Ярмарка тщеславия - английский и русский параллельные тексты

Теккерей Уильям Мейкпис

The writing-book, still on the table, was blotted with his hand.	На пропускной бумаге бювара, лежавшего на столе, сохранились следы строк, написанных рукою Джорджа.
Miss Osborne was much affected when she first entered this room with the servants under her.	Мисс Осборн сильно волновалась, когда впервые вошла в эту комнату в сопровождении служанок.
She sank quite pale on the little bed.	С побледневшим лицом она опустилась на узкую кровать.
"This is blessed news, m'am--indeed, m'am," the housekeeper said; "and the good old times is returning, m'am.	– Слава богу, мэм, слава богу! – сказала экономка. – Старое доброе время опять возвращается, мэм.
The dear little feller, to be sure, m'am; how happy he will be!	Милый мальчик! Как он будет счастлив!
But some folks in May Fair, m'am, will owe him a grudge, m'am"; and she clicked back the bolt which held the window-sash and let the air into the chamber.	Но кое-кто в Мэйфэре, мэм, не очень-то будет доволен! – И, отодвинув оконный засов, она впустила в комнату свежий воздух.
"You had better send that woman some money," Mr. Osborne said, before he went out.	– Надо послать этой женщине денег, - сказал мистер Осборн перед уходом.
"She shan't want for nothing.	– Она не должна нуждаться.
Send her a hundred pound."	Пошли ей сто фунтов.
"And I'll go and see her to-morrow?" Miss Osborne asked.	– И завтра мне можно съездить ее навестить? – спросила мисс Осборн.
"That's your look out.	– Это твое дело.
She don't come in here, mind.	Только помни, чтобы сюда она не показывалась!
No, by------, not for all the money in London.	Ни в коем случае! Ни за какие деньги в Лондоне!
But she mustn't want now.	Но нуждаться она теперь не должна.
So look out, and get things right."	Так что смотри, чтобы все было как следует.
With which brief speeches Mr. Osborne took leave of his daughter and went on his accustomed way into the City.	Произнеся эту краткую речь, мистер Осборн распростился с дочерью и отправился своим обычным путем в Сити.
"Here, Papa, is some money," Amelia said that night, kissing the old man, her father, and putting a bill for a hundred pounds into his hands.	– Вот, папа, немного денег, - сказала в этот вечер Эмилия, целуя старика, и вложила ему в руку стофунтовый банковый билет.
"And--and, Mamma, don't be harsh with Georgy.	– И... и, пожалуйста, мама, не будьте строги с Джорджи.
He--he is not going to stop with us long."	Ему... ему уже недолго остается побыть с нами.
She could say nothing more, and walked away silently to her room.	Больше она не могла ничего произнести и молча удалилась в свою комнату.
Let us close it upon her prayers and her sorrow.	Затворим за нею двери и предоставим ее молитвам и печали.

I think we had best speak little about so much love and grief.	Лучше нам не распространяться о такой великой любви и о таком горе.
Miss Osborne came the next day, according to the promise contained in her note, and saw Amelia.	Мисс Осборн приехала к Эмилии на следующий день, как и обещала в своей записке.
The meeting between them was friendly.	Встретились они дружески.
A look and a few words from Miss Osborne showed the poor widow that, with regard to this woman at least, there need be no fear lest she should take the first place in her son's affection. She was cold, sensible, not unkind.	Бедной вдове достаточно было взглянуть на мисс Осборн и обменяться с ней несколькими словами, чтобы понять, что уж эта-то женщина, во всяком случае, не займет первого места в сердце ее сына, - она неглупая и незлая, но холодная.
The mother had not been so well pleased, perhaps, had the rival been better looking, younger, more affectionate, warmer-hearted.	Быть может, матери было бы больнее, будь ее соперница красивее, моложе, ласковее, сердечнее.
Miss Osborne, on the other hand, thought of old times and memories and could not but be touched with the poor mother's pitiful situation. She was conquered, and laying down her arms, as it were, she humbly submitted.	Со своей стороны, мисс Осборн вспомнила о былом и не могла не растрогаться при виде жалкого положения бедной Эмилии; она была побеждена и, сложив оружие, смиренно покорилась.
