Волжское затмение
Шрифт:
– Потерпите ещё, родные… Скоро уже. Скоро…
– Чего скоро-то, сынок? Подохнем? Это – да… Скоро, – отозвался ему слабый старческий голос.
И опять в тесноте, вони, смутных тенях и полусвете зашелестели вздохи, стоны, сдавленные рыдания и жалобы.
Спирька будто и не видел, и не слышал ничего этого. Перед ним лежала лишь невидная в ворохе тряпья, с бледным пятном заострённого лица Ладушка. Он не хотел её отпускать. Туда. Одну. Перестилая нехитрую постель,
– Лада! Ладушка, ты спишь? – звал он её, затихшую.
– А? – подала она слабый голос. Нет. Писк. Голоса у неё, кажется, уже не было. – Так… Чуточку. Море видела… И яблоки. Много… Большие… Спелые. Там хорошо… Солнышко… Мама там. И папа… И ты. И тётя Маруся… Так бы там и осталась! А тут… Так плохо… И один ты. Один ты и остался… у меня.
– Ничего, Ладушка, – дрожащим голосом, слезясь глазами, обнадёживал её Спирька. – Ты держись. Вот кончат стрелять, выберемся на солнышко… А там… – вздохнул, не то всхлипнул он. – Там и заживём…
Ладушка лишь коротко простонала в ответ.
– Спиря… Я пить хочу. Очень… Ведро бы целое… Сухо… Горю…
– Да нельзя ж её пить-то, воду эту… Видишь, что от неё делается, заразная она!
– А мне, Спиря… всё равно… уже… – выговорила она и затихла.
“Сейчас! – мелькнуло в голове у Спирьки, как молнией прожгло. – Сейчас она умрёт… И что мне… И что я…” Перепуганный, ошарашенный, он вскочил, покачнулся на негнущихся, бесчувственных ногах, схватил забытый кем-то жестяной умывальный кувшин и бросился к выходу. За водой по слабости люди уже не ходили. Силы были только у него. Но откуда их столько?
Вскарабкавшись по лестнице, он прислушался. Пушки по-прежнему стреляли, но дом не содрогался, не сыпалось с потолка, не глушило. Снаряды рвались далеко. А значит, можно рискнуть добежать через квартал до Которосли и обратно. Если бы он мог бежать. Протиснувшись в перекошенную дверь и сделав первые шаги по задымлённой, в гари и пыли, Срубной улице, он понял, что даже и с пустым кувшином дойти до реки будет непросто. Исхудавшие, ослабшие ноги не гнулись, кувшин оттягивал руку, а проклятые брюшные спазмы то и дело сгибали его пополам. Но он шёл. Брёл. Едва дыша от гари и жаркой духоты бушующего неподалёку пожара. Надо успеть. Успеть… Пока всё не кончилось. Без него.
Но вот она, река. Вон, внизу, под обрывом сверкает тускло, свинцово. Надо ж ещё как-то спуститься… Сидел Спирька на земле, привалясь к изодранному, изрытому осколками клёну и с ужасом прикидывал этот спуск, а потом подъём по узкой тропке. Стоял оглушительный грохот. За Которослью, на том берегу, то и дело взвивалась перемешанная с седым
Мелкими шажками, боком осторожно спускался Спирька к воде. А где и тихонько съезжал на заду. У самого берега в воде лежал человек. Был он уже давно мёртв и раздулся. Речная рябь еле заметно покачивала его. На рукаве штатского пиджака белела замызганная повязка.
– Отвоевался, – досадливо пробормотал Спирька, зажимая нос от нестерпимого трупного запаха и, оскользаясь, побрёл выше по течению, высматривая, где набрать воды. И вдруг наткнулся на чудом уцелевшие мостки. Обычные, бельевые, в три доски. Ну, сейчас! Только бы кувшин не упустить!
Согнулся в три погибели, на колени встал, зачерпнул. Потянул на себя – и руки сыграли мелкой дрожью. Не вытащить! Никак не вытащить, хоть ты что… Крепко держа – не упустить бы! – он ещё и ещё попытался вытянуть кувшин. Но руки тут же слабли и опадали. И – самое страшное – бессильно разжимались уже пальцы, грозя отпустить и утопить проклятый кувшин. Спирька чуть не плакал. Ведь даже слить эту неподъёмную воду хотя бы до половины он уже не сможет! Хоть ныряй и топись вместе с этой чёртовой жестянкой!
Мысли терялись и мутились, разжимались руки, а голова свешивалась всё ниже и ниже к воде. Ещё немного – и всё кончится. Так внезапно. И так нелепо.
– Эй, парень, ты чего это? Сейчас нырнёшь! – раздался над самой головой нездоровый, хриплый мужской голос. Спирька вздрогнул и выронил кувшин. Из последних сил выпрямился и с колен взглянул на подошедшего. Невысокий, костлявый, сильно исхудавший мужчина с жёлтым лицом и бледными губами, опасливо озираясь на отдалённые взрывы и выстрелы, с ведром в руке подходил к нему по мосткам.
– Упустил… – одними губами пролепетал Спирька. Слёзы уже стояли в глазах, но что-то мешало ему в голос расплакаться.
– Чего? – глянул в воду измождённый дядька. – А, кувшин… Вон он, на дне… Сейчас достанем.
Кряхтя, пыхтя, кашляя и отдуваясь, он медленно встал на колени, запустил руки в воду и медленно, с натугой, вытянул кувшин на мостки.
– У-уфф! Я-то еле выволок, а уж ты… Ох, уморил… – тяжело дыша и отирая крупный пот, бормотал дядька.
– Спасибо… – еле слышно отозвался Спирька.
– Нет… Ещё не спасибо. Вот я сейчас…твоим кувшином ведро начерпаю… С ведром-то, глядишь, и я не справлюсь. А так – в самый раз. Вот и спасибо будет. Взаимное… – тихо и глухо приговаривал дядька, с усилием переливая кувшин в ведро. Спирька незаметно вытер набежавшие слёзы.
Поднялись, отдышались у старой толстой ивы на обрыве.
– Во как… – покачал головой дядька, всё ещё тяжело дыша и предобморочно поводя глазами. – Вот дожили-то… Вы где сидите?