мы ей дрова уберём с улицы и сложим в стайку, а то боится, что снегом скоро заметёт и тогда хоть волком вой всю зиму. Мужик-то её в лесу сгинул, оставив дочку, вот и бедствует, сердешная! Так что идём, или пса этого лесного ждать будем. Да он, если появится, то его околоточный и придержит, пока нам сообщат!
– Ярёма! – воскликнул один из них. – Ты бригадир, вот и решай! Чай не дома, там бы мы тебе кости поломали бы! А теперь что же? Не погибать же здесь! Пожрать-то даст?
– А то! Даже сказала, четверть поставит! – заулыбался Еремей.
– Так чего же ты, сукин сын, не с того начал! – воскликнули мужики и, похватав свои мешки, направились к выходу, где их поджидала спасительница. Женщине на вид было за тридцать, крепкого телосложения, и ладно сбитая, со здоровым румянцем на лице. Приглянулся ей наш земляк с Малышевки, ему тоже, кстати, было за тридцать, да вдобавок и не женатый.
Дом этой женщины, которую звали Дуня, находился недалеко от вокзала, и мужики, в сопровождении Дуни, минут через десять уже входили во двор её жилища. На улицы стояла темень такая, что, идущие позади Дуни, натыкались друг об друга, чертыхаясь в ночи, смеясь же над самими собой.
Дома мать и гостей встретила десятилетняя дочь, со страхом посматривая на мужиков. Сам дом, как и везде, был приземистый, состоящий из двух просторных комнат, практически такой же, как были и в наших деревнях, только потолки были низкими и окна меньше, чем у нас. Но это всё из-за северных ветров, метелей и трескучих морозов, которые частенько переваливали за пятьдесят.