That day they arranged together the preliminaries of the treaty of capitulation.	В этот день они совместно выработали предварительные условия капитуляции.
George was kept from school the next day, and saw his aunt.	На другой день Джордж не ходил в школу и увиделся со своей теткой.
Amelia left them alone together and went to her room.	Эмилия оставила их вдвоем, а сама ушла к себе в комнату.
She was trying the separation--as that poor gentle Lady Jane Grey felt the edge of the axe that was to come down and sever her slender life.	Она репетировала разлуку: так бедная нежная леди Джейн Грэй ощупывала лезвие топора, который должен был, опустившись, оборвать ее хрупкую жизнь.
Days were passed in parleys, visits, preparations.	Несколько дней прошло в переговорах, визитах, приготовлениях.
The widow broke the matter to Georgy with great caution; she looked to see him very much affected by the intelligence.	Вдова очень осторожно сообщила великую новость Джорджу; она ждала, что он будет огорчен.
He was rather elated than otherwise, and the poor woman turned sadly away.	Но он скорее обрадовался, чем опечалился, и бедная женщина грустно отошла от него.
He bragged about the news that day to the boys at school; told them how he was going to live with his grandpapa, his father's father, not the one who comes here sometimes; and that he would be very rich, and have a carriage, and a pony, and go to a much finer school, and when he was rich he would buy Leader's pencil-case and pay the tart-woman.	В тот же день мальчик уже хвастался перед своими товарищами по школе: он сообщил им, что будет теперь жить у своего дедушки, отца его папы, а не того, который приходит иногда в школу; что он будет очень богатым и у него будет свой экипаж и пони; что он перейдет в гораздо лучшую школу, а когда разбогатеет, то купит у Лидера пенал и уплатит свой долг пирожнице.
The boy was the image of his father, as his fond mother thought.	"Мальчик - вылитый отец", - думала любящая мать.

Indeed I have no heart, on account of our dear Amelia's sake, to go through the story of George's last days at home.	Нет, лишь только я подумаю о нашей бедной Эмилии, перо валится у меня из рук и духу не хватает описать последние дни, проведенные Джорджем дома.
At last the day came, the carriage drove up, the little humble packets containing tokens of love and remembrance were ready and disposed in the hall long since--George was in his new suit, for which the tailor had come previously to measure him.	Наконец настал решительный час: подъехала карета, маленькие, скромные свертки с вещественными знаками любви и внимания были уже давно готовы и вынесены в прихожую. Джорджи был в новом костюмчике, для которого портной несколько дней тому назад приходил снимать с него мерку.
He had sprung up with the sun and put on the new clothes, his mother hearing him from the room close by, in which she had been lying, in speechless grief and watching.	Мальчик вскочил чуть свет и нарядился в новое платье. Из соседней комнаты, где мать его лежала без сна, в безмолвной тоске, она слышала его возню.
Days before she had been making preparations for the end, purchasing little stores for the boy's use, marking his books and linen, talking with him and preparing him for the change--fondly fancying that he needed preparation.	Уже за много дней перед тем она стала готовиться к концу: накупила всякой всячины для мальчика, переметила его белье, надписала книги, беседовала с ним и подготовляла его к предстоящей перемене в жизни, безрассудно воображая, что он нуждается в такой подготовке.
So that he had change, what cared he? He was longing for it.	А ему было все равно, он страстно ждал одного -перемены.
By a thousand eager declarations as to what he would do, when he went to live with his grandfather, he had shown the poor widow how little the idea of parting had cast him down.	Не уставая болтать о том, что он станет делать, когда будет жить с дедушкой, мальчик показывал бедной вдове, как мало беспокоила его мысль о разлуке.
"He would come and see his mamma often on the pony," he said. "He would come and fetch her in the carriage; they would drive in the park, and she should have everything she wanted."	Он будет часто приезжать на пони к своей мамочке, говорил Джордж, он будет заезжать за ней в коляске, они будут ездить кататься в Парк, и он подарит ей все, чего она только пожелает.
