Забавы придворных

Мап Вальтер

Пока рыцарь вел эти и другие речи, а пресвитер усердно ему внимал, увидел он комок крови вроде человеческой головы на его пятках вокруг шпор и в изумлении спросил: «Откуда такой сгусток крови на твоих пятах?» Тот в ответ: «Не кровь это, а огонь, и он мнится мне тяжелее, чем если б я нес на себе гору Святого Михаила. Так как я пользовался роскошными, острыми шпорами, поспешая на кровопролитие, по справедливости таскаю я на пятах огромный груз и, несносно им отягченный, не могу никому возвестить меру моих терзаний. Об этом должны живые непрестанно помышлять и страшиться, а паче того — беречься, чтоб не пришлось им искупать грехи свои так жестоко. Больше нельзя говорить мне с тобою, брат, ибо я должен спешить за этой злосчастной ватагой. Молю, помни меня и помоги мне благочестивыми молитвами и милостынями. Ибо за год от Цветоносной недели я надеюсь спастись и по милосердию Творца освободиться от всех мучений. Ты же позаботься о себе, благоразумно исправь свою жизнь, многочисленными пороками оскверненную, и знай, что долгой она не будет. О нынешнем не говори. Храни молчание о том, что нынче нечаянно увидел и услышал, и три дня не смей никому поведать».

Молвив это, рыцарь спешно удалился, пресвитер же целую неделю тяжело болел. Потом, начав выздоравливать, он отправился в Лизье, изложил все по порядку епископу Жильберу и получил от него нужные лекарства [900] . После этого он прожил в добром здравии около 15 лет, и я слышал из его уст то, что предал письму, и многое другое, изглаженное забвением, и видел лицо его, поврежденное прикосновением ужасного рыцаря. Я написал это для наставления читающих, дабы укрепились в добре праведные и удалились от зла порочные. Теперь я вернусь к тому, о чем начал говорить.

900

…изложил все по порядку епископу Жильберу и получил от него нужные лекарства. — Жильбер Мамино, епископ Лизье (1077—1101), был также и врачом.

Вильям Мальмсберийский

ДЕЯНИЯ АНГЛИЙСКИХ КОРОЛЕЙ [901]

КНИГА ВТОРАЯ

§ 205

Но вернусь к Риму. Гражданин этого города, юноша по возрасту, богач по имению, высокого рода сенаторского, недавно женился и, созвав своих товарищей, учинил пышный пир. После трапезы, умеренным питьем побуждаемые к веселью, они выходят на поле [902] , чтобы отягощенный яствами желудок облегчить прыжками, бросаньем дрота или иными упражнениями. Сам царь пиршества, знаменосец игры, потребовал мяч, а между тем приладил обручальное кольцо на вытянутый палец медной статуи, стоявшей поблизости. Но так как почти все нападали на него одного, он, тяжело дыша, с разгоряченным

нутром, вышел первым из игры и, желая забрать кольцо, обнаружил, что палец статуи согнут до самой ладони. Он долго бился, однако не сумел ни стянуть кольцо, ни отломить палец и втихомолку ушел, скрыв все от товарищей, чтобы не осмеяли его, пока он здесь, или не присвоили кольцо, когда уйдет. Глубокою ночью вернувшись со слугами, он удивился тому, что палец вновь разогнут, а кольцо похищено. Умолчав о своей потере, он утешал себя ласками супруги. Но когда пришел час лечь в постель и он улегся рядом с женой, то ощутил, как что-то туманное и густое вращается меж ним и нею, ощутимо, но невидимо. Удерживаемый этой преградой от объятий, он услышал голос: «Возляг со мною, ибо сегодня ты со мною обручился. Я Венера, на чей палец ты надел кольцо; ты мой, и я тебя не отдам». Устрашенный таковым чудом, он не дерзнул и не смог ответить и провел бессонную ночь, в безмолвии о сем судя и раздумывая. Много времени протекло так: в какой бы час он ни захотел припасть к груди своей супруги, одно и то же ощущал и слышал, в остальном будучи совершенно здоров и годен и дома, и в службе. Наконец, побужденный жалобами жены, он поведал все родителям; посовещавшись, они открывают дело некоему Палумбу, пригородному пресвитеру. Был он научен некромантским искусством вызывать магические обличья, устрашать демонов и понуждать их ко всякой службе. Он потребовал богатой награды, поставив условием, что, если соединит влюбленных, набьет кошель обильною монетой; затем возбудил знакомыми искусствами все свои дарования и, составив письмо, дал его юноше с такими словами: «Иди в такой-то час ночи на перекресток четырех дорог, стань там и смотри молча. Пойдут мимо людские обличья обоего пола, всякого возраста, всякого сана, всякого сословия, одни конные, другие пешие, одни опустив лицо к земле, другие горделиво подняв бровь; словом, какая ни есть радость и горесть, все увидишь на их лицах и в их жестах; ни с кем из них не заговаривай, даже если к тебе обратятся. За этой толпой последует некто выше прочих, дороднее видом, сидящий в колеснице; молча передай ему письмо на прочтение: тотчас все станет по твоему желанию, только храни присутствие духа». Тот совершает предписанный путь и, став ночью под открытым небом, видит, что пресвитер сказал правду: ничего не было упущено, все обещанное сбылось. Среди прочих мимоидущих увидел он женщину, разубранную, как блудница, едущую на мулице; распущенные кудри реяли по плечам [903] , стянутые сверху золотою повязкою; в руках — золотая трость, коею она правила; по тонкости одежд почти нагая, она делала бесстыдные жесты. Коротко говоря, последний из них, казавшийся их господином, вперив в юношу ужасные очи, с горделивой колесницы, распещренной изумрудами и перлами, спрашивает о причине его прихода [904] . Тот ничем не отвечает, но, протянув руку, подает ему письмо. Демон, не дерзая презреть знакомую печать, читает написанное и, воздев руки к небу, говорит: «Боже Всемогущий, долго ли Ты будешь терпеть непотребства Палумба пресвитера?» Он немедля посылает приспешников, бывших подле него, отнять кольцо у Венеры: всячески уклоняясь, она наконец его отдает. Так юноша, добившись желаемого, без помех вкусил давно вожделенную любовь. Но Палумб, услышав вопль демона о нем к Богу, уразумел, что этим предвещается конец его дней; посему, все свои члены по доброй воле изувечив, он умер от этого жалостного покаяния, сперва исповедавшись папе пред всем римским народом в неслыханных гнусностях.

901

Вильям Мальмсберийский (лат. Willelmus Malmesbiriensis, ок. 1095— ок. 1143) — один из самых значительных английских историков XII в., провел жизнь в аббатстве Малмсбери в Уилтшире. В 1120-х гг. он создал «Деяния английских королей», исторический труд, охватывающий события 449—1120 гг. и следующий образцу Беды Достопочтенного. Во вторую книгу «Деяний» включена самая древняя версия сюжета, известного по новелле Мериме «Венера Илльская». Перевод по изд.: William of Malmesbury I, 380—384.

902

…они выходят на поле… — Речь, очевидно, о Марсовом поле.

903

…распущенные кудри реяли по плечам… — Ср.: Пруденций. Перистефанон. III. 151—152.

904

…с горделивой колесницы… спрашивает о причине его прихода. — Ср.: Стаций. Фиваида. XII. 543.

О видевшем свиту Эрлекина [905]

Другой брат из той же обители, по имени Захария, рассказывал, что, когда он еще был в миру и охранял ночью сданную ему жатву, явилась перед ним какая-то женщина, будто бы пришедшая из ближайшей деревни. Думая, что это одна из соседок, он начал с ней дружескую беседу. А пока они судачили, явился еще какой-то человек, ставший прямо против него на том же поле. Увидев его, он счел его хлебокрадом и начал выкрикивать угрозы, намереваясь даже натянуть лук и пустить стрелу. Тут его окоротила помянутая мнимая женщина, молвив: «Отстань от этого человека и не думай причинить ему зло, ведь ты совсем не знаешь, кто он и чего ради сюда явился». Сказав так, она прибавила: «Скажи, видал ли ты когда или слышал о том призрачном (fantasticam) племени, что зовется в народе челядью Эрлекина?» «Очень мало», — отвечает он. Тут она: «Подожди, — говорит, — немного, да не бойся: увидишь их нынче ночью». При этих ее словах внезапно послышался шум и крики многочисленного народа, шествующего с великим грохотом. Услышав это, юноша смутился духом и весьма устрашился от страха нощного. Тут, осенив себя знаменьем креста и имя Христово призвав, принялся он ожидать исхода этого дела, оставаясь на том же месте. А те, идущие с великим гулом, быстро проходили мимо него. Все они неслись, поднятые на воздух, и земли ногами не касались. В этом множестве, бурном и беспорядочном, — дивно сказать — находились, как было слышно, ремесленники, рудокопы, плотники, каменобойцы, бьющие топорами и молотами, а также башмачники, скорняки, ткачи, сукновалы и прочих механических искусств рачители. Все они шумели, взволнованные и озабоченные своими работами, и, словно пребывая в мастерских, они, непрерывно носясь туда-сюда по воздуху, трудились в терзаньях и тесноте. Один из них, несший на плечах барана, приблизился к дрожащему юноше, ободряя его и говоря: «Молчи и не бойся, ибо ты не умрешь, только остерегайся мне что-нибудь ответить. Гляди, я — тот товарищ твой, некогда бывший с тобою в тесной дружбе. Этого барана, которого я вечно ношу в качестве повинности, я когда-то украл у бедной вдовы, ты ее знаешь. Если кто, движимый милосердием, решит вернуть его хозяйке, я тотчас избавлюсь от этого наказания». Это и многое другое открыл сей мертвец живому и наконец отошел от него, и тотчас все войско блуждающих исчезло вместе с ним. А помянутый юноша, устрашенный и уязвленный видением, удалился и посвятил себя божественному служению в этой обители.

905

О видевшем свиту Эрлекина. — Этот рассказ, опубликованный по рукописи из цистерцианского монастыря Рейн близ Гратвайна (Австрия), примыкает к «Книге чудес и видений» Герберта Клервоского (ум. 1190), аббата цистерцианского аббатства Нотр-Дам-де-Море, но в составе этой книги опубликован не был (PL 185). Перевод по публикации в кн.: Schmidt 1903, 236—237.

Элинанд из Фруамона

О САМОПОЗНАНИИ [906]

X. Еще о познании человека и о душах, являющихся после смерти

Сказанного о познании человека пока достаточно. Это, брат, я написал тебе затем, чтобы ты не думал, что истинное познание человека можно обрести из лукавого мнения нечистого духа, но лишь из спасительного учения Духа Святого. Если же ты желаешь слышать более совершенное рассуждение об этом познании, читай «Моралии» блаженного Григория, излившиеся из уст самого Святого Духа, по свидетельству Петра Диакона, который видел близ уха блаженного Григория голубицу, внушавшую ему слова, кои он записывал. Читай также прекраснейшую книгу блаженного Бернарда «О созерцании, к папе Евгению»: из его благороднейшего стиля и мыслей, превышающих человеческие, ты сможешь узнать не только что есть человек, но и что есть Бог, и уразуметь, что сочинитель этой книги был мудрее самого Аполлона, красноречивее Демосфена, тоньше Аристотеля, нравственнее Сократа, проницательнее Платона. Это к тому, что Макробий в подтверждение, что души спадают с небес, приводит дельфийский оракул gnothi seauton [907] . Познание человеком себя, по его словам, это если он оглянется на свои первоначала, дабы в сознании своего благородного происхождения облечься добродетелями, с помощью которых он снова взойдет туда, откуда спустился. Там же [908] приводится и мнение Вергилия о героях, коих он поместил в преисподнюю: он говорит, что они знают свое солнце и свои звезды [909] , и свидетельствует, что они и после смерти предаются тем пустым делам, коими занимались при жизни:

906

Элинанд из Фруамона (лат. Helinandus de Frigido Monte, фр. Helinand de Froidmont, ок. 1150—после 1229), родом из Пронлеруа (деп. Уаза), учился в Бове под руководством одного из учеников Абеляра, грамматика Рауля; был известным поэтом, пользовался покровительством короля Филиппа-Августа, а благодаря своему аристократическому происхождению был близок с французской знатью (дружил с епископом Бове Филиппом де Дре, кузеном Филиппа-Августа). Решив стать монахом, он удалился в цистерцианский монастырь Фруамон в епархии Бове. Элинанд — плодовитый церковный писатель, автор латинской «Хроники», ставшей одним из главных источников «Исторического зерцала» Винсента из Бове, 28 проповедей на церковные праздники, трактатов «О самопознании» и «О добром правлении государя» и т. д. О теме Эрлекина в трактате «О самопознании» см.: Schmitt 1998, 113—115. Фрагменты из трактата «О самопознании» переведены по изданию: Helinandus Frigidi Montis monachus. De cognitione sui // PL 212, 731—736.

907

Это к тому, что Макробий в подтверждение, что души спадают с небес, приводит дельфийский оракул gnothi seauton. — «Познай себя» (греч.). См.: Macrobius. In somnium Scipionis. I. 9. 1—3, где цитируется Ювенал, Сатиры. XI. 27: «С небес нисходит gnothi seauton».

908

Там же… — Macrobius. In somnium Scipionis. I. 9. 9.

909

…они знают свое солнце и свои звезды… — Вергилий. Энеида. VI. 641.

…К колесницам насколько пристрастье Было у них у живых и к оружью, с какою заботой Статных коней пасли, — то ж осталось у взятых землею [910] .

Лживость сего мнения, или мнение сей лживости, если не ошибаюсь, берет начало из того, что души умерших, оплакивающие кару, которую они терпят за свои грехи, многим являются в том обличии, как были при жизни, то есть селяне — в сельском, воины — в воинском, как обычно сказывают в народе о свите Эллекина, о которой Генрих, епископ Орлеанский, брат нашего епископа Бовезийского [911] , рассказывал дивные вещи, слышанные им от очевидца — Иоанна, каноника Орлеанской церкви. Этот Иоанн так рассказывал о сем деле помянутому епископу:

910

…осталось у взятых землею. — Вергилий. Энеида. VI. 653—655 (перевод В. Я. Брюсова).

911

…Генрих, епископ Орлеанский, брат нашего епископа Бовезийского… — Анри де Дре, епископ Орлеанский (1186—1199), сын Роберта I Великого, графа де Дре, и брат Филиппа де Дре, епископа Бове (1175—1217).

XI. Пример о свите Эллекина

Архидьякон Бурхард, по прозванию Пизиец [912] , собирался в Рим и просил меня дать ему в спутники клирика по имени Наталий, эконома моего дома; великий страж он был домашнему имуществу, добрый управитель, благоразумный и верный, что крайне редко находишь в управителях. Итак, Бурхард хотел его себе спутником, не столько потому, что любил его, сколько потому, что, будучи человеком весьма скупым, крайне опасался за свои деньги. Я не мог отказать столь знатному лицу и моему архидьякону. Я велел клирику Наталию идти с ним и слушаться его во всем, как меня; он повиновался неохотно, опасаясь Бурхардова нрава, чью скупость он знал. Мы с Наталием заключили секретнейший договор: кто из нас двоих умрет первым, в течение 30 дней, если сможет, вернется к своему товарищу, не внушая ему страха своим появлением, но ласково с ним беседуя и свидетельствуя о своем положении. И когда они были уже близ Рима, случилось, что сказанный Бурхард с

клириком Наталием начал подсчитывать ежедневные издержки и при большой сумме взыскивать помалу, за каждый грош, что на какую потребу ушло. Наталий, не привыкший давать мне таких мелочных отчетов, ибо я ему верил, как себе, прогневался на знатного мужа c его крохоборством и, когда у него не сошлись счеты, себя — о чем и слышать страшно — предал демонам [913] . В тот же день, когда Бурхард и Наталий перебирались через какую-то воду, Наталий утонул. А на следующую ночь, когда я бодрствовал, отдыхая, на своей постели и предо мною горел свет в светильне, ибо я всегда ночью боюсь темноты, — вот, стоит предо мною клирик Наталий, одетый в дождевую накидку, как мне повиделось, очень красивую, свинцового цвета. Я же, ничуть не испугавшись и точно его узнав, начал было поздравлять его со столь скорым возвращением из-за Альп и говорить: «Наталий, добро пожаловать; а разве уже вернулся архидьякон?» «Нет, — говорит, — господин, я один вернулся по уговору. Я ведь умер. Не страшитесь, ничего страшного я вам не причиню; но прошу помочь мне: ведь я ныне в великих муках». «Почему? — спрашиваю, — ведь вы у меня жили честно». «Господин, — говорит он, — это правда. Благо было бы мне, кабы сегодня, охваченный внезапным гневом, не предал бы я себя демонам. Прошу вас, убедите всех, кого можете, чтобы никогда так не поступали. Ведь кто вверяет себя демонам, дает им власть над собою, как сделал я, несчастный: так они обрели власть немедля меня потопить, и из-за этого только я казнюсь. Ведь я исповедался, как должно, во всех моих грехах, и ни в один не впал снова». Тут я: «Как это вы добыли такую красивую накидку, если вы среди мучений?» «Господин, — говорит он, — эта накидка, что кажется вам столь красивой, для меня увесистее и тяжелее, чем Пармская башня, будь она на меня поставлена. А красота ее есть надежда на прощение, которую я питаю благодаря совершенной мною исповеди, если, однако, мне помогут». Я ему: «Конечно, я вам помогу, сколько смогу; но молю, поведайте мне, не приданы ли вы тому воинству, что зовут Эллекиновым». А он: «Нет, господин. Это воинство уже не ходит, теперь ходить прекратило, исполнив свое покаяние. Неправильно зовется в народе Эллекин, вместо Карлекин (Hellequinus, pro Karlequinus). Ведь был Карл Пятый (Carolus quintus), совершавший долгое покаяние за свои грехи, и наконец недавно избавленный заступничеством блаженного Дионисия; но я прошу вас, сжальтесь надо мною»; и, вымолвив это с плачем, исчез [914] .

912

…по прозванию Пизиец… — Т. е. из Пизи (Pisy), в нынешней провинции Йонна.

913

…себя — о чем и слышать страшно — предал демонам. — Т. е. выругался, сказав что-то вроде: «Черт меня побери».

914

…и, вымолвив это с плачем, исчез. — Историй такого типа, о возвращении с того света по обету, много, см., например: Caesarius Heisterbacensis. Dialogus miraculorum. I. 33; II. 6. В 1958 г. издана история о призраках по рукописи из цистерцианского аббатства Оне (Aulne) в Бельгии. Приведем ее целиком (перевод по изд.: Leclercq 1958).

«Были два товарища, дружеством соединенные, из коих один другому, как своему Пиладу Орест, открывал все тайники своего сердца. Случилось, что Атропос, на беду бережливая, одному из них намерилась перерезать нить, так что он уже претерпевал муки смертного часа. Второй, видя, что как бы вторая жизнь у него умирает, едва смог удержаться и не наложить на себя руки, и товарища своего, который мучился при смерти, принудил исповедать свои прегрешения и принять святую евхаристию, хотя и неохотно. Совершив это, он ступил на путь всякой плоти, предав земле то, что ей принадлежит. А товарищ заклял его святым Телом Христовым, залогом нашего спасения, вернуться к нему по смерти. Связанный узами такого условия, тот обещал вернуться, если это будет в его власти.

Прошло немало дней, и поскольку товарищ, связанный столь тяжкой клятвой, не возвращался, второй долго раздумывал, есть ли душа или нет. И когда он вращал это в мыслях, глядь — словно тень наподобие сажи явилась пред его очами, так что он наполнился сильным страхом и, отбросив всякое промедление, спасительным знаменьем креста оградил все свое тело. Когда он это делал, громкий и жалостный стон прозвучал в его ушах. Но когда он, возвысив голос, вопросил, что это, услышал такой ответ: „Магистр, это я, несчастный, тот, кого ты так тяжко заклял, чтобы я к тебе вернулся”. Магистр ему: „Ну и каково тебе?” А тот: „Худо, ибо я заслужил кару вечного проклятия”. Магистр: „Разве ты не исповедался и не принял причастие, когда твой дух покидал это узилище?” А тот ему смущенным голосом ответил: „Увы, это не помогло и даже повредило, ибо к святой евхаристии приступил я без желания и неохотно”. Магистр снова: „Тогда ты знаешь или иной раз видишь Вергилия с прочими поэтами среди мучений?” А тот: „Увы! я, несчастный, вижу его и знаю со мною среди мучений, ибо я всегда с ним пребывал, суетный, во вздорных баснях”. Магистр на это: „Узами того же условия, что и прежде, обязываю я тебя вернуться ко мне в условленный день с известием, что Вергилий думает об этих двух стихах, им сочиненных”; и сказал ему стихи, и день возвращения ему назначил. И меж тем как они беседовали и помянули о карах, говорит мертвый живому: „Чтобы дать тебе отведать и судить о вкусе, вот немного от малейших из кар, кои я терплю: прими капельку моего пота, чтобы по опыту малой муки узнать о тягчайших истязаниях”. И как бы перстом легко чела коснувшись, магистр окропил его каплею своего пота, которая прошла сквозь накидку, плащ и рубаху и прочие одежды, и, как жгучее полотно раскаленного железа вторгается сверху в нежное масло, так она пронзила его плоть до самых ребер. Магистр, почуяв эту беду, устрашился, вопия: „Ох, горе мне, умираю!” И с этим его воплем мертвец исчез с его глаз.

А магистр денно и нощно терпел нестерпимые муки, затем что рана его была неисцелимою, хотя он потратил много своего имения на лекарей. Когда он томился непрестанной мукой, ему снова явился мертвец. Магистр спросил, как ему излечиться. Мертвый ему: „Маловер, отчего не смочил свою рану святой водой?” Магистр же стал допытываться, что ответил ему Вергилий. Мертвый ему ответил: „Вергилий, когда я допытывался насчет того, что ты мне наказал, отвечал: «Глуп-де ты и глуп твой вопрос». И знай наверное, что если ты быстро не отвергнешь пустые басни сочинителей и вздоры свободных искусств и не начнешь крепко держаться евангельской истины, то быстрее, чем надеешься, угодишь вместе с ним в вечную погибель”. Магистр же, благодаря святой воде выздоровев, совершенно отвергся мира».

Эта история показывает и притягательность, и опасность классических авторов и, как замечает ее издатель, дом Жан Леклерк, преследует две цели: отвадить людей от языческих поэтов и склонить к благочестивой жизни. К. Босуэлл, автор книги о Вергилии в средневековой Англии, отмечает «поразительную иронию»: в тексте, осуждающем чтение Вергилия, явление мертвеца другу имеет моделью явление погибшего Гектора Энею (Энеида. II. 268—297). Гектор так же является в темном и устрашающем виде, испуская глубокий вздох, и так же намерен предостеречь друга, чтобы тот скорее бежал из нынешних обстоятельств (Эней — прочь из Трои вместе с отечественными богами; магистр — прочь от языческих книг вместе с евангельской истиной). Это, прибавляет Босуэлл, прекрасный образец глубокого и мучительного воздействия Вергилия на средневековое воображение: «Несмотря на свою теоретическую враждебность к моральному влиянию языческой литературы, средневековые латинские авторы привязаны к их величайшему античному образцу, и их литературное воображение неизбежно черпает из него. Пытаться отвергнуть Вергилия на латыни — все равно что использовать слова, чтобы предписать молчание» (Baswell 2006, 3—4).

Подобное рассказывают и о выдающемся поэте XII в. (и персонаже «Забав придворных», см. II. 4—5) Серлоне Вильтонском, писавшем блестящие и очень рискованные стихи в духе овидиевской эротической лирики: во сне ему явился его умерший друг, из-за своих литературных увлечений терпящий мучения ада. Эта легенда создана из расхожих элементов: тут и странное одеяние, давящее на грешника сильней, чем колокольня, и капля адского пота, обжигающая руку живому, и ожидаемый педагогический эффект: в ужасе проснувшийся Серлон простился с миром и ушел в монастырь.

XII. Еще пример к тому же

Это я сказал, чтобы стало ясно, откуда берет начало вергилиевское заблуждение о душах мертвых, коих он именует героями, говоря, что у них по смерти то же попечение о конях, колесницах и оружии, какое было при жизни. Об этом достовернейший пример приводил мой дядя Эллебод, некогда постельничий Генриха, архиепископа Реймсского [915] . Он рассказывал: «Господин мой архиепископ послал меня в Аррас. Когда в полдневный час мы приблизились к какой-то роще, я и мой слуга, быстро скакавший впереди меня, дабы приготовить мне пристанище, он услыхал в роще великий шум, как бы ржанье многочисленных и разных коней, звон оружья и крики многолюдной толпы, бросающейся в битву. Испугался и он сам, и конь его, и тотчас обратился вспять, ко мне. Когда я начал спрашивать, отчего он двинулся назад, он ответил: „Коня моего ни палкой, ни шпорами не заставишь идти вперед, и сам я настолько испуган, что никак не осмеливаюсь идти дальше. Дивное я видел и слышал: эта роща полна душами умерших и демонами. Я слышал, как они вопиют и говорят: «Есть у нас приор из Арша, а скоро получим и архиепископа Реймсского»“. На это я отвечал: „ Напечатлеем крестное знаменье на челе и пойдем вперед безопасно“. Когда же я тронулся вперед и достиг рощи, уже и тени двинулись вперед, однако я услышал некие неясные голоса, и скрежет оружья, и конское ржанье, но ни тени увидеть, ни голоса разобрать не смог. Вернувшись, мы нашли архиепископа уже при смерти, и после этих криков он и 15 дней не прожил». Отсюда можно заключить, что он похищен теми духами, кои, как было слышно, намеревались его похитить. Из сего явствует, что это за кони, на которых иногда видятся скачущими души мертвых. Это демоны, преображающие себя в коней, а всадники их — злополучнейшие души, грехами отягощенные, как бы неким оружьем и щитами обремененные (а на деле — собственными преступлениями в таковых обличиях нагруженные). Сообразно сему пророческому слову: «Сошли в преисподнюю с оружием своим» [916] , то есть с членами своими, которые они сделали оружием беззакония греху, не желая сделать их оружием правды Богу. В самом деле, конь — животное гордое и упрямое, охочее до состязания и битвы, пылкое к соитию и в похоти могучее; итак, демоны, обращенные в коней, обозначают их всадников, услаждавшихся такими преступлениями.

915

Генрих Французский, сын короля Людовика VI, епископ Бове (1149—1161) и архиепископ Реймса (1161—1175).

916

Сошли в преисподнюю с оружием своим. — Иез. 32: 27.

