Замогильные записки Пикквикского клуба
Шрифт:
— Ступайте, мой другъ, — сказалъ м-ръ Пикквикъ, обнаруживая очевидный восторгъ при такомъ пробужденіи нжныхъ чувствъ въ сердц своего слуги.
М-ръ Угллеръ поклонился.
— Я очень радъ, что вы помните свои сыновнія обязанности, — сказалъ м-ръ Пикквикъ.
— Я всегда ихъ помнилъ, — отвчалъ Самуэль.
— Это длаетъ вамъ честь, мой другъ, — сказалъ м-ръ Пикквикъ одобрительнымъ тономъ.
— Я и самъ всегда такъ думалъ, — сказалъ м-ръ Уэллеръ. — Если, бывало, я въ чемъ имлъ нужду, то просилъ о томъ своего родители съ великимъ почтеніемъ и преданностью. Иногда же бралъ и самъ, изъ опасенія не понравиться своему родителю какою-нибудь неумстною просьбой. Вообще,
— Въ такомъ случа, мой другъ, вы не совсмъ правильно понимали свой долгъ въ отношеніи къ отцу, — возразилъ м-ръ Пикквикъ съ благосклонной улыбкой.
— По крайней мр, сэръ, y меня всегда были честныя намренія, какъ говорилъ одинъ джентльменъ, колотившій свою жену по три раза въ сутки за то, сэръ, что она была несчастна съ нимъ…
— Вы можете идти, любезный. Ступайте.
— Покорнйше васъ благодарю, — отвчалъ Самуэль, отвшивая низкій поклонъ.
Черезъ нсколько минутъ м-ръ Уэллеръ сидлъ въ своемъ праздничномъ костюм наверху дилижанса, хавшаго въ Доркинъ.
Въ этомъ предмстьи мачиха м-ра Уэллера содержала трактиръ, извстный любителямъ изящнаго подъ именемъ "Маркиза Гренби". Онъ стоялъ при большой дорог, былъ обширенъ и удобенъ во всхъ возможныхъ отношеніяхъ, хотя чистота и опрятность отнюдь не принадлежали къ числу его отличительныхъ свойствъ. Передъ воротами трактира, на высокомъ столб, красовалась огромная вывска, изображающая голову и плечи джентльмена съ раздутыми щеками, одтаго въ красный кафтанъ съ голубыми обшлагами. Это былъ портретъ достопочтеннаго маркиза Гренби. На окнахъ буфета рисовались горшки съ цвтами и разнокалиберные сосуды съ жидкостью всхъ родовъ и видовъ. Открытые ставни были изукрашены золотыми надписями, содержавшими краснорчивйшія рекомендаціи прекраснымъ постелямъ и превосходнымъ винамъ первйшихъ сортовъ. Пестрыя толпы крестьянъ и ямщиковъ, бродившихъ вокругъ конюшни, служили олицетвореннымъ доказательствомъ доброкачественности эля и крпкихъ напитковъ, продававшихся за буфетомъ "Маркиза Гренби". Самуэль Уэллеръ, по выход изъ кареты, осмотрлъ вс эти достопримчательности глазами опытнаго путешественника и, вполн довольный результатомъ своихъ наблюденій, вошелъ въ трактиръ.
— Что вамъ угодно, молодой человкъ? — закричалъ изнутри пронзительный женскій голосъ, лишь только Самуэль переступилъ за поротъ буфета.
По тщательномъ изслдованіи оказалось, что голосъ принадлежалъ довольно высокой и плотной леди съ красными щеками, обличавшими комфортъ домашней жизни и совершеннйшее спокойствіе духа. Она сидла передъ каминомъ и раздувала огонь для приготовленія чая. По другую сторону камина, въ мягкихъ креслахъ съ высокой спинкой, сидлъ, выпрямившись въ струнку, какой-то мужчина въ черномъ поношенномъ костюм, бросившій чрезвычайно пристальный взглядъ на Самуэля, который, въ свою очередь, оглядлъ его съ ногъ до головы.
Это былъ красноносый джентльменъ съ длинной шеей, опухлыми щеками и съ глазами, какъ y гремучей зми, довольно проницательными, но производившими положительно дурное впечатлніе. На немъ были коротенькіе штаны и черные бумажные чулки, довольно грязные и поистасканные, какъ и вс другія части его костюма. Его блый ненакрахмаленный галстухъ болтался весьма неживописно своими длинными концами по обимъ сторонамъ его наглухо застегнутаго жилета; старыя бобровыя перчатки, шляпа съ широкими полями и полинялый зеленый зонтикъ на китовыхъ усахъ лежали весьма чинно и уютно на ближайшемъ кресл, показывая такимъ образомъ, что красноносый владлецъ всхъ этихъ вещицъ не имлъ ни малйшаго намренія торопиться выходомъ изъ трактира.