The poor mother was fain to content herself with these selfish demonstrations of attachment, and tried to convince herself how sincerely her son loved her.	Бедной матери приходилось довольствоваться такими себялюбивыми доказательствами сыновней привязанности, и она пыталась убедить себя, что сын искренне ее любит.
He must love her.	Конечно, он ее любит!
All children were so: a little anxious for novelty, and--no, not selfish, but self-willed.	Все дети одинаковы, его влечет к себе новизна... нет, нет, он не эгоист, просто ему многого хочется.
Her child must have his enjoyments and ambition in the world.	У него должны быть свои радости, свои честолюбивые стремления.
She herself, by her own selfishness and imprudent love for him had denied him his just rights and pleasures hitherto.	Это она сама, движимая эгоизмом и безрассудной любовью, до сих пор отказывала мальчику в том, что принадлежало ему по праву.
I know few things more affecting than that timorous debasement and self-humiliation of a woman.	Я не знаю ничего трогательнее такого боязливого самоунижения женщины.

How she owns that it is she and not the man who is guilty; how she takes all the faults on her side; how she courts in a manner punishment for the wrongs which she has not committed and persists in shielding the real culprit!	Как она твердит, что это она виновата, а не мужчина! Как принимает всю вину на себя! Как домогается примерного наказания за преступления, которых она не совершала, и упорно выгораживает истинного виновника!
It is those who injure women who get the most kindness from them--they are born timid and tyrants and maltreat those who are humblest before them.	Жесточайшие обиды наносят женщинам те, кто больше всего видит от них ласки; это прирожденные трусы и тираны, и они терзают тех, кто всех смиреннее им подчиняется.
So poor Amelia had been getting ready in silent misery for her son's departure, and had passed many and many a long solitary hour in making preparations for the end.	Так бедная Эмилия, затаив свое горе, собирала сына в дорогу и провела много-много долгих одиноких часов в приготовлениях к концу.
George stood by his mother, watching her arrangements without the least concern.	Джорджи беззаботно взирал на хлопоты матери.
Tears had fallen into his boxes; passages had been scored in his favourite books; old toys, relics, treasures had been hoarded away for him, and packed with strange neatness and care--and of all these things the boy took no note.	Слезы капали в его ящики и картонки; в его любимых книгах подчеркивались карандашом наиболее интересные места; старые игрушки, реликвии, сокровища откладывались в сторону и упаковывались заботливо и тщательно, - всего этого мальчик не замечал.
The child goes away smiling as the mother breaks her heart.	Ребенок уходит от матери, улыбаясь, тогда как материнское сердце разрывается от муки.
By heavens it is pitiful, the bootless love of women for children in Vanity Fair.	Честное слово, грустно смотреть на безответную любовь женщин к детям на Ярмарке Тщеславия!
A few days are past, and the great event of Amelia's life is consummated.	Прошло еще несколько дней, и роковое событие в жизни Эмилии совершилось.
No angel has intervened.	Никакой ангел не вмешался.
The child is sacrificed and offered up to fate, and the widow is quite alone.	Ребенок отдан на заклание и принесен в жертву судьбе. Вдова осталась в полном одиночестве.
The boy comes to see her often, to be sure.	Разумеется, мальчик часто ее навещает.
He rides on a pony with a coachman behind him, to the delight of his old grandfather, Sedley, who walks proudly down the lane by his side.	Он приезжает верхом на пони, в сопровождении конюха, к восхищению своего старого дедушки Седли, который гордо шествует по улице рядом с ним.
She sees him, but he is not her boy any more.	Эмилия видается с сыном, но он уже больше не ее мальчик.
Why, he rides to see the boys at the little school, too, and to show off before them his new wealth and splendour.	Ведь он приезжает повидаться и с товарищами в маленькой школе, где он раньше учился, чтобы покрасоваться перед ними своим новым богатством и великолепием.
In two days he has adopted a slightly imperious air and patronizing manner.	В два дня он усвоил слегка повелительный тон и покровительственные манеры.
He was born to command, his mother thinks, as his father was before him.	"Он рожден повелевать, - думает она, - таким же был его отец".
