Вслед за Ремарком
Шрифт:
Следующие два дня она была занята генеральной уборкой и беготней по магазинам, потом еще день отняло посещение парикмахерской и косметического салона. Когда же с болью в руках и ногах, но с новой стрижкой и красным носом после так называемого очищения кожи она явилась на занятие по вождению и ее преподаватель, посмотрев на ее нос, сказал своим привычным занудливым тоном: «Ну, заводи!» – ей показалось, что для нее нет ничего на свете важнее этих уроков.
Лиза опять попросила Роберта устроить ей экзамен в ГАИ пораньше, не дожидаясь основной группы, и он не смог ей отказать, хоть и знал, что экзамен ей сдавать рановато. Он высказал ей свое мнение.
– Ты не понимаешь! – сложила она губки. – Отец хочет подарить мне машину на день рождения. Но выставил дурацкое условие, что у меня должны быть права! Если я не получу их в течение месяца, мне придется ждать потом целый год до следующего дня рождения. Отец – кремень, он требования своего не изменит! А я так хочу машину! Новенькую, блестящую, мощную! Чтобы уж как врезать по газам, так врезать!
Он подумал, что о машине она говорит, как о кукле. Но его это даже умилило.
«Да пусть она сдаст этот экзамен, если уж он ей так нужен, а я ее потом подучу еще сам!» – решил он. Они вместе съездили в ГАИ. И когда Роберт, в принципе получив согласие, довольный сбежал по ступенькам вниз, взял ее под руку и повел к машине, он с удовлетворением почувствовал на своей спине завистливый взгляд сержанта, стоящего на посту у входа. Лиза отблагодарила его нежным поцелуем в щечку. Он предложил ей встретиться вечером. Она улыбнулась и с обворожительной улыбкой сказала:
– Возможно.
Ее слова хоть и вынудили его ждать, прозвучали многообещающе. В этом состоянии – предвкушении чего-то нового, чудесного – он и встретил Воронину, пришедшую на занятие.
– Заводи, поехали! – сказал он.
Нина завела. Косой луч солнца, появившийся между воротами и углом стены, скользнул по машине, по Нининым волосам и упал на приборную доску.
Они выехали на улицу, шедшую параллельно проспекту. Навстречу двигались отдельные машины, впереди маячили белые «Жигули». Нина догнала их, выехала чуть вбок и притормозила в растерянности. «Жигули» ехали медленно, встречная машина тоже была еще достаточно далеко.
– Ну что ты задергалась? Начала обгонять – обгоняй! – Роберт даже забыл, что еще две недели назад она могла ездить только по двору.
– Я боюсь!
– Назад посмотрела?
– Посмотрела!
– С боков посмотрела?
– Посмотрела.
– Сигнал покажи и обгоняй!
– Да… обгоняй! Впереди ведь, оказывается, гаишник!
– А ты что, не видела, что ли, что он гаишник?
– Нет, я не заметила, что у него на крыше фонарь… Я лучше за ним поеду.
– Ну, давай за ним.
Он раздраженно замолчал. Лиза бы уже давно оставила гаишника позади. Квартал или два они ехали в полном молчании, тащась с черепашьей скоростью. Потом Нина вдруг, будто созрев, показала сигнал и прибавила скорость. Двигатель сердито взревел. Но теперь встречные машины следовали потоком одна за другой.
– Ты куда?
– На обгон. Что с того, что он гаишник? Я ведь не нарушаю?
– Мотаешься туда-сюда! Видишь, встречные?
– Я их пропущу!
– Ну давай, теперь жми на газ! Обгоняй!
Роберт всегда жалел, что под ногой у него имелись только второй тормоз и сцепление, а газа не было. Уж сколько было таких ситуаций, когда он был тоже нужен ему позарез!
– Тогда надо вместо простого автомобиля делать катамаран на колесах! – шутил в ответ на его сетования Михалыч.
– Руль подержите! – вдруг жалобно сказала Нина. – Я, наверное, не справлюсь!
– Еще чего! Руль тебе держать! – Роберт почти заорал. – Идешь на обгон, так обгоняй! Гаишник сам тащится еле-еле! Держи полосу! Давай вперед!
Гаишник вдруг включил поворот и свернул на заправку.
– О господи! – выдохнула она. – Он потому и тащился еле-еле, что сворачивал!
Роберт подумал полминутки и сказал:
– Кстати, и нам пора на заправку. Давай на том светофоре разворачивайся назад!
– Что же вы раньше не сказали, когда еще не надо было разворачиваться?
– Специально не сказал!
– Я не смогу развернуться!
– Что за глупости?
– Я боюсь! Там разворот запрещен!
– С чего бы это?
