Запах разума
Шрифт:
Впрочем, мне вообще не хотелось есть. Меня мутило. Я подозреваю, что в разной степени всем нам было нехорошо. Просто либо у Дениса оказался самый слабый желудок, либо ему попалось что-то особенно вредное, что было в воде или в ягодах.
Из стерильности "Иглы" мы все попали в мир нестерильный и чужой; теперь я размышлял, сколько мы тут протянем, без антибиотиков и медицинской помощи.
Денису, по-моему, становилось хуже. Ему хотелось прилечь - и я помог ему добраться до травы в тени кустарника, но в тени его начало знобить. Его даже укрыть было нечем. От бессилия мне хотелось кусать локти:
А Денис спросил:
– Думаешь, я умру, Артик?
Я понятия не имел.
– Не говори ерунды, - сказал я.
– У тебя расстройство желудка от непривычной пищи. Если бы ягоды были ядовиты - мы все уже были бы мертвы, а Калюжный с Кудиновым бодро добывают огонь, видишь? Просто эти ягоды не пришлись по вкусу конкретно твоему организму. Адаптируешься.
Денис успокоился и улыбнулся, и мне стало немного полегче.
А наши товарищи затеяли на берегу игру в Прометея.
Виктор подобрал две щепки, белёсые от времени, вымытые водой до гладкости и высохшие до состояния древесных мумий, и тёр их друг о друга с ожесточением, вспоминая бога-душу-мать. Я отлично понимал, что так огонь не добудешь, но решительно ничего не мог ему посоветовать - понятия не имел, как, в действительности, это делалось у примитивных культур.
Калюжный насобирал кучу мха и сухой травы, целую горку камней - и колотил по камням ножом: сперва - стальной шишечкой на рукояти, потом - обухом лезвия, матерясь ещё более ожесточённо, чем Кудинов, раздражаясь, меняя и роняя камни, царапая себе пальцы. В какой-то момент он вдруг вскочил, сложил и сунул нож в карман и с треском удалился в кусты, продолжая материться и оттуда.
Ага, подумал я. Второй.
Вернулся Калюжный довольно скоро, и его вид мне не нравился. Он вспотел, глаза блестели, а щека вокруг царапины, как мне показалось, покраснела и опухла.
– Сергей, - сказал я, - желудок болит?
Он зыркнул на меня раздражённо, но ответил довольно лояльно:
– Да так себе... не очень.
Я окликнул Кудинова:
– Виктор, как ты себя чувствуешь?
– Мутит, - буркнул он, отшвыривая деревяшки.
– Нагрелись, с-собаки бешеные... Прямо рукам горячо. А даже не дымятся, ёпт...
А Калюжный бормотал:
– Щас-щас... щас... сука драная... щас...
– и от лязга железки об камни у меня уже в ушах звенело, но Денис ухитрился даже задремать под эти звуки.
А свет становился вечерним: мягким, розоватым, тёплым. Жара постепенно спадала, и я подумал, что ночью может быть по-настоящему холодно. Облака окрасились в цвета чайной розы, вокруг было тихо и красиво, как летом на даче. Крохотные птеродактили реяли над водой, охотясь на толкущуюся у самой её поверхности мошкару и длинноногих жучков, скользящих по речной глади, как водомерки. Другой берег реки я уже успел основательно изучить: он был выше и круче, чем наш, спуск обвивали корни, мощные и выпуклые, буро-коричневые на фоне жёлтого песка. На том берегу росли высокие мелколистные деревья с пепельно-серыми стволами, будто свитыми из толстенных канатов; под ними располагался кустарник в светлых звёздочках с ярко-красными серединками - то ли цветах, то ли похожих на цветы плодиках.
Мне казалось, что под кустарником идёт какая-то тихая жизнь, маленькая возня, но я никак не мог определить, что за существа там возятся: то ли крохотные зверьки, вроде мышей, то ли очень крупные насекомые. Памятуя о пауке, прыгнувшем на Дениса, и жуке, похожем на палочника, я думал, что и прочие членистоногие тут могут быть изрядных размеров.
За это время Кудинов успел отлучиться трижды, а Калюжный - раз пять. Меня по-прежнему мутило - но и только; вероятно, я съел меньше ягод, чем они, или выпил меньше воды. А может, по каким-то загадочным причинам мой желудок легче всё это принял.
Когда Калюжный ушёл по нужде очередной раз, я развязал рака. Оказавшись на песке, он шустро пошёл к воде и нырнул, а я почувствовал некоторое облегчение. Почему-то мне категорически не хотелось, чтобы это существо попытались приготовить - и, кажется, это тоже было симптомом воздействия ТПортала, только нетипичным.
Виктор, довольно равнодушно проводив рака взглядом, сказал, что пройдётся вдоль реки до её поворота - примерно в километре от нас - и посмотрит, не видно ли за ним рыбачьей деревни. Калюжный взглянул на него, набычась, шмыгнул носом - и снова принялся лупить ножом по камням, отрываясь от своего занятия только для того, чтобы почесать щёку. Его терпение, переходящее в упрямство, начало вызывать у меня уважение.
Я остался сидеть около Дениса, который скрутился в позу эмбриона, поджал ноги, обхватил себя руками и спал, вздрагивая во сне. Странное насекомое - толстая мохнатая туша на широких бархатистых крылышках, размером с полпальца, не меньше - с отвратительным гудением спикировало на него, и я отшвырнул тварь рукой. Мне не хотелось, чтобы Дениса, вдобавок к отравлению, укусило что-нибудь ядовитое.
Отвлекли меня от наблюдений и разбудили Дениса победные вопли Калюжного - так, вероятно, вопил Тарзан. Денис подскочил, протирая глаза, - и я оглянулся. Из кучи травы у ног Калюжного поднимался тоненький дымок.
– Ты поэл, да?!
– орал Калюжный в упоении.
– Я сказал, что зажгу, блин! Тащите дрова, ёлки!
– Сергей, - сказал я прочувствованно, - это замечательно, ты гений!
– и сгрёб несколько пересохших палок в поле зрения.
– Держи.
Калюжный взглянул на меня с неописуемым выражением триумфа. Я принялся собирать хворост. Кудинов, который успел отойти довольно далеко, прибежал на вопли, далеко разнёсшиеся по воде, - и тут же присоединился ко мне. За пять минут мы успели нагрести целую кучу щепок, палок, сухих корней и ещё какого-то деревянного лома, принесённого на наш песчаный бережок водой.
Я не сомневался, что искру Калюжный выбил случайно. Но чтобы сказать ему об этом, нужно совсем не иметь сердца - он был совершенно искренне счастлив. Не без повода: через несколько минут у нас на берегу горел небольшой, но уверенный костерок, а Сергей принимал поздравления, сияя, как солнце.
И автоматически почёсывая щёку. Мне это не нравилось.
С другой стороны, Денис, которому удалось подремать около часа, сел рядом с нами у огня. Кажется, ему стало полегче; меня это успокоило - по-моему, плохое самочувствие при отравлении должно прогрессировать.