It is fine weather now.	Наступила чудесная погода.

Of evenings on the days when he does not come, she takes a long walk into London--yes, as far as Russell Square, and rests on the stone by the railing of the garden opposite Mr. Osborne's house.	По вечерам, в те дни, когда Эмилия не ждет мальчика к себе, она совершает далекие прогулки пешком в город - доходит до самого Рассел-сквер и садится на камень у решетки сада против дома Осборна.
It is so pleasant and cool.	Там так приятно и прохладно!
She can look up and see the drawing-room windows illuminated, and, at about nine o'clock, the chamber in the upper story where Georgy sleeps.	Можно поднять голову и увидеть освещенные окна гостиной, а около девяти часов - комнаты в верхнем этаже, где спит Джорджи.
She knows--he has told her.	Она знает: он рассказал ей.
She prays there as the light goes out, prays with an humble heart, and walks home shrinking and silent.	Когда в этом окне гаснет свет, она молится -молится, смиряясь сердцем, и идет домой, погруженная в свои Думы.
She is very tired when she comes home.	Домой она приходит очень усталая.
Perhaps she will sleep the better for that long weary walk, and she may dream about Georgy.	Наверно, она лучше уснет после такой длинной, утомительной прогулки, и, может быть, ей приснится Джорджи.
One Sunday she happened to be walking in Russell Square, at some distance from Mr. Osborne's house (she could see it from a distance though) when all the bells of Sabbath were ringing, and George and his aunt came out to go to church; a little sweep asked for charity, and the footman, who carried the books, tried to drive him away; but Georgy stopped and gave him money.	Однажды, в воскресенье, когда в церквах звонили во все колокола, она гуляла по Рассел-сквер, в некотором отдалении от дома мистера Осборна (однако же так, чтобы не терять этот дом из глаз), и видела, как Джордж с теткой вышли из подъезда и направились в церковь. Какой-то маленький нищий попросил милостыню, и лакей, несший молитвенники, хотел прогнать его. Но Джорджи остановился и подал нищему монету.
May God's blessing be on the boy!	Да благословит бог мальчика!
Emmy ran round the square and, coming up to the sweep, gave him her mite too.	Эмми обежала кругом сквера и, подойдя к нищему, подала ему и свою лепту.
All the bells of Sabbath were ringing, and she followed them until she came to the Foundling Church, into which she went.	Праздничные колокола звонили, и Эмилия, следом за теми двумя, направилась к церкви Воспитательного дома, куда и вошла.
There she sat in a place whence she could see the head of the boy under his father's tombstone.	Там она заняла место, откуда могла видеть голову сына у подножия статуи, воздвигнутой в память его отца.
Many hundred fresh children's voices rose up there and sang hymns to the Father Beneficent, and little George's soul thrilled with delight at the burst of glorious psalmody.	Сотни чистых детских голосов звучали там и пели хвалу всевышнему; и душа маленького Джорджи трепетала от восторга при звуках торжественных песнопений.
His mother could not see him for awhile, through the mist that dimmed her eyes.	Некоторое время мать не могла его разглядеть сквозь пелену, застлавшую ее взор.
CHAPTER LI	ГЛАВА LI,
In Which a Charade Is Acted Which May or May Not Puzzle the Reader	где разыгрывается шарада, которая, быть может, поставит, а быть может, и не поставит читателя в тупик

After Becky's appearance at my Lord Steyne's private and select parties, the claims of that estimable woman as regards fashion were settled, and some of the very greatest and tallest doors in the metropolis were speedily opened to her--doors so great and tall that the beloved reader and writer hereof may hope in vain to enter at them.	После появления Бекки в доме лорда Стайна на интимных приемах для избранных права этой достойной женщины в отношении света были утверждены, и перед нею распахнулись некоторые из самых огромных и самых величественных дверей в столице - дверей столь огромных и величественных, что любезному читателю и автору сей книги нечего и надеяться когда-либо в них войти.
Dear brethren, let us tremble before those august portals.	Дорогие братья, остановимся в трепете перед этими священными вратами!
