Волжское затмение
Шрифт:
Любят ярославцы свою речку. Прямо тут, в городе, она впадает в Волгу. Волгу, конечно, тоже любят, да кто ж её не любит в России, она общая! А эта маленькая и будто ленивая речушка – одна такая. Ярославская. И называется на чужой слух странно – Которосль. Такой нет ни у кого и нигде, и Спирька Заварзин, вихрастый девятилетний ярославец, очень этим гордился.
От воображаемого плаванья зарябило в глазах и чуть повело голову. Эх, упасть бы в траву да поспать от души! Ночью-то не пришлось выспаться: стреляли. Сначала рядом, тут где-то, на берегу, а потом в городе, далеко. А Спирька до рассвета не спал. Так и не уснул. Взрослые, продирая глаза, на работу ушли, а он – на рыбалку. Сестрёнка маленькая дома осталась, спит ещё. Счастливая!
Спирька очнулся и вздрогнул Клюёт ведь! И как клюёт! Поплавок – старая бутылочная пробка с воткнутым в неё куриным пёрышком издёргался весь, исплескался, будь у него голос – орал бы, наверное: “Тону, спасайте!”
Резкая подсечка – и затрепетала, забликовала над тёмной водой маленькая – с ладошку – краснопёрая рыбка-плотва. Так! Ещё одна!
Ладно, пора и честь знать. Домой надо. А не хочется. Клюёт же! Ну, в последний раз…
Насадив червячка, Спирька, по примете, три раза плюнул на него и со свистом закинул удочку. Но вместо тихого и вкусного всплеска раздался глухой тряский удар. И ещё один. Дрогнула земля, и Спирька, вскрикнув, чуть не полетел с берега в воду. Вскочил, подтянул свои необъятные штаны на лямке-портупее, глянул в сторону Толчкова моста и оторопел. Моста не было. Только облако пыли и въезды – начало и конец. А середины не было. Совсем. Как срезало. Лишь обломки опор и бревенчатые быки-ледоломы сиротливо торчали из воды. И плыли вниз по течению брёвна, доски, щепки.
И вдруг…
– А ты чего тут делаешь, шкет? – рявкнул грубый, раскатистый голос над самой головой, и внутри Спирьки всё ослабло. – А ну, сматывай снасть и бегом домой! Чтоб духу твоего здесь не было!
Наверху, у обрыва, прямо над Спирькой, стоял хмурый военный дядька с белой повязкой на левом рукаве. Отсюда, снизу, он казался огромным, как колокольня. А из-за его спины выглядывал ещё один. Тоже хмурый. С винтовкой за плечами, но в обычной одежде – в брюках, толстовке и картузе.
Дальше испытывать судьбу было глупо и опасно. Спирька поспешно смотал удочку, подхватил ведёрко и быстро вскарабкался на обрыв. Через пару минут Спирька опять услышал сердитые, требовательные голоса. Видно, ещё кого-то прогнали. Но почему? С какой стати? А мост?! Мост почему рухнул? И стреляли… Всё утро стреляли! Загадки пугали, тревожили, но и будили в груди щекочущий холодок интереса и азарта. А что будет? А вдруг..?
И, словно отвечая на это, за Которослью захлопали редкие одиночные выстрелы. Там, у моста. Спирька прибавил ходу. И впрямь, надо уносить ноги. Дело, кажется, скверное. И сестрёнка там одна. Проснулась уже, небось, а тут пальба…
Сестрёнка у него вполне уже самостоятельная. Семь лет, не шутка. Двоюродная. Ладушкой звать. Ладой. Чудное имя, старинное, говорят. Но красивое. Бойкая. Но присмотр нужен. Мало ли, кто сейчас шляется... Красть нечего, а напугают.
Взъерошенный и встревоженный, Спирька поспешил в сторону дома. Он тут, совсем рядом, за Никольскими казармами. Верх деревянный, низ кирпичный. Там, внизу, их полуподвал. И маленький дворик с огородом. Невелики угодья, да у иных и того нет, в подворотнях да на вокзалах живут. Так что Спирька, можно сказать, буржуй…
Ладушка ещё спала, когда Спирька, оставив во дворе у крыльца ведро с плотвичками и удочку, спустился в полуподвал. Задел пустую кастрюлю на столе, у керосинки, нагремел. Чертыхнулся вполголоса.
– Кто там? – послышался из комнатки заспанный тонкий голосок. – Ты, что ли, Спиря?
– Я, я, Ладушка. Ты спи ещё. Рано… Я тут на рыбалку сходил, плотвичек нахватал. Будет вечером суп, мать сварит…
– Ой, плотвичек! – взвизгнула девчонка и тут же, шлёпая босыми ногами, в наспех надетой цветастой рубашонке вбежала в кухню. – Где, где они?
– У крыльца, в ведёрке… Да поешь сначала, вон картошка…
– А, не хочется!
Глядел на неё Спирька и улыбался. Сам не знал, чему. Милая она, Ладушка. Посмотрит, рассмеётся – и самому весело, и забудешь всё тяжкое и тревожное. Хорошо, всё-таки, что она у него есть. Хорошо, что они приехали!
Брат матери дядя Женя, тётя Шура и их дочка Ладушка приехали к Заварзиным недавно. Они бежали из Пензы, от чехов. Худо им, видать, пришлось. Края там, говорят, хлебные, жизнь полегче, а уехали-таки. Ну да что ж, в тесноте да не в обиде. Мать-то одна наплакалась – как жить? Отец три года назад как ушёл на войну, так и пропал, ни слуху, ни духу. Может, вернётся ещё… Но это – когда, а жить-то надо. А сообща, вместе – всё легче. И веселей. Сестрёнка вот появилась. Забавная. Круглолицая, лоб широкий и глаза – синие-синие, большие. И ресницы машут, хлопают. Будто всё время удивляется она чему-то. А волосы русые, короткие, остриженные. Из Пензы ехали, тифа боялись. Повсюду теперь вши и тиф, а уж в дороге-то и вовсе страсть. Вздыхает Ладушка, жалко ей косичек. Но посмеивается – ничего, отрастут.
– И-ишь, какие! – приговаривала Ладушка, во все глаза разглядывая рыбок. Присела на корточки у ведёрка, обняла его белыми острыми коленками, руками в край вцепилась и глядит, глядит… Глаза у неё как небо, такие же глубокие. – Спирька, глянь, они же разговаривают! Видишь?!
– Да брось, Лада. Безголосые они, – снисходительно буркнул братец.
– Это для нас безголосые. А они слышат! – и девочка упрямо склонила стриженую головку над ведром. И вдруг как опомнилась.
– Спирька, а что, мы их съедим? В супе сварим? – и огромные глаза замахали ресничками.
– Ну. А то бы стал я их ловить, – проворчал Спирька.
– И вон того? Маленького? Рыбёнка? Жалко, Спиря… Может, не будем, а? Пусть живут? – робко пролепетала Ладушка.
– А нам жить не надо? Уха – самая еда, от неё здоровье! – с учёным видом, подняв указательный палец, изрёк Спирька. – Вон ты худющая какая, одни глаза! Прямо скелет!
– Сам ты скелет, – прыснула девчонка. Спирька промолчал. С правдой не поспоришь.
– Вот что, сестрёнка, – решился наконец Спирька. – Ты ведь умная? И смелая? Так?
– Т-так… – тихо, нерешительно, с опаской ответила Ладушка и вопросительно подняла на него глаза.
– Тогда слушай. На улицу, за ворота – ни на шаг. В городе плохо. Стреляют…
– Чехи? – заметно побледнев, одними губами прошептала девочка.