Она и правда очень боялась разворачиваться на том перекрестке, поэтому и сказала так в последней надежде, что, может, там висит запрещающий знак. Знак действительно висел. Но означал он совсем другое.
– Ну-ка, смотри на знак! – Роберт терпеть не мог, когда его ученики путали знаки. – Поворот налево действительно запрещен. А запрещение поворота не означает…
– Да-да, я поняла, извините. – Знаки она выучила давно. Просто как-то глупо сейчас сказала. Так, бывало, ее собственные ученики пытались подменить решения задач, если не могли с ними справиться.
Этот перекресток редко когда бывал свободен. Машины здесь стояли, дрожа от нетерпения, готовые ринуться вперед по первому сигналу. Ей следовало занять крайнюю левую полосу, пропустить тех, кто ехал ей навстречу, и успеть развернуться, пока светофор еще не дал красный свет, Роберт знал: для новичка это было действительно трудно.
– Нужны мне твои извинения! Правила надо учить!
– Да я учу! Честное слово!
Последние две машины из общего потока со свистом пронеслись мимо них. Сзади уже кто-то сигналил от нетерпения. Не обращая никакого внимания на задних, она аккуратно поехала, выкручивая руль. Для подстраховки он положил на руль и свою руку. Хрупкой женщине крутить руль было тяжеловато. Хотя, с другой стороны, «Жигули» все-таки не грузовик. Скоро Нина развернулась и заняла место в своей полосе.
– Ну ладно! Вот видишь, все сделала правильно!
– Так вы же сами мне руль крутить помогали!
– Ну и что! У меня работа такая! – Он улыбнулся, и она увидела в зеркало, что улыбка у него была добрая. – Первый раз и надо помочь!
Они аккуратно въехали на заправку. Он показал ей, как заправлять машину, как завинчивать колпачок. Потом она снова села на место водителя и приготовилась ехать.
– Ну вот, на сегодня все. Держи на базу!
Нина закусила губу, вырулила с обочины и поехала с самым серьезным видом. Ему было забавно и вместе с тем приятно наблюдать за ней. Она ездила уже гораздо лучше Лизы. Та постоянно забывала что-нибудь, а повороты вообще никогда не показывала.
– И так же видно, что я поворачиваю! – говорила она. Он просто не знал, что ему делать – смеяться над ней или плакать. Во всяком случае, разворачиваться на перекрестке, как с Ворониной, он с Лизой пока бы не стал. Она запросто могла бы перекрутить с пылу руль и оказаться на встречной полосе. Воронина же к вождению относилась ответственно. Вероятно, здесь сказывалась ее любовь к математике. Ему нравилась ее мужская четкость. Уже без всякого волнения она проехала вдоль бульвара, поравнялась со школой, удачно миновала раскрытые только на одну створку ворота. (Михалыч рассказал, как парень из параллельной группы чуть-чуть не снес третьего дня одну из створок.) Нина описала во дворе полукруг и остановилась на своем постоянном месте.
– Спасибо! – Она всегда его благодарила в конце занятия, отстегивая ремень. Кроме нее этого из группы никто не делал.
Роберт посмотрел на нее, усмехнулся. Ему не хотелось сейчас оставаться одному. Хотелось поговорить. Лиза была занята, Михалыч работал у себя в мастерской, Ленц не приходил к ним в гараж уже три дня. В качестве собеседника оставалась одна только Нина.
– Что ты все время то извиняешься, то благодаришь? Вроде не за что. Ничего я для тебя особенного не делаю. Учу, как всех.
– Благодарить и извиняться нетрудно. – Нина, отстегивая ремень, оглядывалась по сторонам, будто кого-то искала. – Это не признак слабости – извиняться.
– А признак чего?
– Вежливости. – Она вышла из машины с таким видом, будто и у нее тоже было срочное дело. А он почему-то не хотел, чтобы она ушла, не договорив с ним.
– Ты, что ли, вежливая?
– Разве вежливость недостаток?
– Да нет.
– Сильному человеку нетрудно быть вежливым. Это слабому трудно. Ему все время кажется, что весь мир против него, и он, грубя, пытается защищаться.
– Хочешь сказать, что ты сильная? – Он вспомнил в каком состоянии выковыривал ее из машинки детского автодрома.
– Нет. Сильный ты или слабый, все равно приходится в жизни идти своим путем.
Почему-то ему вдруг стало очень интересно узнать, что еще она думает по этому поводу, но вдали хлопнула входная дверь, и из мастерской вышел Михалыч. Следом за ним торопливо выбежала коричневая собачонка.
– Рыжик, Рыжик, пойдем! – Она не знала, как его зовут, назвала, как пришлось. Но она вытащила из сумки сверток, а Рыжик, как все собаки, прекрасно понимал этот жест и с восторгом устремился за ней.