I fancy them guarded by grooms of the chamber with flaming silver forks with which they prong all those who have not the right of the entree.	Я представляю себе, что их охраняют лакеи с пылающими серебряными трезубцами, которыми они пронзают всех тех, у кого не имеется разрешения на вход.
They say the honest newspaper-fellow who sits in the hall and takes down the names of the great ones who are admitted to the feasts dies after a little time. He can't survive the glare of fashion long. It scorches him up, as the presence of Jupiter in full dress wasted that poor imprudent Semele--a giddy moth of a creature who ruined herself by venturing out of her natural atmosphere.	Говорят, что честный малый, присланный из газеты, чтобы сидеть у подножия лестницы и записывать имена всех великих людей, допускаемых к этим пиршествам, спустя короткое время умирает: он не в состоянии долго выносить ослепительный блеск большого света, опаляющий его, подобно тому как появление Юпитера в полном парадном облачении испепелило бедную, неразумную Семелу, эту легкомысленную бабочку, которая погубила себя, когда отважилась покинуть отведенные ей пределы.
Her myth ought to be taken to heart amongst the Tyburnians, the Belgravians--her story, and perhaps Becky's too.	Многим из нас, и в Тайберне и в Белгредвии, следовало бы призадуматься над этим мифом, а, может, также и над историей Бекки.
Ah, ladies!--ask the Reverend Mr. Thurifer if Belgravia is not a sounding brass and Tyburnia a tinkling cymbal.	Ах, милые дамы! Спросите у преподобного мистера Тюрифера: разве Белгрейвия не медь звенящая, а Тайберния не кимвал бряцающий?
These are vanities.	Все это суета.
Even these will pass away.	А она пройдет!
And some day or other (but it will be after our time, thank goodness) Hyde Park Gardens will be no better known than the celebrated horticultural outskirts of Babylon, and Belgrave Square will be as desolate as Baker Street, or Tadmor in the wilderness.	Наступит день (слава богу, мы не доживем до него!), когда цветники Хайд-парка будут так же мало известны, как и знаменитые садоводства в пригородах Вавилона, а Белгрейв-сквер станет таким же безлюдным, как Бейкер-стрит или как затерянный в пустыне Тадмор.
Ladies, are you aware that the great Pitt lived in Baker Street?	Милые дамы, известно ли вам, что на Бейкер-стрит жил великий Питт?
What would not your grandmothers have given to be asked to Lady Hester's parties in that now decayed mansion?	Чего бы только не дали ваши бабушки за приглашение на вечер у леди Эстер в этом ныне запущенном особняке!
I have dined in it--moi qui vous parle, I peopled the chamber with ghosts of the mighty dead.	Я сам обедал там, - да, moi qui vous parle {Я, говорящий с вами (франц.).}. Я населил комнату призраками великих мертвецов.

As we sat soberly drinking claret there with men of to-day, the spirits of the departed came in and took their places round the darksome board.	И тени усопших явились и заняли свои места вокруг мрачного стола, за которым сидели мы, люди нынешнего века, скромно потягивая красное вино.
The pilot who weathered the storm tossed off great bumpers of spiritual port; the shade of Dundas did not leave the ghost of a heeltap. Addington sat bowing and smirking in a ghastly manner, and would not be behindhand when the noiseless bottle went round; Scott, from under bushy eyebrows, winked at the apparition of a beeswing; Wilberforce's eyes went up to the ceiling, so that he did not seem to know how his glass went up full to his mouth and came down empty; up to the ceiling which was above us only yesterday, and which the great of the past days have all looked at.	Кормчий, выдержавший немало бурь, одним глотком осушал большие стаканы призрачного портвейна; призрак Дандаса бросало в дрожь от тени недопитого стакана; Эдингтон, кривясь в замогильной усмешке, самодовольно кивал головой и не отставал от других, когда бутылка бесшумно ходила вкруговую; Скотт щурился из-под мохнатых бровей на фикцию осадка в старом вине; Уилберфорс сидел, подняв глаза к потолку, и, казалось, сам не знал, каким образом стакан попадает ему в рот полным и опускается на стол пустым, - сидел, подняв глаза к тому самому потолку, который был над нами только вчера и на который смотрели все великие люди минувшего века.
