Западноевропейская поэзия XХ века. Антология

Коллектив авторов

РОБКОЕ СЛОВО

Жило Робкое слово… Оно Было случайно обронено, В испуге тотчас под диван Забилось, Где и забылось… Потом было вот что: В субботу рано, При выколачиванье дивана, Слово Берте в левое ухо Влетело… (Левое было глухо.) Но тут внезапный порыв ветерка Слово вынес под облака, И слово Пристроилось — прямо с лёта — В полупустой голове пилота. Затем, Очевидно, не выдержав качку, Упало вниз оно, На

батрачку, Обнимаемую батраком, При этом плакавшую тайком. Слово Ресницы ей осушило, Как будто именно к ней спешило, Чтоб просветлело ее лицо… Но тут литератор приметил словцо, Звучавшее искренне, хоть и тихо. Раздул, разодел, разукрасил лихо И преподнес его, как на блюде: Нате, мол, ешьте, добрые люди!.. И жалкое, бедное Слово, Дрожащее, Испорченное, будто ненастоящее, Пошло скитаться по белу свету, Пока не досталось оно поэту, Который бережно перенес Его В свое царство волшебных грез… Вдруг является пародист, Он был предприимчивый малый. Достал из портфеля бумажный лист. Словцо осмотрел: — Подойдет, пожалуй!. Смешал его С дерьмом и ядом, С мелодийкой, Содранной у какой-то бездарности. И слово пошло колесить по эстрадам, Достигнув вершин популярности. Теперь оно громко звучит «в народе» И все же Не изменило своей природе, И в новом обличье, и в новой коже. Таится в самой его сердцевине Нечто никем не расслышанное, Так и не узнанное доныне, Робкое и возвышенное.

ЭРНСТ ШТАДЛЕР

Эрнст Штадлер(1883–1914). — Неоромантик («Прелюдии», 1905), затем экспрессионист. Название его главной книги — «Взлом» (1914) — стало лозунгом раннего экспрессионизма. В подчеркнуто урбанистической лирике поэта преобладают социальные мотивы. Убит на фронте первой мировой войны. Стихи Штадлера переводятся на русский язык с начала 20-х годов.

ИЗРЕЧЕНИЕ

Перевод И. Грицковой

В старинной книге я нашел слова одни — С тех пор они огнем мои буравят дни. И если мне на ум придет порою Суть ложью подменять, а естество игрою, Лгать самому себе и тешиться обманом, Звать белым черное, прозрачное туманом, Нарочно отрицать все то, что не постиг, И называть своим, чего я не достиг, И если жизнь чурается меня, И ускользают прочь и свет, и краски дня, Мир станет чужд, охватит сердце жуть, — Я вспомню те слова: «Свою постигни суть!»

ВРЕМЯ ЗАКРЫТИЯ МАГАЗИНОВ

Перевод Л. Гинзбурга

Семь… Это время закрытия магазинов. Из полутемных подъездов, из узких ущелий дворов, из гигантских пассажей и павильонов, прилавки покинув, Идут продавщицы домой. Почти незрячие, еще оглушенные — целый день в заточенье: духота, толкотня, шум, ор — Они выходят в летний дурманящий вечер, в его возбуждающий, чуть сладострастный, распахнутый настежь простор. И тогда, кажется, начинают звенеть веселей и светлеть мрачные трамваи, изнемогшие от немыслимых перегрузок, И улицы до отказа наполнены смехом девушек, а тротуары расцвечены бесчисленным множеством пестрых блузок… Клокочут улицы, пенятся, как пенится море, в которое Врывается с молодым напором река, грохочущая, бурная, неуемная, скорая. Над безразличьем, над серостью, над похожестью однообразных прохожих Торжествует многоцветье, многообразье, многозвучье судеб, друг с другом не схожих! И тают тяготы дня, и заботы сходят на нет, повинуясь кипению ярому, Как если бы через несколько часов все опять не пошло бы по-старому! Если б не ждали этих нарядных девушек пригородные кварталы, закоулки, глухие задворки, Усталые родители с плачущими малышами, скудный ужин, сырые каморки, И