Она поманила его за беседку. Там Рыжик в течение нескольких минут, урча, пировал, не в силах проглотить сразу всю вкусную еду, а Нина тем временем быстрым шагом удалилась со двора.
– Таня! – звонила она по мобильнику домой Пульсатилле. – Я освободилась! Пойдем по магазинам за продуктами! Может быть, тебе придет в голову свежая идея!
– Вспомни Булгакова! – назидательным тоном произнесла Пульсатилла. – Свежей должна быть осетрина, что касается идей, главная стара как мир: все должны нажраться
Михалыч же и Роберт все еще стояли возле учебной машины во дворе.
– Сколько этому псу ни давай, он все равно выглядит так, будто умирает от голода, – заметил Роберт, наблюдая за дворовым питомцем, укрывшимся за деревянной беседкой. Когда пес с уже раздувшимся животом выбрался из своего укрытия, кое-что еще зарыв про запас, Михалыч открыл волновавшую его тему, из-за чего, собственно, и вышел из своей мастерской, завидев Роберта.
– Володька что-то давно не являлся! – сказал он с озабоченным видом. – Я бы съездил к нему, да Галка заболела.
– Подождем до понедельника, – заметил Роберт. Он наметил все-таки добиться у Лизы свидания в выходные. К тому же его холодильник давно требовал пополнения запасов. А уж если Лиза согласилась бы прийти к нему на чашку чая…
Без мытья полов тоже обойтись было бы невозможно.
– Давай до понедельника! – повторил он.
– Ну, давай! – Михалыч почесал намечающуюся лысину своей годами уже не отмывавшейся от машинной смазки пятерней.
Роберт задумался, посмотрел на Михалыча со скрытой тревогой:
– Ты что, думаешь, у него опять?
– Не знаю.
– Но ведь это не повторялось уже года три-четыре!
– Я сказал, не знаю! – Михалыч был серьезен, но в то же время характерная для него медвежья решительность, проявляющаяся в ответственные минуты, пока отсутствовала.
– Может быть, у него время осенних посадок в огороде! Страда! Сельское хозяйство требует многих хлопот!
– До понедельника! – И оба, стараясь больше не думать о том таинственном и непонятном, что однажды случилось с их другом, занялись обыденными делами.11
Шарль Готье оказался моложе, чем Нина и Пульсатилла себе его представляли. Это был высокий стройный мужчина около тридцати пяти лет с очень черными, слегка курчавыми, аккуратно подстриженными волосами и пронзительными глазами. У него было приятное, но непривычное нашему взгляду узкое птичье лицо с выдающимся носом. Нину также поразили и его руки. Они были чрезвычайно гибкими, настолько гибкими, что казалось, что, по крайней мере в кистях, у него нет костей. Ногти у него были круглые, плоские и будто погруженные в мягкие кончики пальцев. Удобно развалившись в кресле, он так непринужденно сгибал и разгибал пальцы под разными углами, что Нина несколько раз ловила себя на том, что все время смотрит только на его руки. Было в этих движениях нечто притягательное и одновременно отталкивающее, вызывающее чувство сродни брезгливости. Так одновременно с ужасом и благоговением взирают люди в зоопарке на ядовитых змей или скорпионов.
– Щупальца – будто у осьминога! – прокомментировала на кухне Пульсатилла.
– Но все-таки определенный шарм в нем есть, – вздохнув, сказала Нина. Кирилл в сравнении с месье Готье казался вырубленным из куска дерева.
Шарль смотрел на всех притягательными как магнит, пронзительно ласковыми глазами и, казалось, про себя подсмеивался над присутствующими.
– Хитрый жук! – сказала шепотом Пульсатилла, относя на кухонный стол наполовину опустошенную фарфоровую супницу и блюдо с остатками слоеных пирожков.
– Паузу перед пельменями можно заполнить осетриной с хреном! – Нина призывно посмотрела на мужа, тот взял в руки запотевший графин.
– «Ой, полным-полна моя коробушка!» – на практически чистом русском языке исполнил француз и показал, что он с большим удовольствием выпьет минеральной воды.
Кирилл, который до этого считал, что Шарль понимает по-русски очень плохо, опешил.
– Где вы так превосходно выучились русскому? – не смог сдержать он удивления. Мысленно же он прокручивал про себя все крепкие слова и выражения, которые употреблял при Шарле.
Нина со значением посмотрела на Пульсатиллу.
– Где, где? В разведшколе, конечно, – шепотом ответила ей подруга.
Обе они стояли над кастрюлей с пельменями и ждали, когда аппетитные белые комочки всплывут наверх.
– Доставай! – скомандовала Пульсатилла.
– Можно я посмотрю, как делают пельмени? – Шарль отодвинул модный итальянский стул и прошел в кухонный отсек, отделенный от столовой аркой.