They let the house as a furnished lodging now.	Теперь в этом доме сдаются меблированные комнаты.
Yes, Lady Hester once lived in Baker Street, and lies asleep in the wilderness.	Да, леди Эстер жила когда-то на Бейкер-стрит и покоится непробудным сном в пустыне.
Eothen saw her there--not in Baker Street, but in the other solitude.	Эотеп видел ее там - не на Бейкер-стрит, а в другом ее уединенном убежище.
It is all vanity to be sure, but who will not own to liking a little of it?	Все это, конечно, суета; но кто не признается в том, что в небольших дозах она приятна?
I should like to know what well-constituted mind, merely because it is transitory, dislikes roast beef?	Хотелось бы мне знать, какому разумному человеку не нравится ростбиф только потому, что он не вечен?
That is a vanity, but may every man who reads this have a wholesome portion of it through life, I beg: aye, though my readers were five hundred thousand.	Это тоже суета; но дай бог каждому из моих читателей, хотя бы их было пятьсот тысяч, всю свою жизнь съедать в обед хорошую порцию ростбифа.
Sit down, gentlemen, and fall to, with a good hearty appetite; the fat, the lean, the gravy, the horse-radish as you like it--don't spare it.	Садитесь, джентльмены, не стесняйтесь, желаю вам приятного аппетита. Вот с жирком, вот попостнее, вот подливка, а не угодно ли и хрену - не церемоньтесь.
Another glass of wine, Jones, my boy--a little bit of the Sunday side.	Еще стаканчик винца, мой милый Джонс, еще кусочек понежнее!
Yes, let us eat our fill of the vain thing and be thankful therefor.	Будем досыта вкушать от всего суетного и будем благодарны за это!
And let us make the best of Becky's aristocratic pleasures likewise--for these too, like all other mortal delights, were but transitory.	И примем также с лучшей стороны великосветские развлечения Бекки, ибо и они, подобно всем другим радостям смертных, тоже преходящи!

The upshot of her visit to Lord Steyne was that His Highness the Prince of Peterwaradin took occasion to renew his acquaintance with Colonel Crawley, when they met on the next day at the Club, and to compliment Mrs. Crawley in the Ring of Hyde Park with a profound salute of the hat.	Следствием приглашения Ребекки к лорду Стайву было то, что его высочество князь Петроварадинский воспользовался случаем возобновить свое знакомство с полковником Кроули, когда они встретились на следующий день в клубе, и приветствовал миссис Кроули в Хайд-парке, почтительно сняв перед нею шляпу.
She and her husband were invited immediately to one of the Prince's small parties at Levant House, then occupied by His Highness during the temporary absence from England of its noble proprietor.	Бекки и ее супруг были немедленно приглашены на один из интимных вечеров князя в Левант-Хаус, где проживал тогда его высочество, поскольку благородный владелец дома находился в отлучке за пределами Англии.
She sang after dinner to a very little comite.	После обеда Бекки пела самому избранному кругу гостей.
The Marquis of Steyne was present, paternally superintending the progress of his pupil.	Присутствовал и маркиз Стайн, отечески наблюдавший за успехами своей питомицы.
At Levant House Becky met one of the finest gentlemen and greatest ministers that Europe has produced--the Duc de la Jabotiere, then Ambassador from the Most Christian King, and subsequently Minister to that monarch.	В Левант-Хаусе Бекки встретилась с одним из самых блестящих джентльменов и величайших дипломатов, каких когда-либо порождала Европа, - с герцогом де ля Жаботьером, в то время посланником христианнейшего короля, а впоследствии министром того же монарха.
I declare I swell with pride as these august names are transcribed by my pen, and I think in what brilliant company my dear Becky is moving.	Честное слово, я готов лопнуть от гордости, когда пишу эти прославленные имена. Подумайте, в каком блестящем обществе вращается моя дорогая Бекки!
