Заметки летописца
Шрифт:
Бываютъ ли случаи, когда правда производитъ зло, когда она угождаетъ посредственности, когда льститъ зависти и порождаетъ соблазнъ? Бываютъ, и такіе случаи проклинаетъ поэтъ. Бываетъ ли обманъ, который насъ возвышаетъ? Бываетъ, и такой обманъ поэту дороже тьмы низкихъ истинъ.
Любопытно бы знать, въ какой степени пошлости понялъ г. Костомаровъ слово обманъ? Пушкинъ подъ обманомъ могъ вообще разумть здсь такія явленія, какъ, напримръ, искусство, которое, по замчанію Аристотеля, истинне, чмъ дйствительность. Къ частности же, тутъ дло идетъ именно о томъ обман, который называется народнымъ миомъ. Относительно Наполеона составился миъ, что онъ въ Яфф, когда солдаты были поражены чумою, навстилъ госпиталь и пожималъ руку больнымъ для ихъ ободренія. Бурьеннъ въ своихъ запискахъ
Вотъ въ этой-то истин я не нашелъ никакой особенной сласти Пушкинъ. Онъ предпочелъ ей сказаніе, героическую черту, созданную благороднымъ энтузіазмомъ къ Наполеону и показывающую, какими глазами смотрлъ на него народъ. Г. Костомаровъ расходится съ Пушкинымъ; ему боле нравится истина, чмъ сказаніе, и онъ называетъ пошлостію сожалніе поэта о томъ, что оказался ложью такой прекрасный, возвышающій насъ разсказъ. Г. Костомаровъ даже, вроятно, не замтилъ этого сожалнія, онъ, кажется, полагаетъ самымъ пошлымъ образомъ, что Пушкинъ предпочитаетъ обманъ истин. Между тмъ у Пушкина поэту, произносящему выписанные нами стихи объ истин, другъ отвчаетъ:
Утшься!..Утшься, читатель. Было бы очень горько, если бы нашъ Пушкинъ писалъ пошлые стихи. Но этой низкой истины, какъ она ни дорога г. Костомарову, не существуетъ. Нашъ поэтъ высокъ и чистъ умомъ. Онъ понималъ, какъ часто знаніе людей и свта приводитъ къ сомннію, въ соблазну, къ неврію въ добро, какъ много есть такъ называемыхъ истинъ, которыя приходятся по вкусу посредственности, зависти, пошлости. Онъ зналъ, что нтъ ничего истинне и дороже, какъ вра въ добро, что самое глубокое знаніе жизни заключается въ умньи цнить и понимать высокое, прекрасное, героическое.
Эпоха, 1864, Іюнь
Свалка авторитетовъ
Въ Голос (№ 171) г-жа Евгенія Туръ сдлала слдующій отзывъ о книг Ренана (Vie de Iesus):
«Мы считаемъ книгу Ренана книгою, неимющею особыхъ достоинствъ, и незаслуживающею того шума, который она надлала при своемъ появленіи. По нашему мннію, это очень посредственный романъ, и ничуть не ученая книга. Богъ всть, для какой цли она написана и какой цли она достигла. Успхъ ея, главнымъ образомъ, состоитъ въ томъ, что ее раскупили нарасхватъ. Но и за это авторъ долженъ быть благодаренъ не поразительнымъ достоинствамъ своего произведенія, а безтактности и нерасчетливости своихъ враговъ».
Въ этомъ строгомъ отзыв невольно останавливаютъ на себ вниманіе слова: Богъ всть, для какой цли она написана и какой цли она достигла.
Г-жа Евгенія Туръ, очевидно, намекаетъ, что книга Ренана произвела вредное дйствіе, безъ сомннія въ томъ смысл, что она едва ли разъяснила истину, а скоре пожалуй, затемнила ее. Охотно можно согласиться съ этимъ.
Мы никакъ не думаемъ, однако же, чтобы Ренанъ былъ не правъ именно въ томъ, въ чемъ считаетъ его неправымъ г-жа Евгенія Туръ. Скоре мы держимся противнаго мннія. Если книга Ренана написана безъ всякой предвзятой мысли, безъ преднамренной задачи — угодить извстному направленію, то можно наврное сказать, что она никому неугодитъ. Вотъ откуда мы объясняемъ себ и неудовольствіе г-жи Евгеніи Туръ.
Не нужно особенной проницательности для того, чтобы предсказать, что вообще все, что пишетъ Ренанъ, вс его взгляды и пріемы не придутся у насъ по вкусу никому, ни нашимъ отсталымъ, ни нашимъ передовымъ.
Передъ нами уже есть факты. Читатели, конечно, прочли въ прошлой книжк «Эпохи» статью Ренана о высшемъ обученіи во Франціи. Эта самая статья напечатана въ журнал «Заграничный Вѣ стникъ» (№ 4).
Въ краткомъ предисловіи редакція объявляетъ, что, какъ часто случаюсь съ этимъ замчательнымъ писателемъ, и въ этой стать встрчаемъ поразительно врныя мысли рядомъ съ самыми странными парадоксами. Затмъ редакція снабдила статью многочисленными примчаніями,
Изъ опроверженій укажемъ на два особенно выдающіяся. Одно относится къ Вольтеру, другое къ Маколею.
