Властелин мургов
Шрифт:
– Ваша жизнь, Бельгарион, более многосложна, чем моя. Мне приходится иметь дело с реальностью в единственном числе.
Гарион пожал плечами.
– Зато мне есть чем заполнить свободное время.
В дверь тихо постучали, и лорд Морин, шаркая ногами, вошел в комнату.
– Извините, что мне приходится беспокоить ваши величества, но поступили неприятные новости из города.
– Что случилось, Морин?!
– воскликнул Вэрен.
– Кто-то убивает членов Хонетской династии - потихоньку, но весьма действенно. За последние две ночи не стало нескольких человек.
– Они умерли от яда?
– Нет, ваше величество. Убийца действует попроще. В позапрошлую ночь он придушил нескольких человек их
– Морин осуждающе покачал головой.
– Страшно, просто страшно.
Вэрен нахмурился.
– Я было начал думать, что все старые междоусобицы улажены и позабыты. Вы не думаете, что это Хорбиты? Они иногда хранят обиды вечно.
– Похоже, никто этого не знает, ваше величество, - ответил Морин.
– Хонеты напуганы. Они либо покидают город, либо превращают свои дома в крепости.
Вэрен улыбнулся.
– Я думаю, что неприятности Хонетов я перетерплю. А этот тип не оставляет никаких... расписок? Не известен ли он по прежним убийствам?
– Ни малейших зацепок, ваше величество. Не выставить ли мне охрану у домов Хонетов - у покинутых домов?
– У них есть своя охрана.
– Император неопределенно пожал плечами.
– Однако неплохо бы навести кое-какие справки и дать этому типу понять, что мне хотелось бы переговорить с ним.
– Вы собираетесь арестовать его?
– спросил Гарион.
– Нет, я еще не знаю, пойду ли так далеко. Я пока что хочу выяснить, кто это, и предложить ему придерживаться правил игры, вот и все. И прежде всего меня интересует, кто же это такой.
У Гариона, однако, были собственные подозрения насчет подоплеки этих убийств.
Празднование Ирастайда в Тол-Хонете было в полном разгаре. Гуляки, многие в сильном подпитии, кочевали с пирушки на пирушку, богатые семейства бессовестно кичились друг перед другом своими сокровищами. Дома богачей и знати были разукрашены разноцветными флажками и фонариками. На роскошные пиры уходили целые состояния, а развлечения часто перехлестывали границы приличия. Хотя празднества во дворце проходили более сдержанно, император Вэрен тем не менее считал своим долгом продемонстрировать гостеприимство в отношении местной элиты, включая тех ее представителей, которых в обычное время он не переносил.
Все мероприятия были распланированы задолго до праздников. Вначале должен был состояться официальный государственный банкет, за ним последовать бал.
– Вы оба будете моими почетными гостями, - твердо заявил Вэрен Гариону и Сенедре.
– Если уж я это терплю, то и вам придется.
– Я предпочла бы обойтись без этого, дядя, - сообщила ему Сенедра с грустной улыбкой.
– Мне сейчас не до праздников.
– Жизнь не кончается, Сенедра, - ласково убеждал ее Вэрен.
– Пир, хоть и скучный, хоть и во дворце, может отвлечь тебя от жизненных тягот и трагедий.
– Он пристально посмотрел на Сенедру.
– К тому же, если тебя не будет, Хонеты, Хорбиты и Ворды такого наговорят по поводу твоего отсутствия...
Сенедра быстро подняла голову, глаза ее заблестели.
– И то правда, - промолвила она.
– Но дело еще и в том, что мне нечего надеть.
– Да здесь во дворце несколько шкафов с твоими нарядами, Сенедра, - напомнил ей император.
– Да, конечно, я и забыла. Ну что ж, дядя, буду счастлива поприсутствовать.