She became a constant guest at the French Embassy, where no party was considered to be complete without the presence of the charming Madame Ravdonn Cravley.	Она сделалась желанною гостьей во французском посольстве, где ни один прием не считался удавшимся без очаровательной мадам Родон Кроули.
Messieurs de Truffigny (of the Perigord family) and Champignac, both attaches of the Embassy, were straightway smitten by the charms of the fair Colonel's wife, and both declared, according to the wont of their nation (for who ever yet met a Frenchman, come out of England, that has not left half a dozen families miserable, and brought away as many hearts in his pocket-book?), both, I say, declared that they were au mieux with the charming Madame Ravdonn.	Оба атташе посольства, господа де Трюфиньи (из рода Перигор) и Шампиньяк, были сражены чарами прекрасной полковницы, и оба заявляли, как свойственно их нации (ибо видел ли кто француза, вернувшегося из Англии, который не оставил бы там десяток обманутых мужей и не увез с собою в бумажнике столько же разбитых сердец?), - оба они, говорю я, заявляли, что были au mieux {В наилучших отношениях (франц.).} с очаровательной мадам Родон.
But I doubt the correctness of the assertion.	Но я сомневаюсь в правильности этого утверждения.

Champignac was very fond of ecarte, and made many parties with the Colonel of evenings, while Becky was singing to Lord Steyne in the other room; and as for Truffigny, it is a well-known fact that he dared not go to the Travellers', where he owed money to the waiters, and if he had not had the Embassy as a dining-place, the worthy young gentleman must have starved.	Шампиньяк увлекался экарте и целые вечера проводил с полковником за картами, в то время как Бекки пела лорду Стайну в соседней комнате. Что же касается Трюфиньи, то всем прекрасно известно, что он не смел показываться и "Клубе Путешественников", где задолжал лакеям, и, не будь у него дарового стола в посольстве, этому достойному джентльмену грозила бы голодная смерть.
I doubt, I say, that Becky would have selected either of these young men as a person on whom she would bestow her special regard.	Поэтому, повторяю, я сомневаюсь, чтобы Бекки могла оказать кому-либо из этих молодых людей свое особое расположение.
They ran of her messages, purchased her gloves and flowers, went in debt for opera-boxes for her, and made themselves amiable in a thousand ways.	Они были у нее на побегушках, покупали ей перчатки и цветы, залезали в долги, платя за ее ложи в опере, и угождали ей на тысячу ладов.
And they talked English with adorable simplicity, and to the constant amusement of Becky and my Lord Steyne, she would mimic one or other to his face, and compliment him on his advance in the English language with a gravity which never failed to tickle the Marquis, her sardonic old patron.	По-английски они объяснялись с обворожительной наивностью, и Беккн, к неизменной потехе лорда Стайна, передразнивала того и другого прямо в лицо и тут же с самым серьезным видом говорила им комплименты насчет их успехов в английском языке, чем приводила в восторг своего язвительного покровителя.
Truffigny gave Briggs a shawl by way of winning over Becky's confidante, and asked her to take charge of a letter which the simple spinster handed over in public to the person to whom it was addressed, and the composition of which amused everybody who read it greatly.	Чтобы завоевать симпатии наперсницы Бекки -Бригс, Трюфиньи подарил ей шаль, а затем попросил ее передать письмо, но простодушная старая дева вручила его при всех той особе, которой оно было адресовано. Произведение это весьма позабавило каждого, кто читал его.
Lord Steyne read it, everybody but honest Rawdon, to whom it was not necessary to tell everything that passed in the little house in May Fair.	Читал его и лорд Стайн; читали все, кроме честного Родона: сообщать ему обо всем, что происходило в мэйфэрском домике, не считалось обязательным.
Here, before long, Becky received not only "the best" foreigners (as the phrase is in our noble and admirable society slang), but some of the best English people too.	Вскоре Бекки начала принимать у себя не только "лучших иностранцев" (как говорится на нашем благородном светском жаргоне), но и лучших представителей английского общества.
