Во времена фараонов
Шрифт:
Рис. 28. Саккара. Барельеф в одном из погребальных покоев (Птаххотеп)
Этот идеал удовлетворял египтян в течение нескольких веков, потом он показался им скучным и недостаточным. Мы можем проследить это постепенное развитие мысли по пожеланиям на надгробных плитах, которые изменялись с каждым столетием. В начале IV династии «много приношений и прекрасная усыпальница на Западе» – вот чего испрашивают у богов, Анубиса и Осириса, покровителей кладбищ. Но погребенную душу охватывала тоска о том, что вовне. Осирийский ритуал делал мертвого равным богу, боги же обитают на небе. Захотелось, чтобы благое погребение в пирамиде или мастабе дало душе вместе с нетленным убежищем исходную точку для путешествий в те надземные обители, которые зовутся раем. «Тексты пирамид» Саккара показывают нам это видоизменение уже достигшим предела. По каким этапам душа проходила по дороге от кладбища к небу? Изречения надгробных плит дают на это лишь неполный ответ.
Своим желанием «ходить по прекрасным путям закатного края, где ходят верные Осириса» [154] , душа свидетельствует об утомлении могильным покоем. Пути
На небе обожествившемуся двойнику предоставляются разные уделы; каждый из них представляет понятие о рае, сначала местном, для того или другого города, а со временем все более и более обобщенное и сделавшее его доступным для всех египтян. Самым обычным уделом было пребывание душ в плодородных странах, которые позднейшие теологи помещали на пути следования солнца ночью. Там находились поля, озера, острова, деревни, увеселительные дома; железная стена с укрепленными воротами служила защитой. Это был край, похожий на laeta arva «Энеиды», «идеальный Египет с его Нилом, прудами, роскошной растительностью и, в особенности, с его урожаями» [159] . Ее называли Сехет Иалу, «Поля Тростника», наподобие одной местности Дельты в стороне Пелусия, в архаическом царстве Буто. Неподалеку простирался другой рай, «Поля Приношений» (Сехет Хетеп). Там удел был еще приятнее. В Полях Иалу душе приходилось возделывать свой сад; в Полях Приношений она находила готовый стол благодаря двойникам земных приношений, которые тоже направлялись к небесным путям, если им облегчали их освобождение, разбивая эти приношения или сжигая их. Приношения достигали Сехет Хетеп или вместе с умершим, или в ладье, в которой солнце плывет вокруг света. Плавать в солнечной ладье, обходить вместе с Ра ночное и дневное небо, правя веслами и парусами, быть в числе гребцов, собранных звездными богами – вот удел самый завидный, самый славный, самый невещественный. Душа, получившая туда доступ, радостно покидала землю и плавала в самом небе, как дух «Лучезарный» (Ах) среди созвездий, обходящих северный полюс, тех, что звали «Негибнущими» (Ахему-санху), ибо они никогда не исчезали с видимого неба. Египтяне наблюдали их, чтобы определять час, особенно Большую Медведицу; говорили о душе, что «она обитает в стране часов (Ounit), что она управляет ночью и ведет часы», распоряжаясь таким образом пространством и временем. [160]
С течением веков эти представления дали египтянам материал для метафизических утонченностей, и они добросовестно изложены в руководствах теологов, как, например, в «Книге Мертвых» и в «Книге о том, что есть в Гадесе (Дуате. – Прим. ред .)».* Во времена пирамид они неполны и скорее чисто вещественны. Выбор наиболее желанного из этих раев не сделан: душе предоставлялось испробовать их по очереди. Таким образом, можно было желать умершему раи последовательные и одновременные. «Этому Осирису возвращено его сердце, и, когда он отправляется на небо, Анубис выходит к нему навстречу, Геб протягивает ему руку. Ты восходишь, окуриваешь себя ладаном в озере Гадеса, очищаешься своими приношениями на Полях Иалу; ты плаваешь по небу и совершаешь ежедневный привал на Полях Приношений, окруженный богами. Сядь на железный престол твой, ибо вручена тебе твоя белая палица и бич; ты отдаешь приказы богам… потом продолжаешь свой путь, плывешь по своему озеру, подобный Ра у небесных прибрежий. Восстань и гряди, Лучезарный!» [161]
В течение нескольких веков душа человеческая перешла от убогой ямы, вырытой в песках пустыни, к звездным полям небесным. «Небу душа, земле тело», – такова формула загробной жизни во времена пирамид. Но душа, восхищенная к небесным утехам, сохраняет способность нисходить на землю, в свою могилу, благоприятствующую земным радостям. Под видом птицы она возвращается к могиле, садится на деревья своих владений, опускается в засыпанный колодец, ведущий к гробу: положив обе руки на сердце мумии, она созерцает то, что было ее земной оболочкой в те времена, когда ей неведома была горняя обитель и небесная жизнь богов. [162]Мы видели, что обожествившемуся мертвому оказывается на небе братский прием: боги протягивают руку приходящему к ним человеку, более того, последний садится на престол, берет скипетр и булаву и предписывает богам свою волю. Допущенный как брат, он водворяется господином. Это один из самых характерных пунктов религиозных представлений в эпоху пирамид – человек не заслуживает небо, он проникает туда хитростью и удерживается там силой.
