Волжское затмение
Шрифт:
– Так точно, – с призвуком обиды в голосе отчеканил прапорщик.
– Выполнять. Кру-гом! Шагом марш! – скомандовал Перхуров. Фалалеев козырнул, развернулся, притопнул и строевым шагом покинул зал.
С площади послышался резкий, как пулемётная очередь, треск мотоцикла. И тут же снизу раздались торопливые – с частым треньканьем шпор – шаги по гудящей чугунной парадной лестнице. Потом трескучий маршевый грохот по паркету. И в зал влетел адъютант Веретенников.
– Господин полковник! К вам гардемарин Ермаков из команды Супонина и с ним какой-то гражданский. С важным донесением. Касательно полка…
– Сюда. Немедленно! – бросил сквозь зубы Перхуров.
Скрипя истёртой кожаной курткой, в зал вбежал запыхавшийся маленький вертлявый остроглазый человек в матерчатом шлеме на голове. Остановился, вытянулся, козырнул.
– Господин полковник! Первый Советский Ярославский полк перешёл на сторону красных. Шелпаков схвачен. Со мной какой-то штатский. Говорит, из наших… – и Ермаков оглянулся. Из тьмы коридора робко вышагнул худощавый, лет сорока, человек с интеллигентской бородкой. И эта бородка, и разодранная грязная рубашка, и лопнувшие по шву брюки были закапаны кровью, безудержно сочившейся из его носа. Перхуров сразу узнал “товарища Владимира”, полкового фельдшера из вольнонаёмных, своего связного.
– Гардемарин, стул, быстро! Присаживайтесь, Владимир Яковлевич. Рассказывайте.
– Да что ж рассказывать, Александр Петрович… – хрипло загундел в разбитый нос “товарищ Владимир”. – Гардемарин вон всё сказал уже. После десяти утра всё шло по плану. Как договаривались. Держали нейтралитет, из казарм не выходили. А потом… – он махнул рукой и весь обмяк на стуле. Досталось ему, видимо, крепко.
– Ну же? Что потом? – с лёгким нетерпением поторопил Перхуров.
– А потом зачастили агитаторы… Как из мешка полезли. Местные большевики… Их в дверь, они – в окно… Ну и забузили. Полковой комитет собрали. А тут ещё мадьяры с поляками из третьей роты, интернациональной… И австрияки пленные тут как тут, будто свистнул им кто, тоже галдят – мол, при большевиках-то мир был, а теперь, выходит, опять война… – и “товарищ Владимир” тяжко задышал, переводя дух.
– Ну а вы? Вы-то что?
– А, – махнул рукой связной. – Вы бы видели этот бедлам! Я аж голос сорвал, да где там… До драки дошло, еле вырвался. А тут ещё поручик ваш с гардемарином приехали… Ну, поручика они и слушать не стали, заперли в карцер. А я вырвался. Стреляли вслед, да Бог уберёг. Вот Ермаков меня подхватил, вывез оттуда… Спасибо, Мстислав Мстиславович… – неуклюжим хватом “товарищ Владимир” пожал руку стоявшему рядом Ермакову и надсадно закашлялся.
– Ч-чёрт, все потроха поотбивали, сволочи! Поработал кто-то там у них, явно поработал накануне! Всё как по команде прошло! В общем, полк выступил против нас. Та сторона – за Которослью – отрезана, – из последних сил закончил связной и бессильно уронил голову.
– Так… – глухо отозвался в наступившей тишине Перхуров, оглядывая замерший совет. – Скверно… Скверно. Не ожидал. Мы блокированы в центре города, господа. Вот что это значит, – и, подойдя к карте, пересиливая внезапную тяжесть, обвёл указкой неправильный, кособокий четырёхугольник между Волгой, Которослью и Загородным валом. – Более не задерживаю вас, Владимир Яковлевич. Ступайте, но помните, что это вы громче всех заверяли меня в неколебимом нейтралитете полка. Я поверил вам. Как оказалось, напрасно. Вопрос относительно вас будет решаться отдельно. Пока свободны.