– О, конечно! – Нина слабо улыбнулась, помешивая в кастрюле шумовкой. – Сейчас они всплывут, и мы будем их доставать! – Нина сама не поняла, чего это она вдруг стала коверкать родной язык. Наверное, из желания сделать приятное Кириллу. Ей даже жалко было его в последнее время: так он старался угодить заморскому начальству. А Шарль все чего-то тянул и не говорил Кириллу, кто же наконец будет заведовать их косметическим раем на всем огромном постсоветском пространстве. Кирилл просто измучился от нетерпения. Нине даже казалось, что ему уже не столько хочется руководить, сколько надоело ждать. Тем не менее время шло своим чередом. Со дня приезда Шарля прошло уже больше недели, и вот наконец они собрались на этот дурацкий банкет.
– Вы, дорогой товарищ, опоздали смотреть, как делают пельмени! – сказала вдруг Пульсатилла. – Чтобы посмотреть, как делают пельмени, надо встать в семь утра, сбегать на рынок за мясом трех сортов, потом замесить тесто, потом лепить сами пельмени…
– И перепачкаться в муке? – добавил Шарль.
– Скажите, пожалуйста, – Пульсатилла осторожно вытерла рукавом своей кофты запотевший от пара нос, – вы это видели, что ли?
– Видел, да, – кивнул Шарль. – У своей тети. А она научилась этому у русских эмигрантов. Я рассказывал Кириллу.
– И что, ваша тетя часто делала пельмени? – удивилась Нина. Она уже вытряхнула последнюю порцию пельменей с шумовки на огромную расписную тарелку и теперь держала эту тарелку в руках. Аппетитный пар от пельменей поднимался и уходил к потолку.
– Только однажды, – засмеялся Шарль. – Француженки не могут это делать часто. Они устают от такой сложной работы! Давайте я отнесу! – И он ловко подхватил гнущимися в разные стороны пальцами-щупальцами дымящееся блюдо. Кирилл, ожидая их, в одиночестве сидел за столом. И Нина, расставляя на специальном подносе сметану, уксус, перец и кетчуп, с сожалением отметила, что под глазами у Кирилла сгустились синеватые тени, а подбородок за последний год несколько обрюзг. «И как это французы сохраняют свою моложавость так долго?» – подумала она. Пульсатилла раскладывала пельмени по тарелкам.
– Под пельмени полагается водка, но можно и красное вино, – обратился Кирилл к Готье.
– А вы с чем едите? – посмотрел Шарль на женщин.
– Я только с водкой, – ответила Пульсатилла, хотя Нина прекрасно знала, что Таня вовсе не любительница выпить.
– Браво, браво! А вы? – Готье перевел взгляд на хозяйку.
– Я вообще-то люблю с шампанским, – ответила та и тут же получила довольно сильный пинок от Кирилла в ногу.
Взгляд мужа метал громы и молнии: «Не соображаешь, что говоришь? Из деревни приехала? Кто же в цивилизованном мире употребляет шампанское под пельмени!»
– Да, да! Не удивляйтесь! – пояснила она, чуть смутившись, Шарлю Готье. – Я люблю пельмени с шампанским. Русские вообще любят шампанское. Конечно, я знаю, что шампанское подают на десерт, но я люблю именно так! – И она даже с некоторым вызовом посмотрела на Готье и на Кирилла.
– И я люблю! Даже больше, чем с водкой! – заявила, поддерживая подругу, Пульсатилла.
– А можно попробовать? – Шарль вопросительно посмотрел на отдельно стоящий столик с целой батареей бутылок.
– Конечно! Если вам так хочется! – Пробка от шампанского выстрелила в потолок. – Настоящее крымское. Из Массандры, полусладкое, – пояснил Кирилл.
Шампанское с пельменями прошло у публики на «ура», и только сам Кирилл, стараясь выглядеть цивилизованным человеком, а не каким-то там дикарем, старательно ел пельмени, запивая «красненьким». Причем «красненькое» из патриотических, видимо, соображений он выбрал французское. Пульсатилла хихикала, глядя на него, а Нина тихонечко злилась. Ведь сколько раз в студенческие времена они вместе с Кириллом, Пульсатиллой и ее мужем варили на маленькой кухоньке старого дома «Останкинские» пельмени из картонных пачек и, скинувшись, покупали шампанское «Цимлянское» или «Советское», было все равно. Красное шампанское она любила даже больше. Как это было вкусно! И вот сейчас Кирилл выставляется перед этим французом. И ей показались такими натянутыми слова, которыми обменивались за столом все участники этого банкета, и такими искусственными позы и лица, что захотелось встать, выйти из дома и пойти куда глаза глядят.