Забавы придворных
Шрифт:
VII. ОБ ОДНОМ КЛЮНИЙСКОМ ИНОКЕ, ВОПРЕКИ СВОЕМУ ОБЕТУ СЛУЖИВШЕМ В ВОИНСКОМ СТАНЕ [677]
Может возникнуть вопрос и о спасении клюнийского монаха, который, оставив множество своих замков и несметные богатства, пришел в эту обитель, а по прошествии нескольких лет его сыновья и все знатнейшие люди его земли стали просить его сызнова править оставленными владениями так, чтобы он, не сбрасывая монашеского платья, послужил им в воинском стане как помощник и советник. Слезною настойчивостью они добились его согласия, и аббат дал разрешение. Ему велят выйти, но под запретом носить оружие, и, уладив дела, вернуться к миру и покаянию. Его прибытие в стан породило среди врагов устрашающие слухи, ибо он был муж великого разума и самой неукротимой удали. Итак, созвав своих и чужих, сколько смог, он поднимается против покоящихся и ждущих, что будет, и неистовствует против врагов в бурных нападениях, часто подступает к ним, оказывая отважную настойчивость, и благодаря этому часто изнуряет тех, кого находит неровнею себе и по хитроумию, и по крепости. День изо дня ободряются в своем унынии те, кого он обороняет, до того, что из-за своих успехов уже боятся того мира и договора с врагами, коего надеялись достичь с его приходом. Наконец враги, истощив силы и почти принужденные к сдаче, с коварным намерением просят перемирия. Он соглашается, приносит и принимает клятвы. Враги, однако, предупреждают срок перемирия; тайно собрав войско, сколько можно было, они приближаются, украдкой и без предостережения, и с ужасной громадой являются пред неготовыми. Вскакивает инок от людских криков и трубных звуков и со своими людьми спешит навстречу врагам. Они сходятся, начинается битва упорная, хотя неравная, ведь в расчете на перемирие инок отослал многих своих людей по домам. Стоя безоружным среди своих ратников, уже подающихся и почти отступающих, он восклицает, ободряет, повелевает, порицает, обличает, умоляет [678] , встает на пути убегающих и, бесплодно исчерпав все средства, коими безоружный может удержать вооруженных, внезапно хватает у оруженосца оружие, которое велел носить при себе ради защиты в непредвиденном случае, и, на время непокорный, но надеющийся все исправить, облекается им и ратников своих, уже не сомневающихся, но пустившихся в самое несомненное бегство, останавливает для битвы. Многочисленные толпы врагов он отражает одной десницей, вселяет страх в сердца, преклоняет исход сражения, превращая вражескую победу в истребление. Захвачена добыча и разделена по его усмотрению; возвращаясь восвояси с ликованием, он почти задыхается от солнечного зноя, своей тучности
677
Об одном клюнийском иноке, вопреки своему обету служившем в воинском стане. — Первоначальный вариант истории, переработка которой — в I. 14. О соотношении двух версий см.: I Deug-Su 1992, 558—560; Smith 2017, 53—57.
678
…порицает, обличает, умоляет… — Ср.: 2 Тим. 4: 2.
VIII. ЕЩЕ О ПРИЗРАЧНЫХ ЯВЛЕНИЯХ [679]
И раз уж у нас зашла речь о смертях людей, суд о которых неясен, — один рыцарь из Малой Британии, потерявший жену и долго ее после смерти оплакивавший, обнаружил ее ночью в большой ватаге женщин в широкой, пустынной долине. Он дивится и страшится, и, видя ожившею ту, которую похоронил, не верит глазам и задается вопросом, что же станут делать фейри. Он решает схватить ее, чтобы, если он вправду ее видит, вправду радоваться ее похищению, если же его морочит призрак, чтобы никто не попрекнул его трусостью за то, что удержал руки. Итак, он ее хватает и много лет наслаждается союзом с нею, столь же отрадным, как и прежде, и имеет от нее детей, потомство коих, доныне многочисленное, зовется сыновьями умершей. Это было бы невероятным и диковинным повреждением природы, если б не осталось несомненных свидетельств, что это правда.
679
Еще о призрачных явлениях. — Возможно, это первоначальная версия той истории, что рассказана в II. 13. Дж. Б. Смит, однако, говорит, что нельзя ручаться за их тождество; прямая словесная параллель между ними лишь одна — выражение «Сыновья умершей», filii mortue; скорее, Мап не пересказывает в II. 13 ту же историю, а дает еще одну версию того же типа истории, чтобы умножить свои примеры (Smith 2017, 58f.). Малая Британия (Britannia minor) — Бретань; ср.: IV. 15.