XIII. Еще о том же

Таков был и тот конь, коего показал угольщик некоему графу Неверскому [917] . Был этот угольщик человек бедный в мире, но богатый в Боге, благочестивый и богобоязненный. Оттого он и был близок помянутому графу. Однажды ночью, когда он бодрствовал и стерег свою угольную яму, сильно разожженную, глядь — перед ним бежит некая нагая женщина, а за нею — всадник на черном коне, с обнаженным мечом быстро скачущий, чтобы нагнать убегающую женщину; и когда она огибала яму, он настиг ее и пронзил мечом, и сделалась она как мертвая. Он же вверг ее в огонь и обожженную снова извлек, и положил пред собой на коня, и удалился. Это видение много ночей являлось угольщику. Однажды, беспокойно раздумывая об этом непрестанном видении, погруженный в думы и в уныние, попался он графу. Тот, удивленный, отвел его в сторону и наедине принялся выпытывать, что с ним такое, говоря: «Если кто тебе нанес обиду или какое зло причинил, не скрывай от меня, я за тебя отомщу как следует, а если ты в нужде, то я пособлю». Тот в ответ: «Ни в чем не нуждаюсь, ни на что не пеняю, но снова и снова вижу то и то — если бы и вы это увидели!» «Конечно, — говорит граф, — я пойду с тобой и увижу великое это видение». И вот граф, исповедав все свои грехи, переменяет платье, берет с собою угольщика и уходит с ним вдвоем в лес. Бодрствуя около полуночи, услышали они, как кто-то сильно трубит, и осенили себя крестным знаменьем. И вот злосчастная эта женщина, мчась нагая, как раньше, начала огибать яму, а всадник, преследующий и настигающий, мечом ее умертвил, и в огонь вверг, и снова извлек: когда же, положив ее пред собою на коня, он хотел унестись, граф заклял его именем Господним, чтобы остановился и сказал, кто он и почему сделал это. Тогда тот, приостанавливаясь, говорит: «Я такой-то ваш рыцарь, а это — такая-то знатная дама, жена рыцаря, убитого ею из-за любви ко мне, дабы свободнее и чаще наслаждаться со мною соитием. И в этом грехе оба мы умерли, разве что — увы, поздно! — в самой смерти раскаялись. И такое она теперь терпит мучение, что каждую ночь я ее убиваю и сжигаю. Ибо столь великую боль познает она в ударе меча, коим я ее поражаю, какой никто в смерти не претерпевал, и еще большую — в сожжении». Граф на это: «Что это за конь, на котором ты сидишь?» «Это, — говорит, — некий дьявол, истязающий нас несказанною мукой». «Может ли кто-нибудь вам помочь?» «Может, — говорит, — если вы велите во всех конгрегациях, что вам подвластны, молиться за нас, и пресвитерам — совершать мессы, и клирикам — воспевать псалмы».

917

Таков был и тот конь, коего показал угольщик некоему графу Неверскому. — Сюжет этой главы переработал Боккаччо в новелле о Настаджо дельи Онести (Декамерон. V. 8).

Таков был и конь, на которого сел тот несчастный из Макона, о котором сообщает Петр, аббат Клюни, в книге «О чудесах» [918] : когда в один праздничный день этот маконец пребывал у себя во дворце, окруженный многими рыцарями разного чина, вдруг неизвестный человек на коне, въехав в дворцовые врата, на виду у всех и к общему изумлению, приблизился к господину, говоря, что хочет с ним беседовать, веля ему встать и за ним последовать. Тот, не имея сил противиться незримому могуществу, встал и пошел к вратам, где нашел готового коня и тотчас по приказу на него вскочил; а тот человек, шедший подле, взял его поводья и с великой скоростью понесся по воздуху у всех на глазах. Маконец, жалобно восклицая: «Помогите, граждане, помогите», переполошил весь город. Все смотрели, как он скачет по воздуху, пока позволяла природная острота зрения; и наконец, удалившись от взоров людских, сделался он навек сотоварищем демонам.

918

…сообщает Петр, аббат Клюни, в книге «О чудесах»… — Petrus Venerabilis. De miraculis. II. 1 (PL 189, 909—910).