Во времена фараонов
Шрифт:
Жить на земле и умереть, чтобы вновь стать богом, – таков был истинный удел всех существ, исшедших из создателя. Этот удел полон таких страданий, что простой народ не мог понять, почему потомки Атума прихотью своего отца были обречены на это горестное испытание земной жизни. Жрецы, внимающие божественным откровениям, научили людей, что земля в свои первые дни, «во времена бога Ра», была раем полного блаженства. Человек, по-египетски тем , был создан по подобию Атума, который всегда изображался в образе человека; следовательно, Атум, которого называют также Тум, прежде всего человек, что любопытно сближает его с библейским Адамом, имя которого значит «первый человек», как и «человек» вообще. [191] * Каким образом живой образ Творца был обречен на существование, полное стольких испытаний? Мы знаем, как объясняет это восточная мудрость. Человек, опьяненный свободой и жаждущий познания, восстал на своего отца по наущению
Нельзя отрицать, что в Египте существует то же предание, в тех же общих чертах. Лефебр, которому мы обязаны прекрасными работами по вопросам о первоосновах, усматривает нечто подобное истории Адама в земном раю в одной сцене адского мира, изображенной на гробнице Рамсеса VI (около 1200 г. до н. э.)*, и на одном саисском саркофаге Лувра. «Лицо мужского пола стоит около змея с двумя ногами и руками, который протягивает ему красный плод или, по крайней мере, маленький круглый предмет красного цвета.» [192] Древо жизни и познания известно в Египте; одна из самых старых глав «Книги», «Глава, которой мертвому дается божественное познание», приглашает умершего спуститься в образе птицы на прекрасную сикомору с плодами жизни: «кто находится под ней, становится богом». Несмотря на эти сближения, от нас ускользает связь между этими фактами и восстанием людей на Творца, восстанием, для египтян неоспоримым. До нас дошел один рассказ об этом в гробницах фиванских царей (1500–1200 гг. до н. э.). Это было в конце времен, когда царствовал Ра; бог сзывает на совет своих первенцев, Шу и Тефнут, Геба и Нут, и говорит им: «Вот люди, рожденные от меня самого, произносят слова против меня. Скажите мне, что сделаете вы за это. Я ждал и не убивал их, не выслушав вас». Совет единодушно соглашается уничтожить всех живущих; Ра возлагает это дело на дочь свою Хатхор, и она в течение нескольких дней избивает людей, захлебываясь в их крови. Опьяненная избиением, богиня истребила бы всех, но бог, по милосердию своему, останавливает резню, прибегая к хитрости: семь тысяч кувшинов с мандрагорами, напоенными человеческой кровью, были рассеяны по полям; это отвлекло богиню: «она принялась пить и, упившись, не видала больше людей». Несколько уцелевших представителей человечества явилось тогда к Творцу с предложением покорить последних мятежников. Ра заключил с людьми союз и простил их в следующих выражениях: «Ваши грехи отпущены вам, убиение (мятежников) устраняет убиение (всех людей)»; отсюда возникновение жертвоприношений. [193] Навиль, впервые переведя этот текст, очень удачно подчеркнул его значение: «мысль, которая привела к учреждению жертвоприношения, та же, что у евреев и у греков». [194] Убиение виновных, а затем жертвенных животных устраняет наказание других людей; жертвой можно искупить человечество.
Иного сходства нет между этим уничтожением людей Ра и тем, о котором говорит Бытие; но в «Книге Мертвых» есть повествование о наказании людей посредством воды. «Это диалог между умершим и различными божествами, в частности, Атумом. На один вопрос мертвого Атум отвечает следующими словами: «Я изменю сделанное мною. Эту землю наводнение превратит в воду, какой она была вначале. Я останусь один с Осирисом» [195] .
Эти тексты, слишком малочисленные, еще очень темны; тем не менее, из них видно, что и в Египте «Предвечный раскаялся в сотворении людей на земле, опечалился сердцем и решил их уничтожить». Какое место отвести искушению или коварству женщины в первоначальном восстании человека? Мы ничего не находим по этому поводу в египетских текстах; но один папирус, комментированный Лефебром, выводит эпизод борьбы между Творцом, с одной стороны, и женщиной и змеем, с другой: «Исида была женщина искусная в словах; сердце ее отвратилось от общения с людьми, она предпочитала общение с богами, она питала великое уважение к миру духов. Не могла ли она в небе и на земле стать подобной Ра, владеть землей и быть богиней Именем верховного бога?» – «Но Ра каждый день во главе своих пловцов продолжал восходить на престол двойного горизонта. Бог состарился; изо рта у него текло, слюна капала на землю. Исида размяла это в своей руке; из земли и того, что было в ней, она вылепила священного змея. И священный змей ужалил Ра; бог открыл рот, и крик его поднялся до неба. И начала божественная его свита говорить: ”Что это такое?” – и боги его: ”Что там случилось?” Он не мог отвечать: он щелкал челюстями, все члены его дрожали, яд овладевал его телом». Поспешно зовут магов; Исида явилась со своими чарами; она сказала: «Что такое, божественный отец? Змей напустил на тебя немочь? Одно из твоих творений подняло голову на тебя?» Для исцеления его она требует, чтобы он открыл ей свое Имя, что было равносильно тому, чтобы открыть тайну своего всевластия. Бог, побежденный женской хитростью, дал похитить у себя свое Имя. «Исида, – говорит Лефебр, – нечто вроде Евы, которая при помощи змея хочет овладеть божественностью, овладев высшим познанием» [196] .* Это восстание – одна из причин наказания людей; в вышеизложенном тексте есть выговор Ра Гебу (земле) «за змей, которые в нем» и которые заставили бога трепетать за собственную жизнь.