короткий сон, — ах, что снилось, когда бы вы знали, вставать не хотелось, так было сладко! — Все это ждет их… Вечер, как зверь, поджидающий жертву. И у этого зверя — мертвая хватка. Даже самых счастливых, что под руку с другом идут, чуть ли не пританцовывая, Ожидает такое же одиночество, та же мерзость и серость свинцовая, И средь пестрой толпы — летний город словно пылает гвоздиками — Страх пугает их страшными масками, мертвыми ликами, И, прижавшись плотнее к дружкам, руки они ищут спасающей, Словно старость пришла и нависла над ними незримо, как день угасающий.

ЛИОН ФЕЙХТВАНГЕР

Лион Фейхтвангер(1884–1958). — Создатель исторического романа нового типа; драматург и поэт. Убежденный антифашист. В 1939–1940 гг. был интернирован во Франции, застигнут немецкими войсками и с трудом спасся, бежав в США, где провел последние годы жизни. В стихах, написанных во время первой мировой войны, проявилась пацифистская позиция Фейхтвангера тех лет. Творчество Фейхтвангера хорошо знакомо советскому читателю.

ПЕСНЯ ПАВШИХ

Перевод Л. Гинзбурга

Мы здесь лежим, желты, как воск. Нам черви высосали мозг. В плену могильной немоты Землей забиты наши рты. Мы ждем ответа! Плоть наша — пепел и труха, Но, как могила ни глуха, Сквозь глухоту, сквозь сон, сквозь тьму Вопрос грохочет: «Почему?» Мы ждем ответа! Пусть скорбный холм травой зарос, Взрывает землю наш вопрос. Он, ненасытен и упрям, Прорвался из могильных ям. Мы ждем ответа! Мы ждем! Мы только семена! Настанут жатвы времена. Ответ созрел. Ответ идет. Он долго медлил. Он грядет. Мы ждем ответа!

ОСКАР ЛЕРКЕ

Перевод И. Грицковой

Оскар Лерке(1884–1941). — Не примыкал ни к одному из направлений. Мастер пейзажной и философской лирики, зачастую с включением мифологических и других античных мотивов, имевшей позднее широкий резонанс в поэтических кругах ФРГ. Автор сборников стихотворений «Странствие» (1911), «Музыка Пана» (1915), «Тайный город» (1921) и gp. При нацизме подвергся репрессиям. Стихи поэта о нацизме («Годы злодеяний») опубликованы посмертно в 1958 г. На русский язык переводится с начала 20-х годов.

ПИСЬМО

Лежу один средь темноты. А где-то лампу погасила ты. И всюду вечер, вечер. Мрак и тишь. Друг друга нам услышать не дано. Ничто не сдвинет очертанья крыш. Песчинки — ты, твой дом, твое окно. А что случись с тобой — мне не узнать. И даже если ты умрешь — мне не узнать. И не узнаешь ты, коль я умру…. И ты и я — песчинки на ветру.

КОСТЕР

Туман горит багрово-красным цветом. А где-то позади него неистовствует пламя. И рвется в горы прочь От сердцевины костра. Вот он — последний след. Дни на исходе. Завядший день еще раз расцветает, И пеплом шелестит, И принимает очертанья ночи, И нестерпимое молчание в груди Ко мне взывает: Никто не мог оставить Здесь свой след. На рассвете наступившем, На костре, давно остывшем, Сон у быстрого ручья! Вот он — последний след На склоне дней.

ЧЕРТА ГОРОДА

Ничто не проходит бесследно. Сосчитаны даже уснувшие зерна в колосьях. Но рвется наружу криком Неутолимая скорбь. И никого не убили. Но в сумерках чьи-то руки Кровь смывают с земли. У каждого есть своя пристань. Место мое — здесь. Я вижу, как расцветают В саду цветы и как звезды Карабкаются в заброшенное Корыто с водой.