Волжское затмение
Шрифт:
Сжимая кулаки и ругательно шевеля губами, Антон вышел на Большую Линию, что вела от Семёновской площади мимо театра к монастырю и Которосли и ошеломлённо застыл в толпе зевак, услышав громкие, грозные, лязгающие звуки.
Впереди загадочной и шумной колонны рысью скакал на неуклюжей лошадке офицер с раскрасневшимся лицом и длинным вздёрнутым носом. В правой руке у него был белый флажок, и он размахивал им, подавая какие-то сигналы. А вслед за ним с оглушительным воем, скрежетом и лязгом катилось, подрагивая, серо-зелёное клёпаное чудище, похожее на гигантского древесного клопа. Грохоча металлическими зубастыми колёсами, чудище тряслось и содрогалось на булыжнике мостовой и трамвайных рельсах.
– К мосту, к мосту поехали! Баррикаду делать будут!
– Слышь, баррикаду! Айда к мосту!
– Ага! Так тебя и пустили!
– А мы – в обход!
Перед площадью уже стояло оцепление, и попасть на неё было трудно. Угадав среди милиционеров старшего, Антон, недолго думая, подошёл к нему.
– Мне в штаб надо. Я от генерала Карпова, – твёрдо и чуть небрежно проговорил он, протягивая записку. – В добровольцы…
– Ещё один… – даже не прочитав, сморщился, как от зубной боли, милиционер. – Куда вас, недорослей, чёрт несёт, дома не сидится, под пули лезете… Ладно. Федюхин, пропусти! Но смотри, там опасно! Без глупостей! – и выразительно погрозил Антону кулаком.
Дальше оцепления не было, и Антон, дойдя до гимназии Корсунской, осторожно проскочил мимо. Впереди уже виднелась длинная металлическая ферма Американского моста через Которосль. Там, кормой к мосту, стоял броневик, и добровольцы поспешно сбрасывали с грузовиков строительный мусор. Завал у моста понемногу разрастался. Вдруг над самым ухом Каморина что-то резко взревело, и тут же мощный толчок выдернул землю из-под его ног. В ушах тонко зазвенело, а перед глазами поплыла тёмно-зелёная рябь. Проморгавшись и чуть опомнившись, Антон осознал, что лежит поперёк тротуара, уткнувшись головой в пыльный ствол старого клёна. Сглотнул. Уши чуть прочистились, но в них по-прежнему звенело и свербило. Он сел, прислонился к клёну, нащупал картуз и нахлобучил на гудящую голову. Напротив, через улицу, у белой стены монастыря, земля была уродливо взрыта, дымилась, и комья её валялись повсюду вокруг. А на самой стене появились глубокие красные отметины.
– Б-бумм! – грохнуло у самого моста. Мелькнул султан дыма и вывороченной земли.
– Пу-бухх! – долетело издали, со стороны Вахрамеевской мельницы.
Больно отдалось в ушах, и Антон, застонав, закрыл их ладонями. Гудящая и звенящая голова отказывалась соображать. Стреляют… Откуда? Из-за Которосли? Кто? И зачем? Дурак, нашёл о чём думать… Домой, пока не ухлопали тут!
В голове как будто прояснилось. Но она кружилась, и уши были словно залиты водой. Антон медленно поднялся с земли, распрямился. Идти можно. Потихоньку. И пошёл. Но не домой. А к берегу Которосли. Поперёк дороги был брошен один из грузовиков. Из радиатора с шипением валил пар. На сиденье,
– Ба-бах! – ударило сзади, и Антона крепко толкнуло в спину воздухом. Он обернулся. Рвануло где-то в монастыре, там дымилось, и со стены у этого места была сорвана лемеховая кровля. Справа послышались глухие, сдавленные голоса. У правой обочины, в тени грузовика, сидели пятеро добровольцев. Держались за головы. Двое мучились рвотными спазмами. Один трясся. Двое других были отрешены и заторможены. Винтовки лежали тут же на траве.
– Н-ничего… – сквозь стук зубов выдавил трясущийся. – С-сейчас н-наши… Тоже дадут… С б-броневика…
– А толку? Пушка у нас не той системы… Далеко не выстрелишь… – с длинными паузами ответил отрешённый. – Не дай Бог – атака… Вот тут и запоём Лазаря…
– Домой… Домой надо… – простонал один из “тошнотиков”.
– Чёрт, Супонин идёт… Встали, встали, ребята…
– Вольно, вольно! – махнул рукой подошедший офицер. – Кто может стоять, держать винтовку и хоть чуть-чуть соображать – быстро на баррикаду! Возможна атака с той стороны! Остальным сидеть, приходить в себя.
Последние слова Супонина заглушил звучный удар, и высокий столб воды взметнулся в Которосли у самого моста. Баррикаду и застывших на ней с винтовками добровольцев щедро обдало брызгами. Трое контуженных тяжело поднялись, взяли винтовки и поплелись на баррикаду. Офицер, казалось, был удивлён. Он внимательно поглядел им вслед и чуть покачал головой. Не по себе стало и Антону. Еле живы, а геройствуют. Чего ради?
– А ты что? Тебя не касается? – обернулся офицер к Антону. Это был тот самый носатик, который командовал колонной. – Где твоя винтовка?
– Нет пока… – развёл руками Антон. А что было делать? Попался…
– Как нет? Доброволец? – вытаращился на него Супонин. Казалось, он сейчас выколет Антону глаз своим длинным маслёночным носом.
– Н-нет… Не успел ещё… – пролепетал Каморин.
– А чего бродишь тут, дурило? Проваливай! Быстро! – звонко рявкнул прямо ему в лицо Супонин. Антону даже с его заложенными ушами это показалось оглушительным. Но офицер вдруг замер, скосил глаза в сторону реки и чутко прислушался.
– Ложись! – внезапно крикнул он и сделал Каморину мастерскую хулиганскую подсечку. Взмахнув руками, Каморин грохнулся наземь. Рядом упал Супонин. Тут же над ними режуще взвыло, сильно тряхнуло, и метрах в пятнадцати, у угловой башни монастыря, чёрно взметнулась земля. Над головами раздался короткий свист, и в борт грузовика что-то хрустко врезалось. Офицер вскочил, отряхнулся, поднял фуражку и толкнул Антона. Тот медленно встал.
– Понял? – опять рявкнул Супонин. – Бегом отсюда! Живо! – и, развернув его за плечи, дал ощутимого тычка в спину. – Бегом! Стрелять буду!
Антон нехотя побежал. Каждый шаг тупо отдавался в голове и поднимал в глазах тёмные волны. Только в маленьком узком прогончике, ведущем в сторону Большой Рождественской, он прислонился к забору и, крепко сжав руками виски, опустился на корточки. В голове, и без того больной, путались, рвались, перемешивались впечатления последних минут. Страха не было. Лишь тупое ошеломление и неприятное, недоброе удивление. И тоска. Чёрная, тошнотворная тоска, от которой замирало сердце и не хотелось жить. Слишком дёшево стоила она, его жизнь. Ничего не стоила. Он и раньше понимал это, но с особой чёткостью ощутил только сейчас, под снарядами и осколками.