Волжское затмение
Шрифт:
– Между молотом и наковальней, – поправил молчавший до этого Верёвкин. – Изучаете разговорный русский? Очень приятно…
Карпов насмешливо и зло покосился на старого приятеля.
Перхуров встал. Поднялись нехотя и Карпов с Верёвкиным.
– Благодарю вас, господин Балк, за ценную информацию, толковые разъяснения и доброе отношение. Обращение будет сегодня же подписано и направлено вам. Надеюсь на плодотворное дальнейшее сотрудничество. До свидания, – с чувством произнёс Перхуров и поклонился.
Балк в ответ кивнул Перхурову, генералам, развернулся по-строевому и вышел. На столе осталась пачка его папирос. Загудела чугунная лестница.
– Хитёр, подлец, – задумчиво пробурчал Карпов.
– Да, этот немчик тот ещё… Знает-то намного больше, чем говорит. И вообще, тёмная лошадка, – вздохнул Верёвкин.
– Тёмная лошадка… – механически, задумчиво повторил Перхуров. – Ничего, проясним. Да, непрост… Непрост. А чего вы хотели, господа? Тупых солдафонов на таких должностях не держат.
Карпов с Верёвкиным сидели у стола и с наслаждением затягивались немецкими папиросами.
– А хороший табачок у немца. Я уж измучился нашими – сено, оно и есть сено… Присоединяйтесь, Александр Петрович, – рассмеялся Карпов, пропуская струю дыма сквозь пышные усы.
Трудный день
Небо никак не прояснялось. Стояла с утра над городом пасмурно-бледная пелена с редкими бесполезными голубоватыми просветами. Точно так же, смурно и серо, было на душе у Антона. Уж за полдень перевалило, а он всё бродил и бродил по настороженно притихшему, ошеломлённому внезапными событиями городу. Над разлапистой Знаменской башней полоскался на ветерке бело-сине-красный флаг. Такие же штандарты, но чуть поменьше, висели по бокам арки ворот. И весь центр города, почти каждый дом был украшен полосатым трёхцветьем. Навстречу нет-нет да появлялись нарядные, богато одетые люди. Фраки, костюмы, парадные чиновничьи мундиры ещё недавних времён. Некоторые франты шли под ручку с разодетыми в шёлк и кружева дамами в модных лёгких туфельках-босоножках, которые до войны считались высшим шиком. Было чудно. Казалось, что и эти флаги, и эти одежды навсегда исчезли из жизни ярославцев.
У гостиницы “Бристоль” на афишной тумбе и на стене у парадного подъезда висели уже знакомые Антону листки с воззванием и приказом. Но люди не задерживались здесь. Может, не считали нужным, может, читали более бегло, чем полуграмотные обитатели предместий. А может, уже отучены.
Навстречу и попутно то и дело сновали вооружённые люди – офицеры, отряды добровольцев, милиционеры. Добровольцы старательно и неумело печатали шаг, покачивая винтовочными штыками. У многих, как и у Витьки, на винтовках не было ремней, и они болтались за худыми, сутулыми спинами на чём попало: на бельевых верёвках, тесьмах, поясках. Те, другие, которых Антон видел утром на Сенной, были куда более собранны и сноровисты. “Значит, у них одни – для боя, а другие – эти вот, вроде Витьки – резерв, что ли… Так. Но куда их ведут?” – размышлял Антон. Шли они в разных направлениях, но, судя по всему, оказаться должны были на набережных – Волжской и Которосльной. Зачем? Ох, посмотреть бы, что они там делают… Но это было затруднительно. На подходе к Стрелке, ещё у Соборной площади, Антон увидел плотное оцепление и повернул обратно. Не было прохода по улицам и переулкам к Волге. Повсюду стояли хмурые, неразговорчивые, грубые милиционеры, и обычным горожанам хода не было. Дворы, как успел заметить Антон, тоже были перекрыты, и в них постоянно околачивались какие-то подозрительные люди в гражданском. Каморин знал здесь тайные лазейки, но рисковать среди бела дня было слишком опасно. Пропускались только офицеры и организованные отряды добровольцев. Губернаторский переулок был даже перегорожен самодельным шлагбаумом – деревянным брусом, к концу которого было ловко прилажено тележное колесо на ступице. Когда подходил очередной отряд, конец бруса с грохотом откатывали к тротуару. Добровольцы под командой офицера добросовестно маршировали дальше, а милиционеры поспешно закатывали брус опять поперёк улицы, отгоняя увязавшихся за добровольцами гомонящих мальчишек руганью, пинками и затрещинами.
