Волжское затмение
Шрифт:
Красноармеец повернулся и, печатая шаги, вышел. Ленцман нетерпеливо развернул листок, пробежал глазами и тихо чертыхнулся.
– Скверно, товарищи. Скверно, – обвёл он глазами зал. – Прошу внимания!
И монотонно зачастил.
– “Начальнику Ярославского Чрезвычайного штаба по ликвидации мятежа полковому комиссару товарищу Ленцману. Председателю Ярославского Временного революционного комитета товарищу Бабичу. Служебная записка.
Рассмотрев Вашу просьбу и приняв во внимание Ваши соображения, сообщаю следующее.
Первое. Наличествующие силы Ярославского фронта разрозненны, дезорганизованны, неопытны и слабо дисциплинированны. Требуется огромная работа, чтобы привести их в боеспособное состояние для крупной войсковой операции по штурму Ярославля.
Второе. Опасная обстановка на Архангельском направлении требует моего постоянного присутствия в войсках.
В связи с вышеизложенным я вынужден отказаться от высокой чести возглавить Ярославский фронт. Взять на себя такую ответственность могу лишь по письменному приказу Реввоенсовета республики. Выполняя уже полученный приказ, я направил к северным рубежам Ярославля два полка латышских стрелков и дивизион тяжёлой артиллерии. По мере возможности эти силы будут подкреплены.
Обещаю и в дальнейшем посильную помощь свободными войсками и артиллерией.
С коммунистическим приветом военком Архангельского округа Геккер А.И.”
– Вот, – после короткой паузы клюнул воздух Ленцман, став на миг похожим на задиристого воробья. – Передаю вам, товарищи, на ознакомление. Хотя ничего нового не вижу. Всё по-военному ясно, чётко, беспощадно. И, главное, всё – правда. От начала до конца. Под каждым словом я готов подписаться лично. Но рано ещё отчаиваться. Мы уже знаем, что латышские стрелковые части , направленные к нам Геккером, уже прибыли и стоят за Волгой в районе станции Урочь. Здесь присутствуют их командиры, товарищи Гринберг и Страуме. Представьтесь нам, товарищи командиры, покажитесь.
– Командир Первого Тукумского латышского полка Страуме. Имею под началом пятьсот штыков, – отрекомендовался рослый, худощавый, плечистый человек в офицерской форме без погон.
– Командир Восьмого латышского полка Гринберг. Двести пятьдесят штыков, – эхом, но более лениво и вяло проговорил широколицый, с крестьянскими повадками военный в полевой гимнастёрке с портупеями крест-накрест.
– Так-так, – воодушевлённо выпалил Ленцман и зябко потёр руки. – Очень хорошо. Очень, очень хорошо… – подошёл к ним, оглядел каждого внимательно.
– Ваших артиллеристов мы слышим. Тяжёлые снаряды рвутся в городе так, что и здесь земля дрожит! – с наслаждением изрёк полковой комиссар, будто слышал в этих жутких взрывах небесную музыку. – Ну а вы, товарищи… Не хотели бы поделиться опытом? Подать пример? Поучить людей уму-разуму? Нам тут так не хватает вашего опыта и революционной сознательности… – словно заискивая, коснулся он груди и расплылся в улыбке.
Латыши переглянулись.
– Что вы предлагаете, товарищ полковой комиссар? – с лёгкой настороженностью спросил Страуме.
– Да сущие пустяки. Всего-то и надо, что направить в отряды по пять-десять человек ваших опытных бойцов. Создать в каждом отряде, так сказать, костяк, боевое ядро. Обучать, держать людей в узде, показывать личный пример. Улавливаете? Это очень важно, – и Ленцман многозначительно, снизу вверх, блеснул на Страуме очками.
– Д-да, понимаю, товарищ полковой комиссар, – медленно, после паузы, проговорил Страуме. – Но… Видите ли, у нас приказ товарища Геккера – не распылять силы и действовать только в полном составе.
– Приказ письменный, под наши росписи, никаких вольностей не предусматривает, – с готовностью подхватил Гринберг. – Поэтому очень сожалеем, но…
– Но Геккер не может чинить препятствия работе штаба! Не имеет права! – вскипел Ленцман. – Он направил нам войска, а мы вольны их использовать по усмотрению! Что за диктат? На каком основании?! Это уж, товарищи, чёрт знает что! Тоже, Бонапарт выискался!
Ленцман наконец выговорился, замолк, снял очки и стал протирать их фланелькой. Дождавшись этого, Страуме примирительно произнёс:
– Мы всё понимаем, товарищ полковой комиссар. Но по службе мы подчинены товарищу Геккеру, и его приказы для нас первостепенны. Мы берёмся, если вы не возражаете, отбить у белых железнодорожный мост и закрепиться на нём. Протянем полевую связь. По прибытии регулярных частей это будет плацдарм для дальнейшего наступления.
– Гм…гм… – покашлял Ленцман. – Мост, говорите? Что ж, это хорошо. Это важно… Попробуйте. Но, товарищ комполка, это… – и он с натугой помотал головой. – Этого мало. Если выпадет успех, надо его развивать, наступать дальше, в город! Вот это было бы решение! Серьёзный прорыв хотя бы в одном месте! Это большой шаг к победе!
Страуме критически покачал головой.
– Даже при поддержке всех ваших отрядов, товарищ Ленцман, это опрометчиво. Сколько всего людей занято в осаде города?
Ленцман вопросительно сверкнул очками в сторону Бабича.
– С вашими полками будет около двух с половиной тысяч человек, – отчеканил тот.
– Это мизер, товарищ полковой комиссар. С такими силами и слабой организацией только погубим людей. Удерживать город в кольце такими силами ещё кое-как можно, но наступать с этим – самоубийство. Прорыв в одном направлении в условиях города не имеет смысла: нам навяжут уличные бои и никаких сил не хватит выпутаться. Что сможем – сделаем. Остальное – только с прибытием боеспособного подкрепления, – медленно, с расстановками, закончил Страуме.
– Так-так, – вздохнул Ленцман. – Понимаю. Но прибытие подкрепления может затянуться на неопределённый срок. Обстановка шаткая, товарищи, очень шаткая. А попытка могла бы быть успешной. Вполне могла бы. Вот товарищ Каморин подтвердит вам, что каждый лишний день осады – это новые смерти, новые страдания для ярославцев. Не так ли, товарищ Каморин? – с ехидцей глянул он на поникшего Василия Андреевича.
– Да к чему повторять-то одно и тоже? – передёрнул плечами Каморин. – Я уже всё сказал. Я просил бы только прекратить эти изуверские обстрелы. Перхурова ими не напугаешь, а людей побито и домов порушено – пропасть…