Она действительно выглядела таковой, когда, одетая в кремовое бархатное бальное платье, с сияющей короной на огненных кудрях, вошла в танцевальный зал под руку со своим мужем, королем Ривским. Гарион, одетый в позаимствованный голубой камзол, который заметно жал в плечах, отнесся к мероприятию безо всякого энтузиазма. Как глава другого государства, находящийся с визитом, он был обязан выстоять по меньшей мере час рядом с императором в танцевальном зале, произнося пустые дежурные фразы в ответ на вежливые речи многочисленных Хорбитов, Вордов, Ранитов и Боурунов, а также их жен, зачастую достаточно легкомысленных. Бросалось в глаза отсутствие Хонетов.
Ближе к концу этой бесконечной церемонии графиня Лизелль, блистая своими цвета светлого меда волосами, в бледно-лиловом парчовом платье, подошла к Гариону под руку с принцем Халдоном.
– Держитесь, ваше величество, - тихо сказала она Гариону, присев в реверансе.
– Даже такие мероприятия не бесконечны, хотя может казаться и наоборот.
– Благодарю вас, Лизелль, - сухо ответил он.
После того как поток желающих засвидетельствовать свое почтение иссяк, Гарион, стараясь держаться предельно учтивым, слонялся среди гостей, устав слушать одно и то же: "В Тол-Хонете никогда не бывает снега".
В конце этого бала при свечах оркестр арендийских музыкантов стал нудно выводить весь репертуар мелодий праздничных песнопений, общих для всех королевств Запада. Их лютни, виолы, арфы, флейты и гобои создавали практически неслышный фон для болтовни императорских гостей.
– Я пригласил госпожу Альдиму, чтобы она спела нам сегодня, - обратился Вэрен к узкому кругу Хорбитов.
– Ее голос должен был стать апофеозом празднеств. К несчастью, из-за погоды она побоялась выйти из дома. Я понимаю ее: она очень бережливо относится к своему голосу.
– И хорошо, что так о нем заботится, - сказала женщина из Ранитов, стоявшая рядом с Гарионом, своему спутнику.
– Начать с того, что у нее не такой уж и великолепный голос, к тому же время его не пощадило - все эти годы Альдима поет по кабакам.
– Что за Ирастайд без песни?!
– обратился к гостям Вэрен.
– Может быть, кто-нибудь из прекрасных дам порадует нас одной-двумя песнями?
Дородная боурунская женщина средних лет тут же откликнулась на предложение императора и в сопровождении оркестра попыталась исполнить популярную песню, однако ей не удавалось одолеть высокие ноты этой партии. Когда она с раскрасневшимся лицом, запыхавшаяся, закончила выступление, раздались жидкие аплодисменты, длившиеся секунд пять. Потом гости вернулись к болтовне.
И тогда музыканты заиграли арендийскую песню, настолько старинную, что ее зарождение терялось во тьме веков. Как и большинство арендийских вокальных произведений, она была грустной, начиналась в минорном ключе с затейливого водопада звуков на лютне. На подходе к главной теме вступила виола, потом к ней присоединился сочный контральто. Постепенно этот голос заставил погрузиться в молчание доселе неугомонных гостей. Гарион был поражен. Это, стоя недалеко от оркестра, графиня Лизелль присоединилась к музыке. У нее был очаровательный голос - густой, завораживающий, обволакивающий, как мед. Гости, находившиеся поблизости, отпрянули из уважения к этому голосу, давая ему место. И вдруг, к удивлению Гариона, Сенедра вступила в этот круг и встала рядом с драснийкой, облаченной в бледно-лиловую парчу. Когда флейта взяла на себя ведущую партию, хрупкая ривская королева подняла голову и присоединила свой голос к голосу Лизелль. Без особых усилий ее голос стал взбираться вверх в унисон с флейтой, настолько идеально подходя по высоте и окраске к ее звучанию, что трудно было различить, где звук инструмента, а где - голос Сенедры. Однако в ее пении явственно слышался отзвук глубокой печали, и Гарион почувствовал, как к горлу подкатил комок, а на глаза навернулись слезы. Несмотря на праздничную обстановку вокруг, было очевидно, что Сенедра ни на мгновение не расстается со своей болью, укоренившейся в ее сердце, и никакое веселье не может рассеять этой боли или даже отвлечь от нее.