IX. ЕЩЕ О ЯВЛЕНИЯХ [680]
Эннон Зубастый, прозванный так из-за величины своих зубов, в полуденный час встретил прекраснейшую девушку в тенистом лесу близ нормандского берега. Сидела она в одиночестве, убранная царскими шелками, и безмолвно, смиренно плакала — прелестнейшее из созданий, даже слезы ей были к лицу [681] . Раскаляется юноша от зародившегося в нем огня. Дивно ему, как это столь драгоценное сокровище никем не охраняется и, будто падшая с небес звезда, скорбит, что коснулась земли. Он озирается, боясь засад в укромных местах, но, никого не найдя, смиренно преклоняет пред нею колени и почтительно к ней обращается: «Сладчайшая и светлейшая краса всего мира! принадлежит ли столь вожделенная ясность лица человеческому жребию, или некое божество, сими цветками увитое, сим сиянием облеченное, захотело явиться на земле своим чтителям — я радуюсь, и тебе стоит радоваться, что привелось тебе оказаться в пределах моей власти. Увы мне, что я избран послужить тебе! слава тебе, что по вещему наитию ты обратила свой путь к тем рубежам, где тебя примут с особым желанием!» Она же отвечает с такой голубиной невинностью, что поверишь, ангелица говорит, — та, что могла бы любого ангела обморочить, как ей вздумается: «Любезный цвет юности, вожделенный свет человеков! не преднамеренность и предвидение, но случай меня сюда привел. Против моего желания принес меня к этим брегам вместе с отцом моим, везшим меня невестою королю франков, корабль, бурею гонимый. Когда я вышла на берег с одной служанкой, что пред тобою (и рядом с ней вдруг обнаруживается служанка), буря сменилась попутным ветром и корабельщики с моим отцом унеслись под полными парусами. Я знаю, что когда они обнаружат мое отсутствие, вернутся сюда в слезах; но чтобы не сожрали меня волки и не напали дурные люди, я на время останусь с тобою, если поручишься за себя и своих людей, что не причинишь мне вреда; ибо надежней и полезней будет довериться тебе до возвращения на корабль». Эннон, прилежно внемля, видит, что желание его сбылось, пылко клянется ей во всем, что требовалось, и с великим ликованием препровождает обретенное сокровище к себе, являя обеим всю учтивость, какую может. Он вводит ее в дом и сочетается браком с этой выдающейся напастью, вверяет ее заботам своей матери и приживает с нею прекрасных детей. Мать его часто бывала в церкви, а жена — еще чаще; мать помогала сиротам, вдовам и всем, кто нуждается в хлебе, а жена — еще прилежнее. Чтобы держать неприязнь в желаемых границах, она на виду у людей совершала все с радостью, кроме лишь того, что избегала окропления святой водой и упреждала минуту освящения Тела и Крови Господних осторожным уходом, отговариваясь или большой толпой, или недосугом. Мать Эннона это подмечает и, встревоженная справедливым подозрением, всего опасаясь, с неослабным рвением пускается выведывать, что это значит. Она узнала, что невестка входит в церковь по воскресеньям после окропления святой водой и ускользает до освящения Святых Даров, и, чтобы дознаться о причине, провертела небольшую незаметную дыру в ее спальню и следила из своего укрытия. Рано утром в воскресенье, когда Эннон ушел в церковь, мать видит, как та входит в ванную и из прекраснейшей женщины превращается в дракона, а вскоре выскакивает из купели на новый плащ, постланный ей служанкой, и, разодрав его зубами в мелкие клочья, возвращается в собственное обличье, а потом услужает своей служанке на тот же лад. Мать рассказывает сыну об увиденном; тот посылает за священником; они застают женщин врасплох, окропляют святой водой, а те, вдруг подскочив, пробивают кровлю и с великим воем покидают дом, где обитали так долго. Не удивляйтесь же, что Господь взошел на небо с плотью, коли это позволено даже таким гнусным тварям, коих нужно тащить силком вниз. Доныне есть много ее потомков.
680
Еще о явлениях. — Главный герой, возможно нормандский барон Гамон Зубастый (Haimo Dentatus), вождь восстания против герцога Вильгельма в 1047 г., погибший в битве при Валь-эс-Дюн (Willelmus Malmesbiriensis. Gesta regum Anglorum. III. 230); о его потомках см.: William of Malmesbury II, 221. Об этой истории, а также о параллельном сюжете у Гервасия Тильберийского (Императорские досуги. I. 15; III. 57; см. Дополнение II) см.: Lundt 1991; Ле Гофф 2000.
681
…прелестнейшее из созданий, даже слезы ей были к лицу. — Ср.: Вергилий. Георгики. II. 534; Овидий. Фасты. II. 757.
X. ЕЩЕ О ТАКИХ ЖЕ ЯВЛЕНИЯХ [682]
Мы знаем, что во времена Вильгельма Незаконнорожденного один человек отменных дарований, владелец Северного Лидбери, из ночного сборища женщин, водящих хоровод, похитил самую красивую, женился на ней и имел от нее сына. Король, услышав и о диковинной ее красе, и о диковинном похищении, изумляется, заставляет привести ее и поставить перед ним на Лондонском соборе и, выслушав ее рассказ, отпускает. Сын его Альнот, муж благочестивейший, под конец жизни частично разбитый параличом, когда врачи были побеждены и признали свое бессилие, велел отнести себя в Херефорд и в церкви блаженного короля и мученика Этельберта заслужил отпущение его заслугами. Посему, вернув себе прежнее здоровье, он даровал Лидбери в вечное владение Богу, Матери Господа и мученику Этельберту, и доселе епископ места сего владеет им в мире — шестой, как говорят, от того, кто получил эту землю из руки Альнота [683] , человека, чья мать растворилась в воздухе, на виду у многих людей, вознегодовав от попрека своего мужа, что он-де из среды мертвых ее выхватил.
682
Еще о таких же явлениях. — Черновая версия рассказа об Эдрике Диком (II. 12).
683
…шестой, как говорят, от того, кто получил эту землю из руки Альнота… — Если это написано в ту пору, когда епископом Херефордским был Робер Фолиот (1174—1186), дарение можно датировать временем епископа Рейнхельма (шестой до Робера, 1107—1115) или его преемника Жоффруа де Клива (1115— 1119); однако история явно вымышленная.
XI. О ПРИЗРАЧНОМ МОРОКЕ ГЕРБЕРТА [684]
Кто не знает о том, как призрак морочил славного Герберта? Герберт, отрок из Бургундии, знатный родом, нравами и славой, усердно трудился в Реймсе, чтобы превзойти разумом и речью и местных, и пришлых, и преуспел в этом. В ту пору дочь реймсского прево была как бы зерцало и удивление города, предмет всех воздыханий, мольбами и вожделениями людскими богатая. Услышал о ней Герберт и не стал медлить. Он выходит, видит, изумляется, вожделеет и обращается к ней; она слышит и пленяется; он впивает неистовство из погреба Сциллы [685] и, матерью Морфея [686] наученный, от ее зелья соглашается забыть обычный образ жизни. Силою этого питья он опускается до осла, крепкого под грузом, стойкого под бичом, ленивого в трудах, никчемного в искусных делах, во всяком затруднении готового лягаться. Он не чувствует выпавшего ему бедствия, удары взысканий его не волнуют; мешкотный в деле, неготовый к тонкостям, без всякой осмотрительности вечно разевает рот на свою болячку. Он униженно просит, пылко настаивает, упорно сносит и, так как ум его от назойливости притупился, — снедается неизменным отчаянием, и, утратив душевную безмятежность, смятенный и сбитый с толку, не может управлять своим имением и заботиться о своих делах. Имение приходит в упадок, отягощается долгами, обрекается ростовщикам, слуги его оставляют, друзья избегают, и наконец, когда его добро полностью растащено, он сидит дома один, собою пренебрегая, заросший и обтрепавшийся, взлохмаченный и неопрятный, но счастливый одним злосчастьем, то есть крайней нищетой, которая освободила его от любви, начальницы злосчастий, ибо вспомнить об этой теперь не дает память о той. Вот твои, о Диона, даяния, столь же давящие, сколь и двуличные, коими ты наделяешь своих ратников в награду за службу тебе, чтобы наконец сделать их смешными и явно смущенными — пусть явят пример всех твоих тягот. Этот несчастный, о котором мы ведем речь, благодаря госпоже Нищете срывается с крючка Венеры, не питая, однако, благодарности к своей освободительнице, ибо прошедшие тяготы кажутся легче в сравнении с настоящими, и он считает свой голод достойным мзды того льва, что отнял лань у волков, чтобы сожрать ее самому [687] .
684
О призрачном мороке Герберта. — Герберт Орильякский (папа Сильвестр II, 999—1002) был героем множества легенд; однако версия Мапа сильно отличается от обычного образа этого папы, заключившего договор с дьяволом, но сумевшего в финале ускользнуть. О легендах о Герберте см., например: Liebrecht 1879, 47—48; William of Malmesbury II, 150—157, 159 (Вильям Мальмсберийский делает Герберта обладателем магической головы, которая тоже предсказывает ему смерть в Иерусалиме). Гиральд Камбрийский (Giraldus II, 34) говорит, что Герберт избегал евхаристии. Ни один средневековый автор, кроме Мапа, не связывает Герберта с фейри; но Ордерик Виталий (Historia ecclesiastica. I. 27; PL 188, 94) сообщает, что Герберт, будучи еще школьным наставником, общался с демоном, и тот предсказал ему, что он «перейдет из Р. в Р. и будет папой в Р.» (Реймс, Равенна, Рим).
685
Сцилла — см. IV. 3 и примеч. 568.
686
…матерью Морфея… — В латинском тексте: a matre Morphoseos, возможно, вместо Morpheos. Морфей — сын Сна, который, однако, его отец, а не мать; с другой стороны, этот пассаж намекает на «Метаморфозы» Апулея (предлагалась и конъектура metamorphoseos: Webb 1915, 123). «Возможно, это образец изысканной словесной игры Мапа: чародейка, понимаемая как виновница, — и потому мать — превращения в осла» (Walter Map 1983, 351).
687
…льва, что отнял лань у волков, чтобы сожрать ее самому. — Басня, не поддающаяся идентификации.
Однажды выходит Герберт из города в полуденный час, как бы на прогулку, а голод тяжко его томит, и он, совсем вне себя, шаг за шагом забредает глубоко в лес. В самые дебри забравшись, он находит женщину неслыханной красоты, сидящую на большом шелковом ковре, а пред нею — большая груда денег. Он тихонько отступает с мыслью бежать, боясь, что это фантасма или морок. Но та, окликая его по имени, велит ему ободриться и с видом жалости обещает ему деньги, кои тут лежат, а сверх того — столько богатства, сколько ему пожелается, если только он отвергнет дочь прево, презревшую его так надменно, и соединится с нею, не как владетельной госпожой, но как равной ему подругою. К этому она прибавляет: «Имя мне Меридиана [688] , я происхожу от знатнейшего рода и о том всегда наипаче заботилась, чтобы найти равного мне во всем, достойного сорвать первый цвет моего девства, и до тебя не нашла никого, кто бы мне соответствовал; и так как ты всем мне мил, не откладывай вкусить то благополучие, что излил на тебя с небес Всевышний: я Его творение, как и ты. Если только ты не вызовешь во мне справедливого гнева, то будешь благословлен всяческим довольством имения и сана; только, когда моим попечением расцветешь сполна, отгони твою деву с тем же высокомерием, каким она ввергла тебя в убожество; ибо я знаю, что она раскается и вернется к отвергнутому, если сможет. Если б она ненавидела твою любовь по внушению целомудрия, заслужила бы славу победою над тобой; но единственной причиной надменно отвергнуть тебя, по общему суждению — самого приятного средь ее поклонников, была возможность без всяких подозрений оказать благосклонность всем прочим, мнимою ризой Минервы прикрыть Афродиту и под предлогом отказа тебе беспутствовать со всеми прочими. Увы! Паллада изгнана, и Горгона скрыта под ее эгидой. За твоим прилюдным постыженьем укрылись гнусности этой блудницы: а если ты, как она заслуживает, объявишь ее не заслуживающей твоих объятий, я возвышу тебя над всеми возвышенными земли. Ты, может быть, боишься морока и думаешь, избегая меня, уклониться от коварств демона-суккуба [689] . Напрасно. Те, кого ты страшишься, подобным образом сами боятся людских обманов и не доверяются никому без клятв верности или другого ручательства, и ничего, кроме греха, не приносят тем, кого обманывают. Если же — что бывает редко — они приносят успех или богатство, это все проходит так бесполезно и тщетно, что оказывается ничем, или даже приводит к мукам и гибели обманутых. Я же не жду от тебя никакого ручательства, прекрасно зная честность твоего нрава. Я не ищу себе заверений в верности, но хочу тебя заверить. Я охотно предлагаю все тебе и желаю, чтобы забрал все это с собою, прежде чем мы соединимся, и часто возвращался, чтобы взять еще больше, пока, выплатив все долги, не удостоверишься, что деньги эти не призрачные, и не устрашишься по справедливости отплатить за то, что истинная любовь на тебя потратила. Я хочу быть возлюбленной, а не владычицей, и даже не равной тебе, но твоей служанкой; не найдешь во мне ничего, что для тебя не будет иметь вкус любви; самому взыскательному суду не углядеть во мне ни следа враждебности».
688
Имя мне Меридиана… — Имя дамы, связанное с ее появлением в полдень, возможно, мотивировано Пс. 90: 6: «от беса полуденного» (daemonio meridiano; цитируется Мапом в V. 6); ср.: Kittredge 1929, 522, n. 13. Эннон Зубастый находит свою даму в лесу в полдень (IV. 9); свиту Герлетинга в последний раз видели в полдень (IV. 13). Ср. Caesarius Heisterbacensis. Dialogus miraculorum. V. 2: некромант устраивает рыцарю встречу с демонами «в полуденный час, затем что в эту пору обладает большею силою демон полуденный».
689
…демона-суккуба. — Ср.: II. 12.
Это и многое подобное сказала Меридиана, хотя не было нужды: ибо Герберт, жадный до предложенных даров, прервал ее согласием почти на середине речей, вожделея благодаря изобилию бежать от рабства у нищеты и торопясь пуститься в отрадные Венерины опасности. Итак, он смиренно обещает ей все, клянется в верности и — сверх просимого — прибавляет к клятвам лобзанья, но больше никак стыдливости ее не касается.
Возвращается Герберт нагруженным, для заимодавцев сочиняет, что прибыли к нему посыльные, и медленно — чтобы не подумали, что он нашел клад, — избавляется от долгов. Затем, уже свободный и обилующий дарами Меридианы, обогащается всяким скарбом, возрастает его челядь, нагромождаются платья и деньги, он запасается снедью и питьем, так что его богатство в Реймсе уподобляется славе Соломоновой в Иерусалиме, да и его безмятежная радость в постели не меньше, хотя тот был любовником многих, а этот — лишь одной. Обладающая знанием прошлого, она каждую ночь его наставляет, что ему делать днем. Это было вроде удивительнейших ночей Нумы, во время которых, по выдумке римлян, приносились жертвы, боги призывались к беседе, между тем как он лишь одной премудрости поклонялся, над которою тайно корпел в ночных изысканиях [690] . Герберт преуспевает, обучаемый в двух местах, в спальне и в школе, и справляет славные триумфы на вершинах молвы; и не меньше его продвигают наставления наставника в классе, чем наставницы в кровати: тот ведет его к высшей славе в делах, эта — к просвещению занятиями в искусствах. Вскоре никто уж ему не ровня, он превосходит всех, он — хлеб алчущих, риза нуждающихся, от всякого угнетения готовое избавление, и нет города, что не завидовал бы Реймсу.
690
…между тем как он лишь одной премудрости поклонялся, над которою тайно корпел в ночных изысканиях. — Мап обыгрывает легенду о римском царе Нуме — любовнике нимфы Эгерии (Овидий. Любовные элегии. II. 17. 18; Фасты. III. 275 и след.; Марциал. Эпиграммы. X. 35. 13 и след.), сближая ее с любовью Соломона к Премудрости.
Слыша и видя это, злосчастная дочь Вавилона [691] , своей гордыней низведшая его в глубины, ждет обычных вестей, насторожив уши, дивится промедлению и клянет его, и, наконец понимая, что ею пренебрегли, ныне впервые чует огонь [692] , который с презреньем отвергала. Теперь она живет пристойней и выступает нарядней, встречает его застенчивей, обращается почтительней и, чувствуя, что совсем впала в поношение и отвержение, пьет душевную злобу из той же чаши, в которой подносила исступление своему поклоннику. В безумии она закусывает удила и не заботится о том, куда ее направляет и откуда отводит узда, но скачет во весь опор, повинуясь понукающим ее шпорам, и силится подцепить юношу всеми способами, какими он ее прежде искушал, то есть всеми. Но впустую настораживать ловушки, расставлять сети, забрасывать крючки: отместник старой ненависти, поклонник новой любви, он отказывает ей во всем, что обычно дает любовь, и мечет в нее всякий дрот, какими обычно разит ненависть. Когда же все усилия истощены, взрастает любовь в безумие, острота боли превосходит пределы чувства, и как оцепенение членов не допускает лечения, так дух, чьи надежды истощены, не чувствует утешения. Наконец пробуждает ее, словно мертвую воскрешая, одна старушка, соседка Герберта, и из своей хибары показывает его сквозь отверстие, когда он одиноко гуляет в маленьком плодовом саду после обеда в дневную жару; вскоре они видят, как он ложится в тени узловатого дуба и спокойно засыпает. Но она не спокойна: сбросив накидку, в одной сорочке, с покрытой головой, забирается под его плащ и пробуждает его лобзаньями и объятьями. От юноши, хмельного и едой отягощенного, она легко добивается своего: зной юности и часа, яств и вина сходятся в едином жаре Венеры. Так-то всегда подчиняются Венере Феб и Пан, Церера и Вакх, из общества коих изгнана Паллада. Дева осаждает его объятьями и лобзаньями, ласкает шепотом льстивых речей, пока он не вспомнил о Меридиане, смятенный от стыда и трепещущий от немалой тревоги. Желая ускользнуть от нее почтительно, он уходит с обещаньем вернуться и в привычной роще у ног Меридианы ищет промашке своей прощения. Она долго взирает на него с пренебрежением, но наконец требует и получает от него оммаж как ручательство, затем что он согрешил, и Герберт пребывает в верном ей служении.
691
…злосчастная дочь Вавилона… — Пс. 136: 8.
692
…впервые чует огонь… — Ср.: Овидий. Метаморфозы. VII. 9; IX. 520; X. 582; Фасты. II. 760 и след.
Меж тем вышло так, что архиепископ Реймсский скончался, и Герберт благодаря своей доброй славе был возведен на кафедру. Когда он пребывает в Риме, занимаясь делами принятого сана, господин папа делает его кардиналом и архиепископом Равенны, а в скором времени, когда папа умер, Герберт по народному избранию всходит на его престол. За все время своего священства, когда совершалось таинство Тела и Крови Господних, он ни разу не вкушал их, от страха или от благоговения, но с великой осторожностью притворялся, что делает то, чего не делал. Явилась ему Меридиана в последний год его папства, дав ему знать, что его жизнь в безопасности, покамест не отслужит мессу в Иерусалиме, и он думал избежать этого, по своей воле оставаясь в Риме. Случилось ему совершать службу там, где, говорят, хранилась та дщица, которую Пилат прибил к вершине креста Христова, начертав на ней титло Его страстей, потому эта церковь до сего дня именуется Иерусалимом [693] ; и вот напротив Герберта появляется Меридиана, рукоплеща, словно в радости, что скоро он к ней прибудет. Узрев и узнав ее, а потом справившись о названии этого места, он сзывает всех кардиналов, клир и народ и прилюдно исповедается, ни одного пятна на своей жизни не скрывая. Засим он предписывает, чтобы впредь освящение Святых Даров совершалось перед клиром и народом, на глазах у всех. Поэтому многие служат, став по ту сторону алтаря от народа, но господин папа причащается, сидя лицом к лицу со всеми [694] .
693
…эта церковь до сего дня именуется Иерусалимом… — Римская базилика Санта Кроче-ин-Джерузалемме, где хранятся реликвии Животворящего Креста. Об аналогичных пророчествах (Роберту Гвискару, Фридриху II Штауфену, Генриху IV Английскому и пр.) см.: Liebrecht 1879, 48; Hinton 1923, 457f.
694
…но господин папа причащается, сидя лицом к лицу со всеми. — Обычная практика в Северной Европе времен Мапа и почти всеобщая от позднего Средневековья до середины XX в. состояла в том, что священник стоит между собранием и алтарем, лицом на восток и спиной ко всем. В папских базиликах сохранилась более ранняя традиция: священник, совершающий службу, стоит лицом к народу по ту сторону алтаря, а епископ (в Риме — папа) восседает на троне в восточной части апсиды.
Краткий жизни своей остаток Герберт искренно освятил прилежным и суровым покаянием и скончался в добром исповедании. Он погребен в церкви блаженного Иоанна Латеранского в мраморной гробнице, что непрестанно покрывается испариной, но капли сливаются в струю лишь ради того, чтобы предречь кончину кого-нибудь из римских богачей. Говорят, когда папе предстоит переселиться из этого мира, ручеек стекает на землю, а когда кому-нибудь из знати — изливается до третьей, четвертой, даже до пятой части высоты, как бы обозначая достоинство каждого струею скудней или обильней.