Только за Мякушинским съездом, у водокачки, Антону вместе с другими любопытными удалось выйти к реке. Здесь было пока свободно и пусто. Только вдалеке, у пристаней, шла какая-то суета и работа. Слышался стук лопат и ломов.
– Что делают-то? – недоуменно спросил Антон у худого длинноволосого мужчины с испитой усталостью в глазах.
– А не видишь? Укрепляют… Бруствер делают, окопы. Оборона, брат, не фунт изюму… А ребятки-то недовольны. Мы, говорят, воевать записывались, а не лопатой чертомелить! Да у них разговор короткий… Без позиций много не навоюешь, это да. Город в крепость превратить хотят, во как! – посмеиваясь, ответил он.
Но тут к зевакам с набережной выскочил милицейский разъезд. У Антона упало сердце. “Сейчас начнётся…” – с тоской подумал он и даже зажмурился.
– Расходитесь! Расходитесь, нечего глазеть! – строго прикрикнул старший, осаживая коня.
– Давайте-давайте! По домам! Шагом марш! – проворчал второй милиционер, заводя коня в тыл собравшимся.
– Отставить, ребята… Погодите, – раздался низкий звучный голос. Со стороны Мякушинского съезда к ним приближался невысокий, плечистый, плотный, тугой, как накачанный мяч, бородатый старик в военной форме. Антон тут же узнал в нём Петра Петровича Карпова, отставного генерала, шумного и непоседливого человека. Милиционеры вытянулись и козырнули. Тот расплылся в добродушной, дедовской улыбке.
– Здравствуйте, здравствуйте, ребята… Что ж это вы людей почём зря гоняете? Они, может, помочь хотят, а вы… Нехорошо, – и укоризненно покачал головой.
– Приказ, господин генерал, – спокойно пожал плечами старший.
– Приказ – это свято. Тут спору нет, – отмахнул широкой ладонью Карпов. – Но и к людям надо с пониманием. Так я говорю? – и испытующе заглянул в лицо длинноволосому. Тот кивнул и чуть отступил.
– Вот то-то! – поднял Карпов толстый, волосатый указательный палец с протабаченным ногтем. – Вы, друзья мои, я смотрю, люди молодые, умные, образованные… Так? – и глянул теперь на Антона. Пришлось кивнуть и ему.
– Ну, это же прекрасно! Вы же видите, что происходит в городе! А город ждёт – не дождётся вашей помощи! Нам как хлеб, как воздух нужны совестливые, созидательные, любящие Россию люди! Так помогите нам, не бросайте в трудный час! – эти трескучие слова прозвучали в устах генерала запросто, по-домашнему.
– Да мы готовы, ваше превосходительство, – заискивающе улыбнулся длинноволосый. – Так ведь гонят отовсюду, не пускают…
– Ну так военное положение, не взыщите. А чем вы хотели бы помочь? Если языком, то это не требуется. Вот кто вы по профессии? – прищурился Карпов.
– Профессия у меня редкая, господин генерал. Большевики отмахивались. Я геодезист.
– Геодезист?! – радостно присел Карпов и развёл руками, как для объятия. – Дорогой вы мой! – шагнул к нему и крепко встряхнул за плечи. – Да вы самый бесценный для нас человек! Нам сейчас на укреплениях такие специалисты во как нужны! – и он полоснул по бороде ребром ладони. – А вы прибедняетесь! Эх, молодёжь… Так, никуда не уходите. Поедете со мной. Ну а вы, мой юный друг? – обратился он к Антону. – Чем порадуете?
– Да я… – сдавленно начал было Каморин, но Карпов перебил.
– Реалист? – спросил он, взглянув на бляху Антонова ремня. – Какой класс?
– Шестой закончил. Но ни экзаменов, ни выпуска… – пробормотал Антон.
– В технике разбираетесь? Обязаны! В автомобилях, например? Двигатели, трансмиссии, шасси? Ну? Отвечайте генералу!
– Ну… Кое-что знаю… Но я никогда… – промямлил Антон.
– Ничего! Идите-ка, голубчик, на Лебедевский завод, тут как раз недалеко. Мы там организуем большие работы по ремонту грузовиков. Нужны позарез! Будет вам и экзамен, и выпуск, и великолепная практика! Вот вам бумажка, – Карпов извлёк из кармана записную книжку в кожаном переплёте, черкнул карандашом, вырвал листок и протянул Антону. – Скажете, от генерала Карпова. Шагайте! Ну а вы? – оглядел он остальных. – Чем послужите новой власти?