Западноевропейская поэзия XХ века. Антология

Коллектив авторов

Рядом две параллели шли в бесконечный путь. До гроба они не хотели друг дружку перечеркнуть. Две из почтенных фамилий, словно свечи, ровны. Спесь и упрямство были им в дорогу даны. Но вот, года световые блуждая одна с одной, они наконец впервые утратили смысл земной. Разве они параллели? Некому дать ответ. Лишь души еще летели, слившись, сквозь вечный свет. Свет безмерный незримо слил их в себе в одно. Словно два серафима канули в вечность на дно.

ЭЛЬЗА ЛАСКЕР-ШЮЛЕР

Эльза

Ласкер-Шюлер(1869–1945). — Представительница и один из зачинателей экспрессионизма, немецкой разновидности литературного движения, охватившего всю Европу в пред- и частично в послевоенные годы (итальянский и русский футуризм, английский имажизм, французский и чешский сюрреализм). В немецкой литературе влияние экспрессионизма испытали все крупные писатели, даже такие, на первый взгляд, далекие от его идейной и эстетической концепции, как Генрих Манн и Райнер Мария Рильке. Э. Ласкер-Шюлер сыграла важную роль в обновлении поэтического языка в первые десятилетия века. Лирические и философские стихи в «Стиксе» (1902), «Еврейских балладах» (1913), «Моем синем рояле» (1943) ассоциативны, музыкальны, богаты неологизмами и неожиданными словоупотреблениями. Поэтесса вела скитальческий и богемный образ жизни, умерла в крайней нищете в Палестине, куда эмигрировала через Швейцарию, спасаясь от нацистских преследований.

Первые переводчики Ласкер-Шюлер на русский язык — В. Нейштадт и С. Тартаковер (оба — в 1923 г.)

МОЙ СИНИЙ РОЯЛЬ [55]

Перевод И. Грицковой

В доме моем рояль стоял Небесно-синего цвета. Его убрали в темный подвал, Когда озверела планета. Бывало, месяц на нем играл. Пела звезда до рассвета… …Сломаны клавиши. Он замолчал. Для крыс ненасытных прибежищем стал. …Синяя песенка спета. Горек мой хлеб. Если б ангел знал! Ах, если б он ведал это — При жизни мне б на небо путь указал, Вне правила и запрета.

55

Мой синий рояль. — Самое известное стихотворение поэтессы. Заглавие и центральный образ ассоциируются с названием группы художников-экспрессионистов «Синий всадник» (П. Клее, Ф. Марк и др.).

УСТАЛО СЕРДЦЕ…

Перевод Е. Гулыга

Устало сердце и легло в покое На бархат-ночь, грустя, А звезды у меня на веках дремлют. Этюд течет серебряной рекою, И нет меня, и тысячу раз я, И проливаю мир на нашу землю. Жизнь сыграна, аккорд последний взят. Так бог судил, и я у грани бытия. Псалом умолк, но мир ему все внемлет.

СЕННА-ГОЙ [56]

Перевод Г. Ратгауза

Когда схоронили тебя на холме, Сладкой стала земля. Я иду, чуть касаясь тропы, И пути мои так безгрешны. О, розы крови твоей Напоили нежностью смерть. И я не боюсь умереть Отныне. И уже на могиле твоей Я зацветаю вьюнками. Твои губы так звали меня, — Не вернется ко мне мое имя. Я засыпана той же землей, Что тебе кидали на гроб. Оттого я живу в темноте И подернуты сумраком звезды. И я стала чужой И совсем непонятной для наших друзей. Но у входа в тишайший град Ты ждешь меня, мой архангел.

56

Сенна-гой — палиндром (справа налево читается: Йоганнес); стихи посвящены немецкому писателю и деятелю анархизма Иоганнесу Гольцманну (1884–1914), схваченному во время пребывания в России царской охранкой в 1907 г. и погибшему на каторге.

