Волжское затмение
Шрифт:
– Ваш русский язык восхитителен, господин лейтенант, – заставил себя улыбнуться и Перхуров. – Надеюсь на взаимопонимание и впредь. Как глава военной власти в городе я обязан задать вам несколько вопросов. Не возражаете?
– О, пожалуйста, – пожал плечами немец. – Разрешите закурить?
И, не дожидаясь позволения, небрежным жестом достал из пиджачного кармана коробку папирос и сверкающую никелем бензиновую зажигалку.
– Угощайтесь, господа. Прекрасный германский табак. Ещё довоенный, – и, откинув крышечку, высек синее пламя.
– Спасибо, – сделал отстраняющий жест Перхуров. Генералы надменно покривились. Балк прикурил, откинулся на спинку стула и наслаждено выдохнул струю ароматного дыма. Небрежно махнув зажигалкой, погасил фитилёк и защёлкнул крышечку. От былого возмущения, встревоженности и озабоченности не осталось в нём и следа. Лейтенант был миролюбиво-высокомерен. По-немецки.
– Я внимательно слушаю вас, господин полковник, – улыбнулся он и приглашающе кивнул.
– Скажите, господин Балк, сколько германских военнопленных находится в данный момент в Ярославле?
Немец повёл бровями, покрутил в пальцах дымящую папиросу.
– Тысяча сто четыре человека, – ответил он и пыхнул дымом.
– Вы ручаетесь за точность этой цифры? – цепко взглянул в его глаза Перхуров. Балк с обидной лёгкостью выдержал этот долгий взгляд и улыбнулся. Чуть удлинилась щёточка аккуратных усов.
– О, да. У нас всё точно, господин полковник, – солидно произнёс он.
– Все они вооружены? – полуутвердительно спросил Перхуров.
– О, что вы! Нет-нет. Не тревожьтесь. Вооружён только комендантский взвод. Официально. Но прошу учесть, что контролировать неофициальное оружие я теперь не могу, – Балк сделал ударение на слове “теперь”.
– А при большевиках, значит, могли? Контролировать? – ехидно вмешался Карпов.
– О, да, – дружелюбно кивнул Балк, будто не заметив подковырки. – Большевики сами контролировали. Но теперь, когда в городе идут военные действия, я поручиться не могу…
– Понимаю, господин Балк, – опередил Перхуров не в меру амбициозного Карпова. – Но отдаёте ли вы себе отчёт в том, что названные вами тысяча сто четыре человека, перейдя в сложившемся противоборстве на ту или иную сторону, представят собой силу грозную и опасную?
Балк, уставясь на Перхурова, часто заморгал.
– Но, господин полковник, это… Это… Вы же сами заверили, что статус военнопленных…
– И ещё раз заверяю, – согласно кивнул Перхуров. – Со своей стороны. Но не могу быть уверен, что никто не предпримет попыток втравить их в борьбу на стороне красных.
Балк зябко пожал плечами.
– Но это… Это есть военнопленные, господин полковник. В ваших русских делах они ничего не понимают. Им совсем не нужно вмешиваться и гибнуть… Это надо быть очень…идиотом, – и двумя пальцами с зажатым меж ними окурком Балк легонько постучал себе по лбу.
– Стало быть, господин лейтенант, вы можете ручаться, что ваши люди не примут участия в завязавшихся военных действиях? – гнул свою линию Перхуров.
Балк на минуту задумался.
– Это очень сложно… – чуть склонил набок голову он. – Поручиться, что среди них не окажется безумцев, я не могу. Но ваше предположение… Это фантастика! – и Балк резко пожал плечами. Он явно заволновался, и Перхуров заметил это.
– Значит, в глубине души вы такую возможность допускаете? – жёстко спросил он.
– Нет, но должен предупредить, что в этих условиях строго контролировать не смогу. Особенно, если вдруг станет широко известно о событиях в Москве. Тогда я совсем ни за что не ручаюсь, – развёл руками немец.
– Так-так. И главный вопрос. Когда вы сможете издать и распространить приказ о полном разоружении и строжайшем нейтралитете? – приглушенно, но грозно, как отдалённый гром, пророкотал Перхуров.
– Хм…хм… – покряхтел Балк. – Понимаю вас… Но, чтобы отдать такой приказ, я должен посоветоваться с моим начальством. Я не уполномочен отдавать такие приказы лично.
– Не хотелось бы вас огорчать, господин лейтенант, но вам придётся действовать самому. Под свою ответственность. Связи с Москвой у нас здесь нет. Никакой. И в ближайшее время не будет. Какие-либо сношения с Закоторосльной стороной вам и вашим людям с сегодняшнего дня я своей властью запрещаю. Это территория противника. А я должен быть спокоен за свои тылы. Да и за вашу безопасность тоже. Вы хорошо меня поняли, господин Балк? – опять мерно зарокотал Перхуров.
Балк беспокойно заёрзал на стуле. Теперь он сидел, как нежеланный гость, – на самом краешке.
– А если я откажусь? – осторожно улыбнулся он.
– Не советую, – покачал головой Перхуров. – В этом случае мы будем действовать сами. Без вас. У нас хватит наличных сил, чтобы арестовать всех ваших людей здесь, в центре города, разоружить и интернировать. Все нежелательные излишества этой акции будут на вашей совести, господин лейтенант. Но мы уважаем вас и ценим ваш статус. И хотим, сотрудничая с вами, действовать официально.
Угроза Перхурова была дутой. Наличных сил у него не хватало даже на оборону, которая всерьёз ещё и не начиналась. Слышалась ленивая винтовочная стрельба, да ухающие – то ближе, то дальше – разрывы снарядов на берегу Которосли. Где уж тут вылавливать по городу этих немецких охломонов…
– Что ж, благодарю за откровенность, – неторопливо, вдумчиво проговорил Балк, снова садясь на полный стул и вальяжно откидываясь. – Приказ будет. Но для этого прошу вас направить мне официальное обращение. Я беру на себя слишком многое и прошу это учесть. У нас не войсковая часть, военнопленные уже не солдаты, и приказы не имеют должной силы… Я поставлю людей…под молот и наковальню, так?