Волжское затмение
Шрифт:
Скверно было перхуровцам. Куда хуже – простым горожанам, оказавшимся в самом пекле этой внезапной и бестолковой бойни, не знающим, куда бежать и как спасаться. Но и в огромном кольце красного лагеря вокруг Ярославля дела обстояли весьма неважно.
Военный совет, раньше времени покинутый Камориным, проходил в зале ожидания. Битых два часа в беспорядочном говоре, едком махорочном дыму, в трудах и муках определялась дальнейшая судьба Ярославля. Председательствовал начальник Чрезвычайного штаба по ликвидации мятежа полковой комиссар Ленцман. Лет сорока, невысокий, невзрачный,
По правую руку от него сидел председатель Временного Революционного комитета Константин Бабич, из ярославских ткачей. Он координировал действия коммунистических отрядов, и их командиры, сидевшие по обе стороны длинного стола, обращались в основном к нему. Недавние рабочие, они с ходу осваивали военные премудрости. И выглядели очень броско: солдатские полевые шаровары, начищенные ботинки, лёгкие чёрные кожаные куртки и портупеи поверх. Рядом, справа, у каждого лежала фуражка с длинным козырьком и звёздочкой на околыше. Отряды из Иваново-Вознесенска, Кинешмы, Шуи, Данилова и Костромы прибыли под Ярославль одними из первых. Они заняли наиболее важные подступы к городу, блокировали главные дороги и перекрыли вероятные пути дальнейшего распространения мятежа.
Разговор шёл крупный, резкий, темпераментный. Особенно рьяны были ивановец и костромич. Нервно пыхая самокрутками из махорки, веско и тряско стукая рёбрами ладоней, а то и кулаками по столу, они требовали от комитета и штаба решительности и беспощадности.
– Надо, товарищ Бабич, взглянуть наконец-то правде в глаза! – увещевал хриплым баском широколицый, с рыжими усами под круглым носом, ивановец. – Перхуров измотан. У него кончаются боеприпасы, убывают люди. Он с каждым днём слабее! Пора, давно пора наносить главный удар! Иначе и город погибнет, и Перхуров, не ровён час, драпанёт – и поминай, как звали. На моём направлении, собрав хороший кулак и поддержав артиллерией, можно создать перевес и прорваться. И будем мы, товарищи, последними дураками, если не воспользуемся!
– Так, Михаил Андрианович, – склонил голову Бабич и исподлобья обвёл взглядом присутствующих. – Так. А у вас в отряде не убывают люди? Каковы потери на сегодня?
– Тридцать человек, – буркнул ивановец. И тут же снова взвился. – Да разве в наших потерях дело? Да мы готовы и все погибнуть, лишь бы город отбить. А в разрозненных атаках мы только людей зазря кладём, вот и потери! Кулак нужен! Кулак! А мы бьём растопыркой! – и замолк, жадно затянувшись махоркой.
– Верно говорит товарищ Костров! Верно, – поддержал худой, суховатый, с серым лицом и воспалёнными глазами костромич. Голос был высок и задорен. – Так много не навоюем. Нужен решительный общий удар. И, товарищ Бабич, надо же учитывать и настроения
– Ты, Клюкин, хоть раз у меня на позициях был? – раздражённо заворчал ивановец. – Не был? Так и нечего умничать. Ты посмотри! – он вскочил и подбежал к карте. – У меня на линии наступления гарь одна, остатки сами дожигаем, чтобы никто за ними не подкрался. Всё просматривается. Избы одни стояли да бараки, сгорело всё к чертям! А у тебя? Капитальные строения, фабричные корпуса, каменные дома… Да это ж крепости, Клюкин, захлебнёшься ты со своей атакой! Не дури ты, Фёдор Иваныч, не смеши людей!
– Ты, Костров, давай полегче! – взвился костромич. – Не очень-то! Дома да корпуса ему не нравятся! Если хорошенько врезать, это будут наши крепости! Наши! И, опираясь на них, весь город очистим! Товарищ Бабич! Нам бы только объединить наши отряды и артиллерией помочь! Сделаем дело!
– Ага. И Клюкина в командиры. Он наделает делов, – ухмыльнулся ивановец.
– А ты, значит, не наделаешь? Если тебя в командиры? – ехидно спросил Бабич.
– Ну, я-то журавлей не ловлю, Константин Александрович! И крепостей штурмовать не зову! Есть у Перхурова слабое место. По нему и предлагаю ударить, – горячо затараторил ивановец. – И если меня поддержат другие отряды… То я взял бы на себя ответственность…
– Ты взял бы… – медленно и раздумчиво перебил его Бабич. – Ясно. И ты взял бы, Фёдор Иванович?
– Ну, если будет надо… – нервно повёл плечами костромич.
– А вы, Сергей Поликарпович? – обратился Бабич к командиру Даниловского отряда.
– Как сказать… Трудно так-то, нахрапом, – добродушно улыбнулся даниловец, пожилой дядька с морщинистым, щедро прожаренным солнцем лицом. – Мы ж люди неучёные, а беляки хитрые. Устроят нам ловушку, как вон недавно конников заманили… Знаете? Отряд человек в двадцать заманили в переулок да и постреляли с крыш вчистую! Нет. Не взялся бы. Образования недостаёт.
– Умный ты, Сибирцев. Осторожный, – иронично покачал головой ивановец. – А невелика умность понять, что созрели люди! Кипят! Готовы драться насмерть! Тут, товарищи, всё и дело, что вот он – порыв. Наука наукой, но и это упускать нельзя! А пока мы сидим да умничаем, наши пушки город утюжат!
– Порыв, говорите? Боевой дух? Оч-чень интересно! – высоким голосом, насмешливо и трескуче, как старый попугай, проговорил Ленцман. Все вздрогнули. Полковой комиссар поднялся со стула во весь свой невеликий рост. – Молодцы! Герои! – с хрипотцой и нервным подрагиванием добавил он. – Но у меня есть несколько возражений, товарищи, – вдруг мигом успокоился он и заговорил ровно. – Вот они. Это донесения из отрядов.
Ленцман подвинул к себе соединённые скрепкой мятые бумажные листки. Поправил очки и, приглушив голос, стал скучно и монотонно читать: