Волчица и пряности
Шрифт:
– Что-то... случилось? – вопросил Лоуренс.
– Если ты не понаслышке знаком с долгими путешествиями, то, я уверен, сможешь понять. Нынешнее время может доставить вам обоим некоторые неудобства, поэтому, прошу, смиритесь с нашим обществом на какое-то время.
Селянин с дубинкой сделал шаг вперед, и, заметив это, Лоуренс поднялся на ноги.
– Я торговец, я принадлежу к Гильдии Ровена. Кроме того, многие в кумерсонском отделении Гильдии Ровена знают, что я направился в вашу деревню.
Селянин с удивленным видом обернулся к Сему.
Если мелкая деревушка вроде Терео ввяжется в спор с торговой гильдией, выпутаться легко ей не удастся.
В тех вопросах, которые касаются денег, организация, состоящая из торговцев, не без оснований могла считать себя целым государством.
– Разумеется, если вы, старейшина Сему, можете принять необходимые меры как представитель деревни Терео, я, как путешественник, с радостью подчинюсь вашему слову, - продолжил Лоуренс.
– ...Понимаю. Однако я лично явился к тебе и твоей спутнице вовсе не из злобы, - начал объяснять Сему.
– Случилось что-то важное?
В это время послышался топот ног – похоже, к ним спешил проснувшийся Эван.
Метнув короткий взгляд в сторону, откуда доносился топот, Сему медленно произнес:
– Кто-то в Энберле поел зерна, привезенного из нашей деревни, и умер.
Глава 4
Всякий раз, когда речь шла о том, что кто-то умер, поев зерна, первое, что приходило на ум, было ядовитое растение под названием Ридлев огонь.
Когда человек ел зерно этого растения, его руки и ноги начинали гнить изнутри, кости словно таяли, и он умирал в страшных мучениях. Проглотив даже ничтожнейшее количество яда, человек мутился рассудком и начинал воображать, что он более не существует в этом мире. У беременных женщин это приводило еще и к выкидышу.
Ходило поверье, что ядовитое, черное зерно добавлялось демонами в обычные колосья. Если его не отделить от нормального зерна при сборе урожая или смолоть в муку по неведению, никто более не сможет сказать, где именно в муке яд.
В таком случае яд обнаруживался лишь тогда, когда кто-то, поев хлеба из этой муки, выказывал знакомые признаки.
Для деревни землепашцев ядовитое зерно было страшным бедствием, не менее пугающим, чем засуха или наводнение.
Самым страшным было даже не то, что человек, поевший этого зерна, умирал или превращался в живого мертвеца.
Страшнее всего было то, что если в годовом урожае зерна находили Ридлев огонь, есть становилось нельзя все зерно.
– Ты уверен, что в нашей деревне никто не отравился? – спросил старейшина Сему.
– Точно уверен, никого таких нету, Старый. Даже у старухи Джейн, что с постели не встает, всего лишь насморк.
– Из нового зерна хлеб пекли только во время жатвы, так? Ну, по крайней мере, теперь мы знаем, что зерно, смолотое раньше, не ядовито.
Похоже, огромный камень с плоской вершиной, что стоял посреди площади, служил также местом сбора селян при обсуждении важных дел.
Окруженные кострами и заспанными, потирающими глаза селянами, свои мнения высказывали самые уважаемые жители деревни и те, чьи дома выходили на главную площадь.
– По словам Хаджи, вчера вечером какой-то сапожник поел хлеба из муки, купленной в Гильдии Риендо, и вскоре умер. По слухам, его руки и ноги посинели и, прежде чем умереть, он долго корчился от боли. Городской совет Энберла немедленно вызнал, что то зерно пришло из нашей деревни. Хаджи поскакал сюда, едва это узнал, и потому он не знает, что было дальше, но, по-моему, это очевидно. Граф Бартон наверняка пошлет к нам посланника и одновременно прикажет готовить зерно к отправке обратно в деревню. А когда рассветет, уж конечно, прискачет и посланец из Энберла.
– Зерно... зерно к отправке обратно в деревню...
– прошептал владелец постоялого двора. Тотчас воцарилось в молчание.
Наконец тишину прогнал новый голос; это была Иима, одна из немногих женщин на площади. Стояла она вне круга людей, собравшихся на камне.
– Нам придется вернуть вырученные деньги, верно, Сему?
– ...Именно так.
При этих словах селяне разом побледнели и схватились за головы.
«Деньги» - это было нечто, что, раз использованное, пропадало.
И как на здешних жителей ни посмотри – не походили они на людей, настолько обожающих серебряные монеты, что завели привычку их откладывать.
Однако среди собравшихся на камне были и те, кто не хватался за голову с выражением смертной муки на лице.
Это были старейшина Сему, жена трактирщика Иима, Эльза, возглавляющая церковь, тот человек, что привез письмо, когда Лоуренс был у Сему, и Лоуренс с Хоро.
Разумеется, дело было вовсе не в том, что у этих людей имелись какие-то сбережения или они были храбрее других; просто они были из тех, кто способен встречать удары судьбы с холодной головой.
Достаточно было взглянуть на ситуацию со стороны, как причина всего происходящего становилась очевидной.
Вся эта история с отравленным зерном была спектаклем, поставленным и сыгранным Энберлом.
– Старый, что же нам делать? Все деньги давно ушли на покупку свиней и кур и на починку наших кос и мотыг.
– Да и не только на это вы тратили деньги. В конце концов, урожай в этом году был обильный, так что наша лавка закупила еду и напитки получше, чем обычно. Если наши деньги и на это ушли, это значит, что вы все очень много истратили.
Всем, кто когда-то пивал больше, чем нужно, приходилось теперь хвататься за голову в муках и сожалениях.
После слов Иимы головы поникли еще сильней. Повернувшись к Сему, она добавила:
– Но это ведь не единственная проблема, да, Старый?
Как и полагалось человеку, долго путешествовавшему в одиночку с пивоваренным чаном на плечах и продававшему свое пиво, держалась и говорила Иима очень внушительно.
Поселись она в крупном городе – даже если бы она стала главой торговой гильдии, это никого бы не удивило.