Связной встал и, шатко мелькая в зеркалах, покинул зал.
– А вы, – и полковник обернулся к Ермакову, – немедленно к Супонину. Приказ: выдвинуть к Американскому мосту один броневик с полным экипажем и боекомплектом. Реквизировать на Лебедевском заводе все исправные грузовики вдобавок к имеющимся. Мост забаррикадировать. Оборудовать стрелковые и пулемётные позиции. Как поняли? Повторить.
Ермаков, тараторя, в точности отрепетовал приказ.
– Выполняйте, Мстислав Мстиславович, – на заковыристом имени язык полковника больно оцарапался о сломанный зуб. А Ермакова и след простыл. И тотчас же затарахтел, застрелял у подъезда его мотоцикл.
– Ну вот, господа, такова картина нашего положения, – устало проговорил Перхуров. – Главная надежда сейчас – на подкрепление из Рыбинска. Но там неизвестно ещё, как сложится. А пока будем обороняться. Наступать имеющимися силами нельзя. Подведём итоги. Положение, как видите, сложное и непредсказуемое. Основные задачи вижу следующими. Первое. Набор добровольцев. Всеми силами и возможностями. Ответственность возлагается на генерала Карпова. Никому в этом деле не оставаться в стороне и оказывать Петру Петровичу посильное содействие. Второе. Привлекать гражданское население к работам по укреплению города. Всеми мыслимыми средствами. Руководство обеспечивает полковник Масло. Приказ будет подписан сегодня же. Третье. Сосредоточить на Вспольинском и северном направлениях максимум имеющихся сил. Все полномочия руководства обороной на этих направлениях передаются полковнику Гопперу. Оборону берега Которосли в связи с последними событиями усилить пулемётами и ускорить работы по укреплению боевых участков. Ответственный – поручик Нахабцев. – Перхуров приумолк и перевёл дух. – Как видите, господа, работы хватит на всех с избытком. Вопросы есть? – и пробежал воспалённым взглядом по лицам присутствующих. Офицеры молчали. В их глазах читалась усталость и озабоченность.
– Ну, что ж… На этом, господа, разрешите закончить. Всем разойтись по вверенным подразделениям и боевым участкам. О дальнейшем будете оповещены. Благодарю вас.
По зеркалам побежали мутные волны. Офицеры повставали с мест, придвинули стулья и, разобрав фуражки с вешалки, позвякивая шпорами, разошлись. В зале, у стола, остались лишь Перхуров и генералы Карпов и Верёвкин. Полковник вздохнул и опустился на стул. Плечи его чуть прогнулись, и в нём на миг проступил вчерашний советский служащий Погодин.
– Меня, господа, беспокоит сейчас вот что… – медленно, через силу, проговорил он. – Что этот побитый умник тут о пленных австрияках говорил? Они что же – так и разгуливают по городу и во всё суются? Это чёрт-те куда завести может. Кто там над ними главный? Лейтенант какой-то, забыл, как его…
– Балк, – покривился в бороду Карпов. – Но у него какая власть… Так, представитель… – и небрежно махнул рукой.
– Ну, не скажите… – возразил Перхуров. – Он лицо официальное, они обязаны ему подчиняться… А нам того и нужно для начала. Сами посудите: их тут около тысячи человек. Это, если правильно организовать, огромная сила. А некоторые, успел заметить, ещё и вооружены. И терпеть их у себя в тылу, не зная, чего от них ждать, мне не хотелось бы. Тут нужна ясность. Да-да. Ясность. А где живёт этот Балк?
– В Кокуевке, напротив Волковского театра, – нехотя ответил Карпов.
– Ну что ж, пришло время познакомиться. Веретенников! – крикнул в коридор Перхуров.
– Любого из свободных офицеров на ваше усмотрение и двоих сопровождающих с охранного поста – в Кокуевскую гостиницу немедленно, – тихо, с расстановкой приказывал он вошедшему адъютанту. – Отыскать немецкого лейтенанта Балка и проводить сюда. Вежливо, но настойчиво. Действуйте.
Веретенников козырнул и скрылся.