Вино фей
Шрифт:
Черити вздохнула. Вирджинии, изнеженной, привыкшей к всеобщему обожанию, жизнь представлялась чередой праздников. Она не терпела даже упоминаний о несчастьях, болезнях и смертях, не была на похоронах матери Черити, да и к тётушке в Бат отказалась ехать не только из-за поездки с мисс Сесили, но и, как думала Черити, из крайней неприязни ко всяческим старческим недугам. Даже рухнувший карточный домик горько удручал её сердце, расстраивал и не сошедшийся пасьянс. Она не могла сдержать огорчённого вздоха, видя сломанный ноготь и стёршийся каблук, и страшно боялась дурных примет, многократно преувеличивая любую из них. В прошлом году, заметив
Но сейчас Черити не склонна была смеяться над огорчением Вирджинии: есть вещи, с которыми вековая молва неизменно связывает приход беды. Почему из века в век нам твердят, что дурно разбить зеркало случайно, но если оно треснуло само по себе, ничто не предотвратит приближающейся напасти? Неужели его амальгама - не только серебро на стекле, как хотела думать Черити, но и мистический вход в неизведанный мир потустороннего, полоса отчуждения на границе мира живых и мёртвых, портал в мир призраков? Неужели правда, что зеркало невидимой нитью соединяется с нашей душой, и любая трещина в зеркале образует трещину в душе?
В гостиную вошли мужчины. Мистер Хейвуд сразу бросился к плачущей дочери.
– Что с тобой, моя дорогая?
Леди Дороти рассказала о происшествии, но на мужчин трещина на зеркале особого впечатления не произвела, а сэр Бенджамин даже пустился в какие-то длинные научные объяснения, из которых тем, кто их понял, должно было стать ясно, что ничего особенного в том, что стекло лопается, нет.
Энтони, хоть и ничего не сказал, криво усмехнулся. Черити же была единственной, кто обратил внимание на странное совпадение - зеркало треснуло при имени Клэверингов.
Глава 3. Сплетни в округе
Злой комар напев свой летний
С каплей яда взял у сплетни.
Гад, шипя из-под пяты,
Брызжет ядом клеветы.
У. Блейк, Из "Прорицаний невинности"
Обычно эфемерные мысли Вирджинии неслись, словно на крылышках мошкары, и гибли вместе с капризами и безумствами пролетевшего часа, но развеять дурное впечатление случившегося накануне было нелегко. Джин не умела переносить ни страдания, ни боли, даже падать духом предпочитала на мягкое. И весь следующий день она была в дурном настроении, кричала на горничных, злилась на мать, пытавшуюся её успокоить, раздражалась на любой шум, её нервировали голоса слуг и домочадцев. Не хотела видеть и пришедшего чуть свет жениха, пытавшегося её успокоить, отказалась даже позировать живописцу, и лишь с большим трудом леди Дороти удалось уговорить её привести себя в порядок и выйти
Чтобы не искушать кузину своим докучным присутствием и не попадаться ей на глаза, Черити оседлала Мерлина и с наслаждением прокатилась по окрестностям, добравшись до Эймсбери, ей даже показалось, что в утреннем тумане видны очертания Стоунхенджа. Вернувшись домой через чёрный ход, Черити удалилась к себе и втихомолку раскроила несколько отрезов купленного в Бате дорогого дамаска, придумав на одном новый крой лифа и юбки, а на другом - интересный покрой рукава. Но ей нужен был полосатый муслин на отделку, и она решила сходить в модную лавку, а заодно навестить пастора, мистера Энджела Стэнбриджа и его супругу миссис Кассандру, которых не видела со времени отъезда в Бат.
Жена пастора всегда нравилась ей спокойной рассудительностью и непринуждённой светскостью. С миссис Кассандрой можно было поговорить, ничего не опасаясь: в ней, как в колодце, тонули откровения всей округи. Нравился Черити и мистер Стэнбридж, человек немногословный, но мудрый.
Дом священника, большой, двухэтажный, старый, носил следы многих перестроек, стены жёлтого кирпича были густо увиты жимолостью, пассифлорой и хмелем, под островерхой крышей лепились несколько ласточкиных гнёзд, а сами ласточки юркими росчерками то и дело рассекали небо.
Её встретили как родную.
– Черри, малютка, как ты расцвела!
– мистер Стэнбридж улыбнулся ей с балкона, заметив её издали.
Черити вздохнула, немного удивившись. Пастор никогда не ронял пустых слов, с чего бы ему вторить мистеру Хейвуду? В её спальне было небольшое зеркало, она каждое утро расчёсывала перед ним волосы, но ничего нового в своей внешности не видела. С чего это все говорят такой вздор?
– Кто пришёл!
– радостно поднялась её навстречу миссис Кассандра, откладывая в сторону вышивание.
– Господи, как ты выросла, Черри! На три дюйма точно!
– и, усадив её в лучшее кресло, забросала вопросами о Бате.
Вошедший в гостиную священник тоже присел к столу.
Черити поведала о своём пребывании в Бате, похвасталась полученным от тётушки щедрым подарком и сделанными покупками, но о Клэверингах умолчала: ведь кроме слов мисс Стивенс, которые ей вовсе не поручалось разглашать, сказать было нечего. Однако вопрос о гостях леди Рэнделл она задала почти сразу, как закончила рассказ. Но и тут ничего определённого не услышала: Стэнбриджи их ещё не видели.
– А как прошла вчерашняя помолвка твоей кузины?
Черити смутилась, потом нехотя поведала о событиях вчерашнего дня и о треснувшем зеркале.
– Само треснуло?
– удивилась миссис Кассандра и огорчённо покачала головой.
– Не к добру.
Пастор не поддержал жену.
– Мне случалось отпевать покойников и в домах, к дверям которых была прибита подкова. Мисс Хейвуд не следует быть суеверной, именно это и приносит несчастье. Глупо верить в приметы.
– Кто смеётся над приметами, не умнее того, кто в них верит, - улыбнулась, оспаривая мужа, миссис Кассандра.
– Верящим в приметы просто недостаёт мужества, или уж в них избыток поэтичности, ведь приметы - поэзия прозаической жизни. Но для бедняжки Вирджинии это, боюсь, непосильная тягота. Она чрезвычайно мила, но не очень мужественна. И даже, боюсь, не очень поэтична, - высказав последнее опасение, миссис Кассандра дипломатично умолкла.