ДЕНЬ ПОМИНОВЕНЬЯ

Перевод 3. Морозкиной

На берег рушится волна. Вода струями сверху налетела. Но теплится свеча, что мною зажжена. Я мать любимую увидеть бы хотела… В песок прохладный телом я погружена И знаю: этот мир душе дороже тела… Душе

я больше не нужна. Ее бы я в наряд из раковин одела, — Но, к этой грубой плоти приговорена, Она в залог мне милой матерью дана. Слежу за ней тайком — далёко залетела. Ее приют — моих багровых скал стена. Она гнездится там, а я осиротела.

СУМЕРКИ

Перевод 3. Морозкиной

Устало я глаза полузакрыла На сердце у меня туман и мгла Я руку жизни больше не нашла Которую когда-то отстранила И вот меня безмерно поглотила И во плоти на небо увлекла А раннею порою я цвела Ночь радостно меня взрастила Мечта своей волшбою напоила Теперь от щек моих бледнеют зеркала

БЕРРИС ФОН МЮНХГАУЗЕН

Перевод Арк. Штейнберга

Беррис фон Мюнхгаузен(1874–1945). — Вслед за англичанином Р. Киплингом возродил жанр баллады, воспевающей воинские и рыцарские доблести: «Баллады» (1901), «Книга рыцарских песен» (1903), «Сердце под кольчугой» (1912), «Книга баллад» (1924, 1943). После первой мировой войны реваншистские настроения привели его к нацистам. После разгрома гитлеровской Германии покончил с собой. Мы печатаем ранние стихи поэта, в которых сильна гуманистическая традиция.

ЗОЛОТОЙ МЯЧ

Я в отрочестве оценить не мог Любви отца, ее скупого жара; Как все подростки — я не понял дара, Как все мужчины — был суров и строг. Теперь, презрев любви отцовской гнет, Мой сын возлюбленный взлетает властно; Я жду любви ответной, но напрасно: Он не вернул ее и не вернет. Как все мужчины, о своей вине Не мысля, он обрек нас на разлуку. Без ревности увижу я, как внуку Он дар вручит, что предназначен мне. В тени времен мерещится мне сад, Где, жребием играя человечьим, Мяч золотой мы, улыбаясь, мечем Всегда вперед и никогда назад.

СТАРЫЕ ЛАНДСКНЕХТЫ

Есть в Небесах домишко простой, Где находят вояки посмертный постой. Вдали от пророков и ангельской своры Они у камина ведут разговоры, Гонимые пасынки райской семьи, Ландскнехты, спасшие души свои. Наскучив молчанием благоговейным, Рубаки вздыхают о флягах с рейнвейном. Ан в Небесах угощаться нельзя! Разве что херувимчик босой, Среди облаков разноцветных скользя, Напоит их свяченой росой… Сыграть бы в картишки, ругаясь при этом! Но карты и ругань в Раю под запретом; Когда же бедняги идут напролом, Из уст вылетает не брань, а псалом. Тут, изумленный таким превращеньем, Мнется ослушник с великим смущеньем; Побагровев, как бурак молодой, Глупо молчит и трясет бородой. Да, трикраты блаженны они! Но боже! Как мало в Раю солдатни! Щеголи, весельчаки, горлопаны, Их собутыльники и друзья, Рубленый сброд, оголтелый и пьяный, Грешное братство меча и ружья, — Все они, все, по воле господней, Коптятся и жарятся в преисподней. Иногда искушают спасенных солдат Знакомые громы, что снизу летят. Барабанная дробь рассыпается там: «Тара-там-там-там, тара-там-там-там». Бегут ландскнехты к небесным вратам И жадно глядят, толпясь на пороге, В пыльную пропасть, где вьются дороги, Где барабан на парад сзывает, Где фанфара, как щука, пасть разевает; Лошади ржут, оружие блещет, Рваное знамя в воздухе плещет, Деревни горят, и пламя, играя, Клубится к вратам постылого Рая. Ландскнехты смакуют знакомую гарь, Вслушиваются в хриплые трубы, Трясутся их руки, сжимаются зубы… Но тут появляется Петр-ключарь И гонит несчастных ландскнехтов назад. Еще последний, единственный взгляд!.. Они сидят у камина снова, Но ни один не промолвит слова. Они внимают, как еле-еле Бормочут внизу барабанные трели, Как ветер доносит к небесным вратам: «Тара-там-там-там, тара-там-там-там…»