Ренанъ упомянулъ о маломъ научномъ значеніи Вольтера. Объ этомъ маломъ значеніи читатели могутъ найти не мало свидтельствъ; объ немъ говоритъ даже Гейне, который, не смотря на все свое легкомысліе, невольно бросаетъ свои граціозныя кривлянья, свою иронію и напыщенность, какъ скоро дло зайдетъ о величіи нмецкой науки. Тутъ онъ почти искрененъ. Тмъ не мене, «Заграничный Встникъ» счелъ нужнымъ заступиться за Вольтера. Ренанъ говоритъ о Вольтер: онъ не понималъ ни Библіи, ни Гомера, ни греческаго искусства, ни древнихъ религій, ни христіанства, ни среднихъ вковъ. Въ области мысли онъ не многому можетъ научитъ. Онъ былъ вн традицій высшей; отъ него не вышло никакого дйствительно плодотворнаго ряда изысканій и трудовъ. Вольтеръ не образовалъ школу. Я вижу, что идетъ отъ Декарта, отъ Ньютона, отъ Канта, отъ Нибура, отъ Гумбольдтовъ; но не вижу ничего, что бы шло отъ Вольтера.
Приговоръ тяжелый, и притомъ отличающійся тою тонкой отчетливостію, которой такъ много у Ренана. Что же возражаетъ противъ него «Заграничный Встникъ»? Для того, чтобы опровергнуть Ренана, слдовало бы доказать, напримръ, что Вольтеръ образовалъ школу, что отъ него идетъ рядъ трудовъ и изысканій, или же то, что онъ понималъ или Библію, или греческое искусство, или древнія религіи, или христіанство, или средніе вка. Иначе, что же это за историкъ? Но «Заграничный Встникъ» и не думаетъ объ этомъ и, слдовательно, оставляетъ въ полной сил обвиненіе Ренана. А возражаетъ онъ такъ:
«Это возмутительная несправедливость относительно одного изъ славнйшихъ французскихъ дятелей. Мы совершенно оставляемъ въ сторон жизненное и публицистическое вліяніе Вольтера, его борьбу съ суевріемъ и невжествомъ, длившуюся всю жизнь. Это достоинство признается за Вольтеромъ всми мыслящими людьми; оно признается и Ренаномъ. Сказавъ о немъ: „nous vivons de ce qu'il а fond'e“ (мы живемъ тмъ, что имъ основано), Ренанъ самъ опровергъ уже частію то, что сказалъ впослдствіи: будто Вольтеръ не оставилъ посл себя школы. (Да вдь Ренанъ говоритъ объ области мысли, о настоящей школ, а по „Заграничному Встнику“ выходитъ, что какіе нибудь иноврцы, пользующіеся, положимъ по милости Вольтера, терпимостію во Франціи, составляютъ школу Вольтера!). Но мы говоримъ именно о той сфер, которая составляетъ исключительный предметъ изслдованій Ренана — объ исторіи. Ни въ одной сфер своихъ твореній Вольтеръ не оставилъ такихъ неизгладимыхъ слдовъ, какъ именно здсь. Онъ первый взглянулъ на исторію, какъ на жизнь человчества, подчиненную естественнымъ законамъ, — какъ на жизнь массъ, въ которыхъ личности государей, министровъ, полководцевъ исчезаютъ какъ незамтныя единицы, а битвы и торжества составляютъ ничтожныя явленія въ общей картин. Онъ выбросилъ миъ изъ исторіи, потрясъ авторитетъ древнихъ разсказчиковъ, внесъ въ исторію критику, которая очистила мсто для возсозданія исторіи въ XIX вк. Онъ явился предшественникомъ Нибура въ римской-исторіи (жаль, что Нибуръ ничего объ этомъ не зналъ?), однимъ изъ самыхъ свтлыхъ дятелей въ очищеніи исторіи семитическаго востока отъ хлама, ее загромождавшаго, и, безъ него, самые труды Ренана на его спеціальномъ поприщ были бы невозможны».
Вотъ похвала, которая, что называется, хуже порицанія. Внимательный читатель, прочитавши ее, сейчасъ скажетъ: теперь ясно, что Ренанъ правъ; какъ видно, Вольтеръ дйствительно не понималъ ни Библіи, ни Гомера, ни греческаго искусства, ни христіанства, ни среднихъ вковъ. Въ самомъ дл, онъ видлъ въ миахъ какой-то хламъ и занимался тмъ, что выбрасывалъ этотъ хламъ за окошко, чтобы хорошенько расчиститъ мсто. Понятно, что съ такими пріемами далеко уйдти нельзя, и что Гомеръ, напримръ, такъ цликомъ и долженъ былъ отправиться въ помойную яму. Точно такъ же, взглядъ, что личности исчезаютъ въ массахъ какъ незамтныя единицы, есть, очевидно, взглядъ глубоко анти-историческій, съ которымъ трудно что нибудь понять въ исторіи.