Что дает человеку это могущество, равное или превосходящее могущество небесных существ? Это обладание источниками магии. Мемфисский Египет находится еще в той стадии, когда человек не признает основного различия в самой природе между собою и высшими существами, которыми он населяет небо. На этом, как и на том свете, всякий обладает телом, душой, двойником, подверженным одним и тем же влияниям. Обитатели неба, несомненно, более длительной сущности; но и они становятся богами только преодолев испытание смерти: они познали вечную жизнь лишь с тех пор, как Осирис открыл им ее тайну. Человек, пользующийся благодеяниями осирийского ритуала, считает себя равным высшим существам, которые избегают уничтожения только в силу тех же самых обрядов: «Тексты пирамид» неустанно повторяют, что умерший живет и действует как бог.
В таком случае, к чему же молиться богам? Тексты Древнего царства и не содержат молитв; человек не умоляет богов, он испрашивает у них содействия, их дружеской помощи; став Осирисом, он считает себя их единокровным и желает быть принятым как брат. А если боги враждебны, у него есть средства сломить их противодействие. Магия открывает ему тайные соотношения между существами и предметами;
«Небо тает, превращается в воду, звезды сражаются, стрельцы совершают свой дозор, кости Акер (созвездия) содрогаются при виде Униса, поедающего людей и питающегося богами… Духи связали богов для Униса, они их связали, они пронзили их грудь, выпотрошили внутренности и сварили их в пылающих котлах. Унис пожирает их волшебства и поедает их духов, и великие среди них суть утренняя трапеза Униса, средние среди них жаркое, малые среди них суть вечерняя трапеза Униса, старики и старухи их идут в горнила… Ибо Унис есть могущественнейший из могущественных; все, что попадается на пути его, он жадно поедает… он поглотил мудрость любого бога» [163] .*
Какому богу устоять перед этим «людоедом-истребителем»? Такая несокрушимая сила живет в каждом, для кого был совершен по всем правилам ритуал Осириса; он знает ее в себе и демонстрирует ее в своих эпитафиях: «Я есмь Лучезарный, посвященный и хорошо вооруженный, я маг, знающий (власть) своих уст!» [164] Приближаясь к величайшему богу Ра, умерший восклицает: «Когда Пиопи взошел на небо, он встретился с Ра лицом к лицу… и Ра знает, что Пиопи больше его, ибо Пиопи Лучезарнейший из Лучезарных, Посвященнейший из Посвященных» [165] .
