Волжское затмение
Шрифт:
– Так надо ж людей вострить, отец! – резко и отчаянно развёл руками Антон. – Чтобы уходили из города!
Отец выразительно посмотрел на сына и постучал пальцем по лбу.
– Ты, сынок, туго соображаешь. Вострить надо, да кто слушать-то станет? А то ещё и сдадут…куда следует. Засуетятся только, когда гром грянет. Проверено. Так что, ребята, не дурите, собирайтесь – и пошли. Пока не поздно. Артиллерия не выбирает, кого бить. Вот и думайте.
– А чего мне думать? – выпрямился Антон и решительно сжал губы. – Ты бы на моём месте ушёл? Сбежал бы? Нет, папа. Я остаюсь. Забирай Дашку – ей и впрямь не надо здесь. А я останусь. Ты от них не бегал, так и мне не с руки подличать.
Отец вздрогнул и заморгал. Озадаченно.
– То есть как это – забирай? – раздался тонкий возмущённый Дашкин голосок. – Я что – кукла? Это что ещё такое?
Антон ошалело обернулся к ней. А Василий Андреевич, вскочил и нервно заходил по комнате.
– Вот вы, значит, как! Ого! – тряс он головой и ерошил стриженые волосы. – Вот так раз! Ох, и всыпал бы я вам… Да поймите, поймите же, черти полосатые, дурачьё, вы же погибнете здесь! Погибнете и никому не поможете! Ну что, вот что вы здесь будете делать, когда мы из пушек начнём садить? Всерьёз? По всему городу? Ну?
– Не знаю, – тихо и упрямо проговорил Антон. – Но я никуда отсюда не уйду. Это мой город. И пусть твои горе-вояки хорошо подумают, по кому они тут будут садить из пушек, – и медленно поднялся из-за стола.
– Дурак ты! – вскричал отец и топнул ногой. – Не подумают они! Потери будут считать потом. Если вообще будут! Это война, и благородничать тут никто не станет. А ты дурак. Дурак, – и отец, зло улыбнувшись, развёл руками.
– Твоё воспитание, папа, – пожал плечами Антон.
Отец, сжав губы, отвернулся к окну. И замолк. Запас увещевающих слов у него иссяк и, видимо, очень хотелось перейти на другие – ругательные. Но Василий Андреевич не дал себе такой воли. Просто стоял у окна и молчал под сотрясающий гул канонады с Которосли.
– Дашка, – повернулся Антон, понимая, что от отца он больше ничего не услышит. – А ты… Ты зря. Ты иди. С отцом. Тебе и впрямь незачем рисковать-то. Тут ведь вон что… – и Антон мельком покосился на отца. – Он же прав. Если по уму. Это по совести мы с ним не сойдёмся, а по уму – уходить тебе надо…
– Что я слышу! – горько и ехидно покачал головой отец, повернувшись к ним. – Умные речи Антона Каморина! Во диковина-то! Давай, Дашутка, решайся. Мне его не переупрямить, силы не те уже. А глядя на тебя и он, может, одумается…
– Мы… – тихо выговорила Даша и запнулась. – Мы останемся, дядя Вася. Я Антона не брошу. Пусть будет, что будет… – она резко вздохнула и зажмурилась. Антон, поглупев лицом, глядел на неё с ошеломлением, восхищением и благодарностью. Взял и крепко сжал её узкую тёплую ладошку. Даша смущённо улыбнулась.
– Папа, мы понимаем, но… – тихо начал было Антон.
– Да ни черта вы не понимаете, – сварливо оборвал его отец. Помолчал, покусал губы и вновь заговорил, будто бы оправдываясь и призывая ребят в союзники. – Очень хочется ошибиться… Очень хочется. Но плохо всё, ребятки. Очень хреново. Нет у нас сейчас сил взять и выбить их из города. И негде взять пока. А те, что есть… – он скривился и махнул рукой. – В общем, дрянь пока дело. Историю учили? Помните, как города измором брали? Вот что-то похожее пока и будет. Силой вас увести не могу, но прошу вас: решайтесь. Времени мало. А в вас… – и Василий Андреевич тяжко вздохнул. – В вас и жизнь моя и смысл её, кажется… Иначе зачем бы всё это было начинать? А, ладно. Мне пора.
– Погоди, – осторожно взял отца за локоть Антон. – Ну куда ты сейчас пойдёшь? Пережди до сумерек, всё легче…
– Не легче. В сумерках бдительность обостряется. Тоже мне, разведчик, – съехидничал Василий Андреевич. – И ждут меня. Дисциплина, ничего не попишешь…
– Так ты теперь, значит… – пристально взглянул на него Антон.
– Да. Служу в Красной армии, – коротко улыбнулся отец. – Ну, до скорой встречи. И думайте, ребята. Думайте.
Антон и Даша так и стояли, взявшись за руки. Василий Андреевич обнял их одной охапкой, поцеловал в макушки.
– Черти вы мои, черти… Всё. Счастливо. Не провожать. Это приказ.
И исчез. Бесшумно. Не скрипнула дверь. Не стукнул засов. Судя по всему, он ушёл огородом, через забор. А Даша и Антон, не разнимая рук, стояли и молчали. Грохнул гулко, раскатисто у Которосли снаряд. Звякнуло в окнах. Загудело на чердаке. Вздрогнули. Глянули друг на друга ошеломлённо и растерянно.
– Антон… Это правда? Мы правда можем погибнуть? – прошептала Даша.
Антон через силу кивнул и заглянул ей в глаза. Тревожные и испуганные.
– Дашка, но ты-то что? Тебе-то зачем? Почему ты с ним не ушла?
Девушка вздрогнула и заморгала. Повлажнели глаза. Намокли ресницы.
–Я, Антон, думала…что мы вместе теперь. Мы заодно. Где ты, там и я. Что бы ни было… Я думала, у нас с тобой так. А ты… – и дрогнули её бледные припухлые губы.
– Дашка… Дашка… – сухим и дрожащим голосом твердил Антон, мягко и крепко обнимая её. И – вот удивительно! – от её нежного тепла он успокаивался. Унималась нервная дрожь, прибавлялось сил. – Дашенька…
Долгого, чувственного поцелуя у них сразу не получилось. С громким чмоком сорвались губы. Посмотрели они друг на друга смущённо и рассмеялись бесшумно. И опять потянулись, прижались, прильнули друг к другу. Яростно стучали на стене ходики. Бешено, часто и, казалось, всё ближе и ближе, рвались в городе снаряды. Трясся и стонал дом. Не смолкала отдалённая пулемётная и винтовочная стрельба. А они так и стояли посреди комнаты, слившись воедино. Вздрагивали, разнимались на миг – и снова тонули друг в друге. Так было не страшно. Так – хоть сейчас умереть.