I don't mean the most virtuous, or indeed the least virtuous, or the cleverest, or the stupidest, or the richest, or the best born, but "the best, "--in a word, people about whom there is no question--such as the great Lady Fitz-Willis, that Patron Saint of Almack's, the great Lady Slowbore, the great Lady Grizzel Macbeth (she was Lady G. Glowry, daughter of Lord Grey of Glowry), and the like.	Я не разумею под этим людей наиболее добродетельных или даже наименее добродетельных, или самых умных, или самых глупых, самых богатых, или самых родовитых, по просто "лучших", - словом, людей, о которых не может быть двух мнений: таких, например, как знатная леди Фиц-Уиллпс, эта святая женщина, патронесса Олмэка; знатная леди Слоубор, знатная леди Грцзель Макбет (урожденная леди Г. Глаури, дочь лорда Грэя Глаури) и тому подобные особы.

When the Countess of Fitz-Willis (her Ladyship is of the Kingstreet family, see Debrett and Burke) takes up a person, he or she is safe.	Когда графиня Фиц-Уиллис (ее милость принадлежит к семейству с Кинг-стрит, - смотри справочники Дебрета и Берка) благоволит к кому-нибудь, то предмет ее расположения, будь то мужчина или женщина, уже вне опасности.
There is no question about them any more.	О них уже не может быть двух мнений.
Not that my Lady Fitz-Willis is any better than anybody else, being, on the contrary, a faded person, fifty-seven years of age, and neither handsome, nor wealthy, nor entertaining; but it is agreed on all sides that she is of the "best people."	И не потому, чтобы леди Фиц-Уиллис была чем-либо лучше всякой другой женщины, -наоборот: это увядшая особа, пятидесяти семи лет от роду, некрасивая, небогатая и незамечательная; но все согласны в том, что она принадлежит к категории "лучших", - а, значит, те, кто у нее бывает, тоже принадлежат к "лучшим".
Those who go to her are of the best: and from an old grudge probably to Lady Steyne (for whose coronet her ladyship, then the youthful Georgina Frederica, daughter of the Prince of Wales's favourite, the Earl of Portansherry, had once tried), this great and famous leader of the fashion chose to acknowledge Mrs. Rawdon Crawley; made her a most marked curtsey at the assembly over which she presided; and not only encouraged her son, St. Kitts (his lordship got his place through Lord Steyne's interest), to frequent Mrs. Crawley's house, but asked her to her own mansion and spoke to her twice in the most public and condescending manner during dinner.	И, вероятно, из-за старой вражды к леди Стайн (ибо в давние времена, когда ее милость, дочь графа Пуншихереса, любимца принца Уэльского, была еще юной Джорджиной Фредерикой, она сама мечтала стать леди Стайн), эта славная руководительница светского общества соблаговолила признать миссис Родон Кроули. Она сделала ей изысканнейший реверанс на многолюдном собрании, которое возглавляла, и не только поощряла своего сына, Сент-Китса (получившего должность стараниями лорда Стайна), посещать дом миссис Кроули, но пригласила ее к себе и во время обеда на глазах у всех дважды удостоила разговором.
The important fact was known all over London that night.	Этот важный факт в тот же вечер стал известен всему Лондону.
People who had been crying fie about Mrs. Crawley were silent.	Люди, отзывавшиеся о миссис Кроули пренебрежительно, умолкли.
Wenham, the wit and lawyer, Lord Steyne's right-hand man, went about everywhere praising her: some who had hesitated, came forward at once and welcomed her; little Tom Toady, who had warned Southdown about visiting such an abandoned woman, now besought to be introduced to her.	Уэнхем, остряк, поверенный и правая рука лорда Стайна, повсюду расхваливал Бекки. Многие из тех, кто до сих пор колебался, стали ее горячими сторонниками: так, маленький Том Тодди, который раньше не советовал Саутдауну бывать у женщины со столь сомнительной репутацией, теперь сам добивался чести быть ей представленным.
In a word, she was admitted to be among the "best" people.	Словом, Бекки была допущена в круг "лучших" людей.
Ah, my beloved readers and brethren, do not envy poor Becky prematurely--glory like this is said to be fugitive.	Ах, мои возлюбленные читатели и братья, не завидуйте бедной Бекки раньше времени: говорят, такая слава мимолетна.