Отъ добра добра не ищутъ, и красноносый джентльменъ былъ бы очень глупъ и втренъ, если бы вздумалъ удалиться отъ перспективы роскошныхъ благъ, рисовавшихся передъ его глазами. Огонь горлъ ярко въ камин подъ вліяніемъ раздувательныхъ мховъ, и весело киплъ чайникъ подъ вліяніемъ мховъ и огня. На маленькомъ кругломъ столик, накрытомъ чистой скатертью, стоялъ подносъ, и на поднос, въ привлекательной симметріи, были разставлены чайныя чашечки и ложечки со включеніемъ соблазнительныхъ горячихъ пирожковъ, только-что вынутыхъ изъ печи. Передъ самымъ носомъ джентльмена стоялъ другой маленькій подносъ съ ананасовымъ пуншемъ, въ который онъ по временамъ погружалъ свои губы, посматривая каждый разъ на гостепріимную леди, раздувавшую огонь.
Углубившись въ созерцаніе этой восхитительной сцены, Самуэль Уэллеръ пропустилъ мимо ушей первый вопросъ краснощекой леди.
— Что вамъ угодно, молодой человкъ? — повторила леди, возвысивъ свой голосъ. — Что вы стоите, разиня ротъ?
М-ръ Уэллеръ понялъ неприличіе своего поведенія и отвчалъ вопросительнымъ тономъ:
— Старшина дома, сударыня?
— Какой старшина?
— Супругъ вашъ, сударыня.
— Нтъ его дома, — отвчала м-съ Уэллеръ, потому что высокая леди съ красными щеками носила этотъ титулъ посл смерти своего перваго мужа, м-ра Клерка. — Его нтъ дома и его не ждутъ здсь, если вамъ угодно.
— Стало быть, онъ ухалъ сегодня?
— Можетъ быть, ухалъ, а, можетъ, и нтъ, — отвчала м-съ Уэллеръ, подавая новое блюдо горячихъ пирожковъ красноносому джентльмену. — Я не знаю, да и знать не хочу, если хотите. — Прошу покушать, м-ръ Стиджинсъ.
Красноносый джентльменъ, исполняя желаніе м-съ Уэллеръ, тутъ же принялся уписывать пироги съ величайшею жадностью.
Уже при одномъ взгляд на красноносаго джентльмена Самуэль Уэллеръ пришелъ къ вроятному предположенію, что это долженъ быть тотъ самый пастырь, о которомъ разсказывалъ его почтенный родитель. Прожорливость джентльмена возвела эту догадку на степень аксіомы, и м-ръ Уэллеръ понялъ, что, разсчитывая здсь утвердить свою временную квартиру, онъ не долженъ медлить ни одной минутой, иначе участіе его въ роскошномъ завтрак сдлается физически невозможнымъ. Поэтому онъ сдлалъ нсколько шаговъ къ круглому столу, поклонился краснощекой леди и сказалъ:
— Здравствуйте, матушка. Какъ ваше здоровье?
— Должно быть, это какой-нибудь Уэллеръ, — сказала м-съ Уэллеръ, бросая весьма неблагосклонный взглядъ на лицо Самуэля.
— Думать надобно, что Уэллеръ, — отвчалъ невозмутимый Самуэль, — и я надюсь, что этотъ преподобный джентльменъ извинитъ меня, если въ его присутствіи я засвидтельствую свое нижайшее почтеніе достойной супруг моего отца.
Это былъ, такъ сказать, двухствольный комплиментъ, означавшій, во-первыхъ, что м-съ Уэллеръ была пріятная дама и, во-вторыхъ, что м-ръ Стиджинсъ имлъ священническую наружность. Выстрливъ такимъ образомъ, Самуэль немедленно подошелъ къ своей мачих и влпилъ громкій поцлуй въ ея красную щеку.
— Отойди отъ меня, — сказала м-съ Уэллеръ, отталкивая молодого человка.
— Стыдитесь, молодой человкъ, — сказалъ красноносый джентльменъ.
— Стыжусь, очень стыжусь, покорно васъ благодарю, — отвчалъ Самуэль, — м-съ Уэллеръ еще такъ молода и хороша. Вы справедливо изволили замтить.
— Все суета суетъ, — сказалъ м-ръ Стиджинсъ.
— Ахъ, да, и всяческая суета! — подхватила м-съ Уэллеръ, поправляя свой чепецъ.
Самуэль Уэллеръ не сдлалъ никакихъ замчаній. Его молчаніе служило несомнннымъ знакомъ безпрекословнаго согласія.