Понятно, что богам приходилось быть начеку и что они беспощадно отвергали и даже посылали на плаху [166] тех, которые являлись на небо не вооруженными магической силой. Горе тому, у кого нет в распоряжении устрашающих изречений: «Когда человека погребают с его тысячами хлебов и тысячами сосудов с пивом на столе Хентаментиу, горе той плоти, у которой нет писаний… Писание Униса опечатано большой печатью; истинно, не за малой печатью писание его» [167] . И наоборот, «тот, кто знает эту главу Ра и произносит эти волшебные изречения Хора, того знает Ра, тот друг Хора» [168] . Человек не обманывает себя иллюзиями. Он знает, что доступом на небо он не обязан ни заслугам своим, ни благоволению богов: «О Пиопи, если душа твоя находится среди Лучезарных, это потому, что устрашения твои действуют на сердце их… Это (власть) книги твоей на сердцах их» [169] . Зато все уловки против богов хороши. В начале VI династии ко двору привели карлика, плясуна из племени данга, жившего в области верхнего Нила. Этот карлик пользовался таким успехом у фараонов, что небесные боги, должно быть, не меньше сгорали от любопытства увидеть его и готовили ему благосклонный прием. И царь Пиопи I не задумался обмануть доверчивость духов, переправляющих душу его через небесное озеро: «Дайте мне пропуск, – говорит он, – я Данга, пляшущий перед богом и веселящий сердце Осириса!» Благодаря уловке душа царя была пропущена немедленно! [170]
Этот рай, куда проникают силой и хитростью, с течением веков превращается, однако, в убежище правды и справедливости, куда душа допускается только пройдя пресловутое Судилище перед лицом Осириса. Не подлежит сомнению, что это превращение началось со времени пирамид. В тех же самых текстах, где так грубо торжествует сила магии, зарождается мысль, что человек должен ее заслужить. Душа человеческая всегда была сложной и раздробленной в своих стремлениях. В то же самое время, когда Осирис научает людей непобедимой силе магических обрядов, он открывает им понятие о нравственности; он не только случайно избег смерти, он становится «богом, который любит справедливость».
Вначале роль Осириса как судьи была по характеру чисто практическая. Люди, дорогой ценой обеспечивавшие постоянные жертвоприношения своему двойнику, принимали меры, чтобы оградить себя от возможных грабителей, призывая их на суд осирийских жрецов, покровителей кладбищ. «Если какой-нибудь человек пойдет в эту гробницу для злого деяния, чтобы ограбить ее, как хищная птица, он будет судим за это великим богом, владыкой неба, в месте, где воздают правосудие.» Заранее покойный оправдывал себя от всякого обвинения, составляя самому себе панегирик как свидетельство своей нравственности.
«Я, – говорил он, – возлюбленный моего отца, любимец моей матери, преданный братьям и слугам моим; я дал хлеб голодному, одежду нагому, я был кормильцем сироте, мужем вдове, костылем старику, я хоронил того, у кого не было сына. Никогда не был я предметом жалоб ни для одного человека» [171] . Эти изречения представляют действительный интерес с точки зрения нравственности, но здесь они выступают как предварительная защитительная речь перед судом, который от мира сего. Оправдание получает более общий характер и значение более возвышенное, когда доходят до следующих выражений: «Я ежедневно говорил правду, которую любит бог» [172] . Постепенное развитие этого представления сводится к тому, что Осирис отдает предпочтение человеку праведному; отныне мертвый больше уподобляется Осирису и легче получит доступ к вечной жизни, если он действительно жил согласно правде.
Чтобы убедиться в праведности человека, необходимо расследование. Отсюда первое понятие о суде мертвых, совершаемом богами осирийской семьи, что составляет условие доступа в рай. Эрман и Лефебр [173] указали на глубокий интерес, связанный с некоторыми, очень краткими текстами пирамид, где мысль суда скорее намечена, чем развита: «и Унис обладает творческим голосом сообразно тому, что он делал. [174] Тефен и Тфенуит расспрашивают его; Маат (Правда) выслушивает, Шу – свидетель. Маат постановляет, что он может ходить по земле и переноситься куда угодно… Итак, Унис выходит оттуда живой душой. Справедливость, вот что несет он с собой» [175] . Так волшебная сила творческого Слова зависит у Униса от качества его поступков. Конечно, нужно вспомнить, что одно магическое изречение, сказанное кстати, изменит колебание весов в пользу совести мертвого, если она слишком много весит, чтобы допустить его к новой жизни. Но не менее истинно и то, что понятие о Правде начинает подвигаться вперед с этого времени: в Фиванскую эпоху мы встречаем в литургических книгах следующие, истинно библейские слова по поводу людей, призванных к жизни в раю: «Те, кто жили праведно на земле, призваны обитать в Радости мира, во дворце, где живут Справедливостью».