Таково, мне кажется, объяснение, данное египтянами печальному уделу людей. После восстания
Гл. XVII. «Я с земли, я пришел из моего города. Я уничтожил всякую нечисть, я уничтожил всякие скверны. Что это значит? (толкование): это уничтожение постыдных дел Осириса N.
Все мои скверны устранены. Что это значит?(толкование): я очистил себя в день моего рождения в великом озере Натрона, где обитают Ра и Правосудие. – Все мои скверны. Что это значит? (толкование): это то, что сделал Осирис N против богов с той поры, когда он вышел из лона своей матери».
Гл. LXIV. «Я приближаюсь к богу. Нет больше скверны матери моей во мне.»
Эти скверны, исходящие от матери, нечистота как последствие рождения, что это, как не первородный грех? Для устранений его представлялось два способа: соглашаясь с Руже, я вижу в приведенных стихах намек на обрезание и крещение. Одна из мемфисских гробниц сохранила картину хирургической операции, но мы не знаем, было ли это общераспространенным обычаем; что же касается крещения, мы видим в Дейр-эль-Бахри и в Луксоре очищения, которые совершались в родильном покое при появлении царского дитяти на свет.
Однако очистительных ритуалов было недостаточно, чтобы освободить человека от последствий греха. Главы XVII и CXXV «Книги» свидетельствуют, что Суд перед лицом Осириса есть неизбежное заключение всякого существования. Жизнь должна устремляться в определенном направлении, по пути правды и справедливости; это путь богов, это путь, которому должен следовать человек, если он хочет заслужить рай. В таком смысле нужно понимать следующий стих главы XVII:
«Я иду по пути, который я ведаю, с лицом (обращенным) к водоему двойного Правосудия. Что это значит? (толкование): это путь, которому следует Атум, когда он проходит по Полям Елисейским. Водоем двойного Правосудия находится в Абидосе (возле Осириса)».
Мы уже говорили выше о том, как выработалось во время мемфисского царствования понятие о последнем судилище. [197] Со времени фиванских династий (приблизительно за 1500 лет до н. э.) эпизод божественного суда сделался существенным элементом «Книги Мертвых»; в то время как «Тексты пирамид» дают лишь сухое определение Суда, «Книга» посвящает ему свою самую длинную главу. Вышеприведенные подробности Исповеди Отрицания дают нам возможность оценки запросов совести у египтян; попытаемся наметить последовательные этапы развития морального чувства.
Большое число грехов касается личности и имущества богов: небрежность в соблюдении ритуала, кража жертвенных даров, умерщвление священного скота и т. д.; эти преступления жрецы отметили, может быть, раньше всего. Потом появляются деяния против ближнего. Правосудие Осириса простирается и на взаимные отношения людей: «отвести воду соседа», «перерезать оросительную канаву», «погасить огонь». Последними в ряду преступлений, на которые стала отзываться совесть, были, вероятно, преступления «личные», оскорбляющие только нравственное достоинство грешника; сюда относятся почти все основные грехи – ложь, гордость, разврат, гнев, жестокость, эгоизм – все проступки, в которых мертвый оправдывает себя перед Осирисом. Таким образом, боги становятся судьями за оскорбления, нанесенные всему человечеству и нравственному идеалу; они уже не довольствуются местью за нарушение своих личных интересов. [198]
Отметим также перемены в составе суда. В самых древних редакциях каждый грех представлен в суде одним богом. Мертвый должен своей исповедью примирить с собой каждого отдельного бога; но он действует на него еще просьбой или застращиванием, смотря по тому, прибегает ли он к религии или к магии. Если умерший знает имена каждого из заседателей – как устоять богу перед именным требованием, перед заклинанием, направленным лично против него. [199] В позднейших переложениях исповедь обращается не только к этим богам. И другие божества – божества Гелиополя – присутствуют при взвешивании души; перед ними мертвый оправдывает себя не отдельными доказательствами, а во имя нравственности вообще. Эта перемена свидетельствует о значительном моральном успехе. [200] Параллельно наблюдается и перемена в наказании. В древние времена 42 заседателя сами выполняют месть над виновными, они их терзают. Потом появляется чудовище, крокодил-лев-гиппопотам, «Пожирающий мертвых», Амамат; в новейшие времена идет речь об огненном бассейне, в котором уничтожаются осужденные. Следует ли заключить отсюда, что наказание перестает быть личной обязанностью того или другого бога, судьи над тем или иным отдельным преступлением? В таком случае оно до некоторой степени ускользает от личного произвола заседателей, раз выполнителем приговора является палач на службе у всего состава суда [201] или такой элемент умерщвления, как огонь. И это шаг вперед к идеалу правосудия, перестающего быть индивидуальным.